Finis Mundi. Записи радиопередач

Так писал об архимандрите Киприане отец Александр Шмеман. Да, действительно, вся жизнь отца Киприана была духовным восхождением — по световым ступеням постижении и созерцании, по ступеням и уровням сложного духовного "умного делания". А оно не бывает простым. Если световой центр нежно зовет нас в глубине сердец неслышным шепотом, то тени периферии громогласно неистовствуют, опрокидывая восходящего в умозрении и самореализации прочь, назад, вовне к бессмысленным, маскарадным, демоническим, пустым, щелкающим маскам обыденного. Жить вообще трудно, а горящему вестнику Православия, посланцу древней Византии, духовному наследнику умного монашества, оторванному от Родины, от своего народа, от своей истории посреди светского, пустого, яркого, католического, атеистического и масонского одновременно Парижа, это представляется совершенно невыносимым.

Самые важные и выстраданные мысли архимандрит Киприан выскажет в своей главной книге, посвященной антропологии — "Науке о Человеке". Это важнейший труд, в котором в общих чертах излагается вся суть сугубо Православного Понимания мира и человека, его истока, его предназначения, его достоинства. В основе книги изложения учения св. Григория Паламы — афонского монаха, ярчайшего представителя «исихазма». Это не случайно. Для полноценного Православия мистика Паламы не просто один из возможных путей личной реализации, не только свод наставлений для созерцательных практик монахов и отшельников. Это духовная ось всей Восточной Церкви, вертикаль религиозного и метафизического идеала, дух, внутреннейшее зерно христианства как такового…

Западная Церковь тоже знала многих мистиков, но католичество и протестантизм относились к ним либо с настороженностью и недоверием, либо считая это частным и необязательным индивидуальным путем. Для Православной Церкви все обстоит совсем по-другому — св. Григорий Палама не просто прославлен лично как святой. Само его учение признано совершенно истинным и замыкающим линию богословского становления. Палама является омегой Православия, последним богословским и догматическим компонентом, дополняющим весь ансамбль Торжества Православия. «Исихазм», учение о нетварности, несозданности Фаворского Света, об умной молитве Исусовой и преображении плоти еще при жизни — все это составляет ядро жизни Православия. Разительное отличие православного учения Паламы от «Суммы» католического катехизатора — Фомы Аквинского — является самым законченным и близким к нам по времени выражением богословского дуализма между христианским Востоком и христианским Западом, между Православием и не-Православием, между истинным Христианством Востока и псевдо-христианством Запада.

Святой Григорий Палама, его исихастское богословие, основанное на учении восточных отцов, а более всего на удивительных, уникальных текстах псевдо-Дионисия Ареопагита — это становой хребет Восточной Церкви. Учение Паламы созерцательно, сверхразумно, основано на метафизике и личном опыте. Это сам дух Востока, но не просто Востока, а Востока Христианского, Православного, Церковного. Ему противостоит рациональная, деятельная, отчетливо посюсторонняя, мироустроительная линия Запада, озабоченность практикой и моралью, но отнюдь не созерцанием Истины или духовным восхождением. Христианский Восток символизируется круговой архитектурой византийского храма. С порога верующий попадает в самый центр Церкви, мгновенно вовлекается в созерцание вечного. Христианский Запада преимущественно знает продолговатые, прямоугольные Церкви. Между входом и алтарной частью долгий путь, символизирующий "моральную практику", «пилигримаж». Католичество озабочено юридической почти светской стороной церковного устройства. Оно заключено в узкие рамки морали. Православие более всего живет мистическим опытом преображения, созерцания высших световых реальностей. Оно настолько всерьез и искренне, ревностно озабоченны "горними мирами", верхом, что часто пренебрегает низом, прозой жизни, бытоустроительством… Конечно, можно легко распознать в этом дуализме древнейшую двойственность греческого и латинского. Досократики, Платон, неопатоники Греции, чья мысль устремлена к вершинам бытия, и жесткие завоеватели Рима, прохладно безразличные к метафизике, но крайне практичные в быту и государственном строительстве. В этом смысле, безусловно, все тексты "восточных отцов" Церкви, и, конечно, самого Григория Паламы, являются продуктами именно греческого, отнюдь не римского духа. Но в случае христианства культурный и исторический фон второстепенен. Церковь и ее учение не условность, но абсолютная Истина. И в этом вопросе не может быть снисхождений — особенно если одна из сторон, а в нашем случае это именно Западное христианство — стремится навязать свой взгляд как единственно верный. Причем сила заключается не столько в убедительности богословской аргументации, сколько в эффективности политических интриг и далекоидущих международных заговоров… Неслучайно такое уродливое явление как "Орден иезуитов" появился именно в католическом мире.

Архимандрит Киприан Керн напоминает нам: сущность учения святого Григория Паламы сводится к очень важному утверждению, к утверждению о Нетварности, несозданности Фаворского Света. Для того, чтобы понять всю остроту проблемы, необходимо сказать несколько слов о том, как христианство понимает мир. Следуя за Ветхим Заветом Церковь утверждает, что мир не безначален и не бесконечен, что он был некогда создан Творцом, пришел к бытию. Следовательно, мир конечен и смертен. В этом его главное отличие от самого Бога, который единственный, кто является воистину бесконечным и бессмертным. Из этого следует очень серьезный вывод, который характерен исключительно для монотеистических религий — между миром и Богом нет никакой общей меры. Мир и все, что в мире, взято от ничто, ex nihilo, и в сущности всегда остается ничто. Если у иудеев такая перспектива совсем трагична, то христианство знает особое событие, которое и отличает верных Новому Завету от тех, кто остается под действием лишь Ветхого Завета, то есть иудеев. Сын Божий, Слово Божие, Христос-Спаситель-Мессия приходит в отчужденный, тварный мир, чтобы радикально изменить ситуацию. Бог становится Человеком, Бог плоть бысть. Благая Весть, неожиданная и незаслуженная благодать, жертвенный, немыслимый акт Божественной Любви. Здесь проходит первая важнейшая грань различия — между евреями и христианами. Для евреев приход Христа не просто историческая ложь, но богословская нелепость. Бог един, не троичен. Он Творец, а следовательно, никак не может сочетаться с плотью, с тварью, ее низшим уровнем… Христианская религия для иудея — чистый абсурд.

В самом христианстве также есть важная грань. Она заключается в том, как следует понимать Благую Весть Боговоплощения? В чем состоит последний смысл немыслимой сверхрассудочной божественной Жертвы? Берем два противоположным полюса. Одни христиане считают, что Сын Божий Исус Христос лишь исправляет катастрофическое положение тварей и людей, спасает их от последних следствий грехопадения. Но при этом Христос проявляет себя более как моральный идеал, как образец для подражания, как герой. Предельное выражение такой позиции воплощено в еретическом учении несторианства и арианства, которое вообще отрицает Божественность Христа, считая его высшим Человеком, а не богом. Другая крайняя позиция настаивает на том, что Сын Божий Исус Христос, вочеловечившись не просто «улучшил» судьбу падшего человечества, но открыл людям такие перспективы, которые были закрыты даже для жителей рая. Святой Афанасий, великий восточный богослов так сформулировал эту мысль: "Бог стал человеком, чтобы человек стал Богом."

Иными словами, добровольная жертва Любви Бога открыла людям как тварям выход по ту сторону твари, выше самых высоких ангелических небес. Это путь называемый «теозисом», «обожением». Итак, два полюса христианства. Один полюс ближе всего к иудейской, трагической перспективе неснимаемой разнородности Творца и Твари. Это то, что православные называет "латинской ересью" — Католичество, Ватикан. Отсюда рационализм, Фома Аквинский, идея тотальной непознаваемости Бога. Второй полюс дальше всего от иудаизма, ближе всего к эллинской и неоплатонической доктрине. Это Пресвятое Православие, учение "святых отцов", дух и истина Святой Соборной и Апостольской Церкви. Святой Григорий Палама доводит формулировку православного учения до последней стадии. Он провозглашает учение о "нетварном Свете", т. е. о силах или энергиях Пресвятой Троицы, которые пронизывают насквозь все творение, образуя как бы световой мир, в котором семена вещей и существ пребывают не конечным образом как в обычном творении, но бесконечно, вечно, непреходяще. Благодаря Христу и сами люди могут причаститься этого нетварного мира, выступить за фатальные границы творения, просветиться и преобразиться нетварным Светом. От этого не нарушится ни абсолютность Творца, ни увеличится количество лиц в Троице… Божественные энергии — не новое лицо, но и не созданная сотворенная реальность. Это вечное действие Божественной Любви, изливающейся не только когда мир сотворен, но и когда он не сотворен, или уже закончился… Световая реальность Любви, в которой каждый христианин должен обрести свое вечное место, преобразившись в лучах нетварной Энергии, как некогда сам Спаситель преобразился в лучах таинственного света на горе Фавор.

Архимандрит Киприан Керн ставит своей целью показать, что учение Паламы о "нетварном свете" не является ни нововведением, ни частным мнением великого афонского мистика и созерцателя. На самом деле, вопрос о «нетварности» Фаворского Света является ключевым в самоопределении пути всего Православия. Налицо два мировоззрения — западное христианство, как впрочем и иудаизм, настаивает на безблагодатном механистически-рационалистическом космосе, в котором духовный путь сводим к нравственности и моральной деятельности. И такая картина неснимаема. Лишь впереди, в момент Страшного Суда произойдет некоторое изменение положения дел — праведники получат райские наслаждения — почти как зарплату, а грешники отправятся в трудовые-исправительные колонии ада, откуда их больше не выпустят. Кроме того, католики, перенося земную психологию на потустороннее бытие, фантазируют еще и существование чистилища, где полуправедники и полугрешники могут и после смерти постараться исправить свою участь… Восточная Церковь учит совсем о другом — мир лежит во зле постольку, поскольку силится удалиться от Световой Вселенной Божественной Любви. И добро, и зло мира одинаково не имеют отношения к истине. Сам Христос демонстрирует это, предпочитая общество мытарей и грешников обществу вельмож и фарисеев. Погружение в центр вещей, вскрытие их световой природы, развеивание химер дуального существования, преображение сердца человека, обнаружение стяжание Святого Духа и нетварного Света — вот цель христианина.

Бог в Евхаристии дал нам свое вечное тело и свою вечную кровь. Он взял нашу человеческую периоду не просто на небо, но выше неба, одесную нетварного безначального Отца. Теперь каждый человек имеет и возможность и задачу личного преображения, просветление. И, по мере просветления и погружения в бездны света, сам мир перестает быть механической машиной, открываясь как световой и вечный замысел троической Любви. Страшный Суд, рай и ад уже сейчас еще в этом бытии в нас, вокруг нас, под нами, над нами… Вся реальность и реальность человеческой судьбы или ткань природы состоит из символов, знаков, восходящих к ангельским мирам вторых светов и к самим энергиям Пресвятой Троицы… Значит не горизонтальный деятельный путь вперед, в фатально заданной полосе между добром и злом, но волевой, сосредоточенный и решительный прыжок внутрь, в собственное сердце, в неподвижность застывшего безмолвия, в недеяние, в созерцание нетленной и просвещающей Истины… Исихия, безмолвие, путь в тишину сердечного сосредоточения и умного делания. Архимандрит Киприан не делает различия между теорией и практикой. Быть православным значит быть исихастом. Значит быть монахом, значит быть созерцателем, значит быть взыскующим света и исполняющим в таинственном ритме в глубине сердечной молитву Исусову: "Господи Исусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешного".

Архимандрит Киприан Керн приходит к удивительно важному выводу. Православие, духовное наследие Византии, а следовательно, и русская Церковь, и русская культура, шире — русский этнос, взращенный на тысячелетии Православия, основаны в тайне и в ядре своем на уникальном миросозерцании, на особой антропологии — учении о человеке, где все аспекты бытия нераздельны и сводимы к искрам божественной любви, рассеянным вечно и непреходяще сквозь Творение, когда оно есть, и просто рассеянным в нигде — от преизбытка Божественной полноты, когда его нет. Человек, точнее — христианин, еще точнее — православный — при этом ключ в общей картине мира. Он свободное существо, наделенное всеми возможности высших — ангелических и низших животных иерархий. Не мораль проблема человеческой свободы, не выбор того или другого поступка, действия… Но Синтез, охватывание всех противоположностей. Удивительны рассуждения архимандрита Киприана о соотношении человека и ангельских миров. По иерархии внутри Творения человек бесспорно ниже ангелов, так как он телесен и нагружен животными соками и чувствами. Но от этого полнее и совершенней его свобода. И Бог не случайно воплотился среди людей, а не среди ангелов. Человек, точнее — христианин, еще точнее — православный — печать творения, и как таковой он становится не просто господином и распорядителем дольнего мира, но спасителем всех тварей, включая самих ангелов. По словам апостола Павла: "Чаяние бо твари откровения сынов Божиих чает." — "Ожидает все сотворенное откровения человечества, усыновленного Богом через Христа."

Высшее напряжение человека и его бытия лежит не в пространстве поступка, но в пространстве преображения. Не плоды и результаты действий, и тем более никак не бытоустроительство составляют смысл драмы человеческой свободы. Откровение, преображение, пресуществление человека — всего человека — его духа, но и его плоти в лучах немирной и предвечной Славы — вот истинная цель Церкви, но также и общества и культуры, из Церкви проистекающей. То, что представляется традиционным недостатком «византизма», позже славянства или «русскости» — созерцательность, углубленность в себя, пренебрежение материальными свершениями, предпочтение мистического богословия строгим рационализациям — все это оказывается есть наше высшее и совершенное достоинство. Мы должны иметь мужество и ум, чтобы утвердить учение о Фаворском Свете как наше церковное, духовное и религиозное достижение, как нашу Православную, Восточную и абсолютную Истину. Как проявление нашей богословствующей и тайнозрительной Свободы и Воли. Мы, русские, византийцы. Мы носители Православия. Мы последние прямые и законнорожденные наследники всего святоотеческого предания. Перед лицом надвигающейся отовсюду апостасии, перед соблазнами западничества, отпадением антихристового современного мира, перед безумствами протестантских проповедников и осколочной религиозностью сект мы должны триумфально утвердить высшую доктрину нетварного Света, свидетельствовать о великой силе Божественной Любви, способной преобразить все бытие. И в центре всего должен стать Человек, свободный, независящий от влияний агрессивной апокалиптической Среды, от преходящих и эфемерных интересов, интриг или давлений. Вопреки всем тем, кто думает иначе или вообще никак не думает, наша цель — свидетельствовать о реальности и преображающей действительности нетварных лучей. На всех путях — в духе, культуре, общественной жизни, политике, в конце концов, должны руководствоваться мы светлым образом Фавора. Для божественных энергий нет «низкого» и «высокого», «малого» и «большого», нет «сейчас» и «потом», нет «важного» и «неважного». Они раздельная цельность, они целокупное различие. Они все связывают и все пропитывают. С Запада идет большая Ложь. Она не только в материалистической, убогой культуре современности, в грязных и сомнительных подачках Международного Валютного Фонда, в высокомерном и циничном международном давлении атлантизма. Уже в католичестве, а еще раньше в Риме можно легко распознать этот тлетворный, практицистский дух — это прагматизм, это механическое, утилитарное, рационалистическое отношение к тайне мира.