Фиолетовый гном

– Ага, – глубокомысленно заметил Серега.

Что тут скажешь? Все понятно… Древние китайцы, конечно, вкладывали в это выражение совсем другой смысл, подразумевали смену эпох, а не брожение в тусовке. Мельчаем, господа?

Забавная она была… Несмотря на озабоченность всеобщей смертностью, мужей-маньяков и воздушно-десантное прошлое, оставалась в ней этакая детская непосредственность, лучистое веселье без повода, какое бывает у малышей.

Может, это и привлекало в первую очередь? Легкое, быстрое скольжение по жизни, как по гладкому льду. Вперед и только вперед, главное – не задумываться, задумаешься – упадешь. Разговоры о смерти, об откровенной обреченности всего живого накатывали, как короткие майские грозы, и уходили. И снова – вперед и вперед.

С ней Серега тоже начинал чувствовать себя легким, сильным и молодым. Обреченным, конечно, где-то в перспективе, все там будем, но пока – радующемуся тому, что отпущено.

С ней было интересно. Не скучно. И просто, что удивительно, как еще не бывало у него с женщинами. Она была классной любовницей, а во многих случаях – своим в доску парнем. Понимала и рюмку выпить, и опохмелиться с утра пораньше. Сама выпить любила. Хоть и спортсменка. Спортсмены почти все любят выпить. Это Серега заметил, когда занимался спортом.

Если бы она тогда проявила хоть малейшее желание, он бы на ней точно женился, вспоминал потом Серега. Для него – это высшая похвала. Но инициативы все-таки он ждал от нее. Сам Серега давно поставил себе за правило: никакой инициативы с женщинами не проявлять. Как раз тот случай, когда всякое телодвижение наказуемо по гроб жизни…

Все-таки Десантница всколыхнула его – это точно, вспоминал он потом. Вывела из того аморфного, вяло-наплевательского настроения, в котором он пребывал, закончив третий десяток прожитых лет. Сделала то, что не удалось Библиотекарше, Секретарше, Учительнице или кто там еще по списку?..

Как-то вечером Жека вышел к нему на террасу, устроился в соседнем шезлонге, взял со стола запотевшую банку пива и смачно ее открыл. Надолго припал, жадно глотая и небрежно роняя ошметки пены на светлую майку. Потом оторвался, удовлетворенно рыгнул и шумно почесал пузо. Снова припал.

Серега с иронией наблюдал за ним.

Писатель… Можно сказать, самодвижущийся очаг культуры. Поперла культура изо всех щелей, не остановишь, того гляди – пена из ушей закапает… Итак, подавится господин писатель или добьет банку влет?

– Вот так! – значительно сказал Жека, добив банку.

– Чего именно? – уточнил Серега.

– Все подряд! – отрезал Жека.

Появление Малышева на террасе было неожиданным. Серега привык, что по вечерам Жека запирается в комнате и садится работать. Писать второй роман. Первый он уже написал, крупное московское издательство, что удивительно, приняло его к публикации и даже выплатило приличный аванс. Причем одновременно и за следующее произведение. Вдвойне удивительно.

Впрочем, первая книга Малышева пока так и не выходила. Жека, хоть и хорохорился, разглагольствуя про мимолетную пыль известности и вечный песок забвения, но ждал ее выхода с нетерпением. Переминался в пяти минутах от славы, как он говорил, жевал сопли и глотал горькие слюни сомнений. Выход книжки затягивался, и нетерпение нарастало. Равно как и слюни, и сопли, и опасения будущего провала…

– Не работается? – сочувственно спросил Серега.

Жека только передернул плечами и вытряс в себя последние капли пива. Ловко кинул банку в мусорную корзину. Закурил сигарету и без промедления взялся за вторую банку, с удовлетворением причмокивая губами. Все-таки рожа у светоча мысли, на удивление, хитрая и плотоядная. Может, у светочей так положено?

Серега весело глянул на него и снова отвернулся к морю.

Плещется, что характерно…

– Нет, скажу тебе не таясь, Серый брат, все ваше поколение – законченные индивидуалисты, – вдруг провозгласил Малышев.

Заявлено было громко, если не сказать – нахально.

Почему – ваше? С каких пор Жека отделился от собственного поколения, как дезертир от атакующего полка? – тут же подумал Серега, усмехнувшись внезапному сравнению. А потом, ругать поколение – занятие настолько не новое, что уже и не смешное…

Спорить, впрочем, особенно не хотелось. Ни спорить, ни говорить.

– Если мне не изменяет память, мы с тобой одногодки, – лениво заметил Серега. – Так что с критикой поколения я бы на твоем месте не горячился. Если по существу вопроса – сам дурак!

– Я – писатель! – нахально заявил Жека. – А следовательно, человек вне времени и пространства. Гражданин вселенной – никак не ниже. Звездный скиталец по необъятной вечности. И с присущей мне высоты все ваше копошение – вроде муравейника на обочине.

– Хорошо ты устроился, звездный скиталец…

– Спасибо, не жалуюсь.

– Дали бы книжечку почитать, господин писатель, – подколол Серега, откровенно наступив на больную мозоль.

– Ты же читал, – не сразу понял Жека.

– Я говорю, книжечку, а не компьютерную распечатку.

– Ах, вот ты о чем… Конечно! Обидеть художника, заткнуть поэта… Давайте, плюйте, топчите живую мысль кирзовыми сапогами! Наступайте валютными ресурсами на интимное место! Ваше время пришло, господин вице-президент по макаронам! Золотой телец капитала грохочет копытами инвестиций и всхрапывает рекламными слоганами в гонке за идолом потребления…

– Слезу пусти, – посоветовал Серега.

– Что? – прервал патетику Жека.

– Слезу, говорю, еще пусти. И размажь так красиво, чтоб как на сцене. Чтоб публику пробирало телесной дрожью до нижних когтей.

– Непременно… – пообещал Жека. – Дяденька, а пиво сначала можно допить?

– Пей, мальчик, на здоровье, – великодушно разрешил Серега.

Жекин роман Серега действительно читал в распечатке. Если коротко – ему понравилось. Ничего особенного вроде не происходит, живут себе люди, разговаривают свои разговоры. Пьют много, почти как в жизни. Любят друг друга недолго и беспорядочно. Но – интересно. Хочется читать дальше. Значит – понравилось. Проглотил почти на одном дыхании. Какая может быть лучшая похвала? Об этом он честно сказал автору.

Жека, конечно, не преминул разъяснить ему, что хвалить творчество нужно совсем не так. Хвалить нужно неторопливо, обстоятельно, с чувством, с толком, с расстановкой акцентов, выделяя особо удавшиеся места среди прочих равно-талантливых. А понравилось – не понравилось, это, извините, Сергей Батькович, не литературный разговор. Вы, извините, человек, читающий много и беспорядочно, как и всякий нормальный читатель, могли бы найти для гения более выдающиеся выражения…

Серега, для литературности, послал его куда следует. Жека ответил тем же. Но похвала друга детства писателю понравилась, это было видно невооруженным взглядом…