Фирма приключений

– Ладно, так и быть: я буду поставлять вам метких стрелков, а вы?

– Позабочусь о рекламе, – попытался в тон Гарду пошутить Хартон.

– Об этом стоит подумать!

С этими словами Гард вышел из кабинета. Он не мог видеть, как изменилось лицо старого вакха, как мгновенно слетела искусственная улыбка с его тонких губ, как резко сузились глаза, а вся физиономия приобрела суровые, даже жесткие черты. Некоторое время Хартон сидел неподвижно, разглядывая высушенную голову индейца на своем письменном приборе. Затем, не оборачиваясь, он протянул руку к красной кнопке за своей спиной, и в то мгновение, как Хартон нажал ее, из маленького динамика, вмонтированного в торшер, раздался спокойный голос с баритональными нотками:

– Я все слышал, Хартон, не надо волноваться. Сегодня к шестнадцати часам подготовьте мне официальный доклад о визите комиссара Гарда и приложите к нему магнитофонную запись разговора.

Динамик сам выключился, и губы Хартона неслышно прошептали уже в пустоту:

– Слушаюсь, генерал!

7. КАПРИЗ

– Ну, как дела? – спросил Гард, открывая дверцу «мерседеса» Фреду Честеру. – Не копайся, садись проворнее, – добавил он.

Моросил теплый дождь. Мимо них в свете фонарей проносились деформированные тенями вечера автомашины. Честер выставил ладонь через приспущенное стекло и ловил ею щекочущие капли дождя.

– Я спрашиваю, как дела? – повторил Гард.

– Да ну вас всех к черту! – беззлобно произнес Честер. – Представь себе, сегодня днем Верблюд справился о здоровье Линды! Вы что, гипнотизируете, что ли? Оказывается, он даже знает, как ее имя… Признаюсь тебе, Дэвид, о чем я мечтал, становясь журналистом. О том, чтобы мои коллеги ценили меня за собственные качества, а не за достоинства моих друзей!

– Если твой шеф – верблюд, – заметил Гард, – то ты настоящий безмозглый осел… Между прочим, достоинства твоих друзей суть продолжение твоих собственных достоинств: скажи мне, кто твой друг, – или забыл? – и я скажу тебе…

– Ничего ты не скажешь! – воскликнул Честер, перебивая друга. – Ответь мне, каким образом Клоду удалось прищемить хвост Аделаиде Гриппски? Молчишь? За ней действительно что-то числилось по твоему ведомству? Когда Верблюд объявлял о моем назначении «контробозревателем», он не глядел никому в глаза, и вид у него был как у побитой собаки. Мне даже стало жаль его, честное слово! Вы все же шантажировали Аделаиду, да? Скажи мне, Дэвид, я такой ценой получил должность?

– Извини, Фред, но мне неприятен этот разговор. Во-первых, «операцию» осуществлял не я, а Клод вместе с Рольфом, и что они там делали, мне неизвестно, да и знать, откровенно говоря, не хочется. Правда, не скрою, кое-какие данные об Аделаиде я им дал, она действительно женщина «с прошлым», как говорят в таких случаях. Это во-вторых. И если вместо того, чтобы сесть в тюрьму за прошлые грехи или, как минимум, попасть в лапы репортерам, она откупается местом для способного журналиста во вшивой газетенке своего супруга, то это для нее подарок судьбы. Щедрый, Фред! Так что хватит об Идке-вонючке и о Верблюде, лучше помоги мне разобраться в дурацком деле с «Фирмой Приключений», я сам удивляюсь своей тупости.

– Комиссар полиции в принципе может быть тупым, – философически заметил Честер. – Но комиссар полиции, говорящий, что он туп, – это нарушение всех детективных канонов.

– При чем тут каноны? Ты же сам говорил мне, что литература – это модель жизни, но всякая модель несовершенна. Каноны! Если бы я писал об убийстве Мишеля Пикколи роман или повесть, я бы давно нашел убийцу, связал бы его с «Фирмой Приключений» и откопал бы в этой фирме сюжет для кучи номеров самого популярного журнала. Писал бы, конечно, ты, но за идею и меня, надеюсь, не оставил бы без гонорара, а?

– Знаешь, Дэвид, чем стоять на месте, поехали куда-нибудь и посидим за чашечкой кофе, – предложил Честер.

Гард тут же вставил ключ в замок зажигания, и машина бесшумно сдвинулась с места, чтобы через какое-то время влиться в поток сотен автомобилей, летящих по вечерним улицам города, словно их гнала куда-то одна общая забота. Но вот через минут пятнадцать «мерседес» Гарда, миновав неоновые рекламы, пугающие фильмами ужасов и настоящими ужасами игорных домов, вырвался из общего потока чуть в сторону, где движение было поменьше, а потом Гард и вовсе свернул в тихую улочку, где по-семейному горела вывеска над дверьми двухэтажной виллы: «Не забывайте детство!»

– Вот тут и посидим, – сказал комиссар, выходя из машины.

– Не посидим, – с улыбкой поправил Честер, – а впадем в это самое детство! Ты иногда просто фантастически угадываешь настроение, Дэвид! Психолог!

– Какой к черту психолог? – проворчал Гард. – Просто перед лицом невероятно сложной задачи я ощущаю себя младенцем, только и всего.

Они вошли в небольшой зальчик, где им навстречу поднялась дама в очках с лицом гувернантки и жестом пригласила за стол. Ресторан был пуст, дела его шли, вероятно, не так уж блестяще – кому из взрослых, обремененных множеством тягчайших забот, удавалось найти время, чтобы «впадать в детство»? Впрочем, в самом углу друзья заметили пару – ее и его; они сидели рядом, как птенчики, держа друг друга за руки, и с умилением прикладывались к молочному коктейлю. Паре было, если не преувеличивать, не менее ста восьмидесяти лет на двоих.

Усаживаясь за стол. Гард шепнул Честеру, показав глазами на «птенчиков»:

– Нам до этого, слава Богу, не дожить.

– Чего изволите, мальчики? – нежным голосом, хоть и несколько фамильярно, спросила их «гувернантка».

– Хм! Двойной стерфорд, – сказал Честер. – И кофе без сахара, если не возражаете.

– Какая нынче молодежь пошла! – с улыбкой произнесла дама, явно желая сделать комплимент посетителям ресторана. – Не успели снять слюнявчики, и уже стерфорд!

Гувернантка удалилась, но очень скоро вернулась назад, неся на подносе кофе и две рюмки со стерфордом.

– Музыку? – спросила она.

– Да, что-нибудь из ранней юности, – попросил Честер. – «Два поцелуя за фантик». У вас это есть?

– Конечно!

И детский голосок, сопровождаемый совсем недурным джазом, запел известную песенку, в которой речь шла о том, что все начинается с невинных фантиков, а заканчивается рождением младенцев, которым приходится петь эту песенку про поцелуи за фантики.

– К сожалению, – сказал Гард, – мы все еще не утратили детской наивности. Во всяком случае, ты.

– Твоя профессия скорее других излечивает от инфантильности. Между прочим, профессия Клода Серпино тоже. О Рольфе я не говорю: наука основана на принципе «много будешь знать – скоро состаришься». Из всех нас только Карел защищен от быстрого дряхления: он – народ, народ любит поэзию и музыку, а эти вещи благоприятствуют молодости, привилегия которой – наив! Ты согласен со мной, комиссар?

– В какой-то степени. Я бы добавил, что рутинная работа в любой бюрократической канцелярии тоже оставляет человека наивным: ему не о чем и некогда думать.

Они, не сговариваясь, отхлебнули одновременно по глотку стерфорда.

– Давай еще раз прокрутим логику событий, – предложил Гард. – О другом мне пока не думается.

– Давай, – без энтузиазма согласился Честер, но Гард знал, что с его характером он недолго останется холодным и равнодушным. – Смотри, кровавая лужа! – вдруг сказал он, показав на улицу за окном, где, подсвеченная неоновой рекламой ресторана, красным отблеском светилась лужа.

– Фред, ты воспринимаешь мир через образ, но это хорошо для писателя. Для журналиста – губительно. Кровавая лужа! – Гард пожал плечами. – Неон есть неон, лужа есть лужа, все остальное – отрыв от реальности.