Физрук-10: назад в СССР

Глава 16

— Это было в сорок девятом, когда меня арестовали во второй раз, — начал Третьяковский. — Откровенно говоря, было за что. Убежденный в своей неприкосновенности ветерана войны, я всюду совал свой нос. Мне были интересны разные разработки, не секретные, но на грани секретности. И вот однажды мне достался один документ. Как ты знаешь, я интересуюсь возможностями человеческого разума, считаю, что как животное человек почти не эволюционирует, но мозг его продолжает развиваться. Собственно, на основе этих размышлений я и написал позже свой «Процесс» и «Процесс-2». И вот документ, который я попросту спер со стола одного профессора, подтвердил мои размышления. Оказалось, что в СССР тоже активно занимаются этой темой.

И вот представь. Стою я на балконе, всматриваюсь в ночной пейзаж, а в послевоенной Москве было довольно темновато, в ту ночь столица и вовсе исчезла за завесой дождя. И редкие огоньки в дождящей мгле пробудили в моем воображении странное видение. Все тот же город, но над ним, выступая то ли из облака, то ли из тумана торчит некая башня. Похожая на телевышку, правда, тогда их еще не было и сравнение это пришло мне в голову позже. На верхушке этой башни торчали какие-то антенны. И я начал догадываться, для чего они предназначены. Нет, я не верил еще, что из затеи Переведенского, тогда еще просто профессора, что-нибудь выгорит. Да, у него была теория, как изменить человеческое общество к лучшему и какие-то начатки методики, но не могло быть элементарных технических возможностей. Во всяком случае, мне очень хотелось верить в это.

Нет, я понимал, что где-то в этом огромном городе кто-то уже работает и над соответствующей аппаратурой, хотя и представлял весьма туманно, как должна выглядеть такая аппаратура. И поразмыслив, я решил, что нечто похожее я однажды уже видел. Еще до войны биофизик Аполлон Рюмин, мой дружок, с которым мы вместе воевали в Гражданскую, разработал забавный приборчик, который заставлял подопытных крыс совершать странные, совсем не крысиные поступки. Я собственными глазами видел, как один такой грызун принес в зубах одуванчик и подарил его молоденькой помощнице Рюмина. Самое интересное, что прибор воздействовал на мозг крысы дистанционно. Команды отдавались с помощью радиопередатчика. Аполлон сумел подобрать соответствующие частоты, которые резонировали с мозговыми волнами крыс. К сожалению, во время Великой Отечественной дружок мой пал смертью храбрых. А в его лабораторию в Ленинграде угодила фугасная бомба.

Вспомнив об этом, я представил такой же излучатель, только более мощный и поднятый на большую высоту, например, с помощью башни. Да, во время войны ученые искали разные, порой даже самые фантастические способы победить врага. Могли вспомнить и об излучателе Рюмина. Даже скорее всего так и было. Проект товарища Переведенского, в сочетании с изобретением моего друга должен был заинтересовать органы. Не для войны, которая уже кончилась и даже — не для войны будущего, а для обеспечения тотального контроля на умами советских граждан. Легко представить, как на Башне, воздвигнутой посреди большого промышленного центра, вращаются излучатели Рюмина, заставляя рабочих трудиться до полного изнеможения и петь от счастья труда.

Утром, когда за мной пришли, я уже понимал, что похищенный мною с профессорского стола набросок, мог быть намеренно оставлен Переведенским, чтобы я клюнул. Такие как я нужны были будущему академику, даже если весь его проект чистый блеф, вроде процветавшей тогда лысенковщины. Как бы то ни было, создание этой Башни невозможно без соблюдения строжайшей секретности, без забора и проволоки под током, без охраны с овчарками, ну и без группы высоколобых заключенных, которые, несмотря на свое унизительное положение, все же одержимы научным любопытством и готовы за пайку землю носом рыть, лишь бы придумать, как с помощью радиоизлучения воздействовать на подкорку человеческого мозга.

Услышав шум в столовой, я накинул халат и вышел из кабинета. Открывая дверь, я понимал, что увижу, и не слишком удивился, хотя и ёкнуло сердечко, когда навстречу мне шагнул человек в кожаном пальто. Еще на нем была широкополая, по довоенной моде, шляпа. Правую руку незнакомец в кармане.

— Евграф Евграфович Третьяковский? — осведомился тот суконным казенным голосом.

Позади него появилась моя тогдашняя сожительница, испуганно на меня таращась.

— Да, я Евграф Третьяковский, — сказал я.

— Капитан государственной безопасности Ярыжкин, — представился он и добавил сакраментальное. — Вы арестованы!

— Причина? — спросил я, гулко сглотнув слюну.

— Вы подозреваетесь в государственной измене!

Сожительница ахнула, зажав рот ладонью, потом глаза ее закатились и она рухнула на ковер. Все в этой квартире принадлежало ей, даже бухарский халат, что был на мне. И неизвестно чего она больше испугалась в тот момент — моего ареста или возможной конфискации имущества? Я машинально рванулся к сожительнице, но в столовой вдруг возникли еще двое, которые были в форме сержантов МГБ, подняли и переложили потерявшую сознание хозяйку квартиры на диван.

— Насчет жены не беспокойтесь, гражданин Третьяковский, — сказал Ярыжкин. — Вам сейчас лучше подумать о себе.

— Простите, но я как-то раньше обходился без советов тайной полиции! — дерзко сказал я, нарываясь на мордобой.

— Напрасно, — невозмутимо откликнулся тот. — Я только что хотел посоветовать вернуть украденный у профессора Переведенского документ, не дожидаясь обыска. Откровенно говоря, не люблю я этой тягомотины. Да и супруга ваша — дама крайне впечатлительная.

— Она мне не супруга.

— Не важно. Так как насчет документа?

— Не понимаю, о чем вы?

— О том, что лежит в кабинете, в ящике письменного стола.

— Позвольте убедиться?

— Пожалуйста, но в моем присутствии.

И гэбэшник последовал за мною. В кабинете он принялся с интересом осматриваться.

— Мне всегда любопытно взглянуть, как устраиваются мои подопечные, — пробормотал чекист. — Тем более — ученые… Хотя я всяких повидал — и ученых и дипломатов и инженеров и военных… Одни грубят, другие плачут, третьи за пистолет хватаются… Вы вот — ерничаете…

Выдвинув ящик, я вытащил похищенную бумажку. Хотя понятия не имел, откуда гэбэшнику известно, что она лежала именно в ящике стола, а не была спрятана, скажем, между книгами?

— Вот и правильно! — обрадовался Ярыжкин, аккуратно складывая листок пополам и пряча его во внутренний карман. — К чему эти бессмысленные запирательства. Теперь можете собираться.

Когда меня проводили мимо сожительницы, она уже не валялась в обмороке, а сидела на диване, поджав стройные ноги и глядя на меня как на отработанный материал. Понятно, откуда чекисту известно о местоположении документа.

— То есть тебя сдала сожительница? — спросил я Графа, когда он налил себе уже не чаю, а вермута.

— Да. Скорее всего ей позвонили с Лубянки и попросили посмотреть, где хранится такой-то документ. Она порылась в моих бумагах, нашла его и доложила… Ну да черт с ней! Слушай дальше… Черный «опель», как я и предполагал, свернул с проспекта Маркса на площадь Дзержинского и въехал в задний двор здания бывшего страхового общества «Россия». Сидя между двумя гэбэшниками, столь заботливо переложившими на диван мою стукачку сожительницу, я не испытывал ни страха, ни злости. Напротив, все случившееся выглядело логичным развитием событий. Я бы скорее был удивлен, повернись события как-то иначе. Если существовал проект этой «Башни», никто хоть сколь-нибудь причастный не мог быть оставлен в покое. Бумажка на столе профессора была лишь приманкой в мышеловке. Подозрение в измене — обычный предлог для ареста. Переведенскому нужен легальный повод, чтобы включить меня в проект без моего согласия.