Физрук 2: назад в СССР

— Вы, конечно, их и так смутите…

— Почему?

— Красивая девушка.

— Спасибо! — вдруг покраснела старший лейтенант. — Так может мне не приходить?

— Наоборот! — спохватился я. — Путь мальчишки себя покажут. В восемь вечера мы начинаем.

— Тогда приду.

— Мы будем ждать!

— До встречи!

Я поднялся. Мы снова обменялись рукопожатиями. Старшина проводил меня до выхода и сказал на прощание:

— А мой Сенька просто переменился. По вечерам не шлындает где попало, а сидит дома, уроки делает. Так что, спасибо вам!

Ну просто бальзам на душу. Особенно после дебильных вопросов рогоносца Киреева. Однако на этом приятности сегодняшнего дня закончились. На большой перемене в школу приперся Стропилин. Я этому даже обрадовался. Пригласил его в тренерскую, чтобы пацаны не видели. И там сгреб за грудки и припер к стенке.

— Ну, что Иннокентий Василич! — прошипел я. — Собрание сочинений Ильича, говоришь!..

— Ты чего, Данилов, офонарел! — заерзал он. — Отпусти!

— Сначала я тебе зубы выбью! — пообещал я. — Они у тебя в тундре все равно выпадут…

— Да в какой — тундре?! — запаниковал Стропилин.

— В той, где ударно вкалывают ЗэКа… Забайкальские комсомольцы… Слыхал о таких?..

Я встряхнул его так, что у него лязгнули еще целые зубы, и отпустил.

— Ну чего ты взбеленился?.. — пробормотал Кеша. — Ну не книжки, ну — пласты…

— А то, что ты под статью стараешься меня подвести, гнида! — ответил я. — Думаешь, лоха нашел?!

— Да заберу я их завтра, не бойся…

— Заберешь?! — усмехнулся я. — Кум твой их уже, наверняка, забрал… Ну или скоро заберет…

— Какой кум? — удивился Стропилин. — Нет, у меня никакого кума!

— Уже есть… в капитанских погонах… Так что ходи и оглядывайся. Он похоже за тобой наблюдает и в общаге «сторожок» выставил в виде моего бывшего соседа.

Слова мои оказали на Кешу куда более сильный эффект, нежели я ожидал. Он побледнел и затрясся, как осина на ветру.

— Мне конец, — прошептал он.

— Ты наворовал уже на вышку? — саркастически осведомился я.

— Какая там вышка! — отмахнулся Стропилин. — До суда я не доживу… Я же взял эти пласты на реализацию, а если их конфисковали, то как я деньги отдам?..

— А кто тебе виноват?

— Да никто, — сник Кеша. — Что делать-то?..

— Ну что делать… Продавай машину и все, что есть у тебя ценного, глядишь выкрутишься…

— А как мне быть с уголовкой?..

— Здесь я тебе не советчик, раньше надо было думать…

Понурившись, Стропилин вышел из тренерской. Я испытывал смешанные чувства. С одной стороны, хотелось его пришибить, а с другой было жалко этого несчастного недотепу, который оказался в руках Киреева. Мне даже пришло в голову, что тот нарочно выпустил Стропилина, чтобы выявить его преступные связи. Так что если Кеша связан с фарцовкой, то капитан использует найденные музыкальные пластинки по полной. Только бы меня не втянул в эту историю… Но Маринка мне должна, пускай папаша напряжет.

Прозвенел звонок на урок. Сейчас у меня был мой класс. Если в первые дни своей учительской деятельности я ощущал себя на уроках, как на минном поле, не зная, чего ждать от этих сорванцов, то теперь, пожалуй, только с ними я и чувствовал себя спокойно. Наверное, задача педагога заключается не в том, чтобы превратить своих воспитанников в законопослушных граждан, а в том, чтобы они не стали такими моральными уродами как Кеша Стропилин и Сильва Киреев.

Когда закончился урок, и я отправился в учительскую, ко мне подошел Карл и напомнил, что сегодня мы запланировали провести, как выражаются на проклятом Западе, кастинг — подбор не только актеров для исполнения ролей в будущем фильме, но и других участников съемочного процесса. Причем об этом мероприятии Рунге официально предупредил школьное руководство. Директор дал добро. Завуч, хотя и морщилась, но после фиаско, которое она потерпела на педсовете, открыто возражать не посмела.

У меня возникло подозрение, что «экспертиза» сценария в гороно прошла не так, как Шапокляк ожидала. Ну еще бы! Чиновники из городского отдела народного образования тоже люди. Им тоже хочется, чтобы их дети и внуки занимались модным карате. Забавная история вышла с преподавательницей литературы, которой Эвелина Ардалионовна отдала сценарий для разгромной критики. Татьяна Алексеевна перехватила меня в школьном коридоре во время третьей перемены. Признаться, я слегка напрягся, увидев, как несется на меня эта туша.

— Александр Сергеевич! — зычным голосом возвестила она. — Я прочитала сценарий!

— Ну и как в-вам?! — спросил я, стараясь дышать через раз — так от нее разило потом, вперемешку с духами «Жасмин».

— Конечно — не без погрешностей, — проговорила литераторша, — но, знаете, я в некоторых местах даже смеялась… Очень остроумное переложение книги Дюма… Я поставила Абрикосову и Кривцову по пятерке.

— Очень рад этому, — не погрешив против истины, сказал я. — Только, что вы скажете заведующей учебной частью?

— Скажу, что ребята молодцы! И что намерена создать литературный кружок, чтобы не проглядеть новые таланты.

— Это хорошее дело, — одобрил я ее замысел.

Несчастная завучиха и с этой стороны не нашла поддержки. А уж в том, что коллектив учащихся не на ее стороне, мне удалось убедиться сразу после уроков. Отбор вели ваш покорный слуга, Карл Фридрихович, Вадик Красильников и оба сценариста. К нашему столу на сцене актового зала тянулась длинная очередь, за порядком в которой следили старшеклассники. Очень скоро я понял, насколько морально тяжело вести отбор, особенно когда претенденты — дети. А уж отказывать им вообще невыносимо.

Посовещавшись, комиссия пришла к решению не отказывать никому. Так как дело было для всех новое, то нельзя было гарантировать, что уже отобранные кандидаты справятся с задачей. Следовательно, у каждого актера должны быть дублеры, а у других участников съемочного процесса — верные помощники. Кроме того, нам требовалась массовка — мушкетеры, гвардейцы, монахи, прислужники, горожане. Так что дело найдется всем. Тем более, что часть пылающих энтузиазмом «деятелей кино» разочаруется и отвалится сама.

Так что деятельность «отборочной комиссии» свелась к тому, что мы составляли списки желающих участвовать в создании фильма и в меру своих способностей определяли уровень их ребячьих талантов. В общем пришлось попотеть, и к концу заседания мы все были выжаты, как лимон. Домой я еле плелся, хотя устал не столько физически, сколько морально. Сказалась и утренняя встряска. Я существовал как бы в двух мирах одновременно — в одном я был то ли свидетелем, то ли подозреваемым в каком-то мутном деле, а в другом — начинающим педагогом, молодым и энергичным, болеющим за свое дело.