Фламандская петля
Шрифт:
Лидия Семеновна пошатнулась и ухватилась за косяк, как если бы Серега ее ударил.
– Н-нет, – неуверенно сказала она и тут же, словно спохватившись, грозно сдвинула брови: – Вы же были вместе! Где она?
Отступив на полшага, он пробормотал то же, что уже сообщал Никиному отцу: магазин закрыт, Ники нигде нет.
Глава 3
Участковый
Дима Михайлов (теперь все чаще – Дмитрий Олегович), участковый Малинников и единственный представитель закона в поселке, писал ответ на сообщение в «Ватсапе». С Киром, другом по учебе, он переписывался регулярно. Того
Дверь в комнату приоткрылась без стука, и Дима обернулся, заранее негодуя. Конечно, на пороге стояла мама. Он открыл было рот, чтобы напомнить ей, что больше не мальчишка, а взрослый мужик, что врываться в комнату вот так – недопустимо, но что-то в выражении маминого лица его остановило.
– Что случилось?
Она протянула ему свой простенький мобильник:
– Это тебя, сынок. Лидочка Бойко.
Лидочка Бойко, по мнению Димы, уменьшительно-ласкательных не заслуживала. Гром-баба во всех смыслах, вечная бригадирша на работе и в жизни, прямолинейная, как столб, и такая же несгибаемая, она была из тех несносных борцов за абстрактную справедливость, которые считают свое понимание этой самой справедливости единственно верным. Что ей могло понадобиться в десять вечера?
Он взял телефон и сухо поздоровался:
– Добрый вечер, Лидия Семеновна. Я вас слушаю.
В мобильном сдавленно всхлипнули. Звук был влажным и противным, словно кто-то давился водой, пытаясь не утонуть.
– Димочка, гражданин участковый…
Гражданин участковый едва сдержался, чтобы не запустить телефоном в стену. Ну сколько можно? Он занимал эту должность четвертый месяц и все это время пытался отучить жителей поселка дергать его в любое время суток по малейшему поводу. С вышедшим на пенсию Захаром Ильичом они себе такого не позволяли!
– Лидия Семеновна, – деревянным голосом отчеканил Дима, прервав собеседницу, – если у вас ко мне дело, то приходите к девяти утра в участок. Там и поговорим. Спокойной ночи.
– Дима! – вскрикнула Бойко, словно ее ударили, и зарыдала так громко, что динамик телефона зафонил.
– Дима! – в унисон с рыдающей Бойко возмутилась мама и прошептала: – У нее дочь пропала. Нигде не могут найти…
– Что?
Девочку Бойко Дима знал. Тихая, вежливая, симпатичная выпускница. Единственная из всего выпуска, кому удалось поступить в институт в этом году. Полная противоположность матери.
– Успокойтесь, Лидия Семеновна, – уступил он. – Давайте по порядку…
– Пропа-ала-а, – провыла она.
Лейтенант Михайлов содрогнулся. Трудно было представить Лидию Бойко плачущей.
– По порядку, – скомандовал он, глазами указав матери на дверь.
– Ушла с работы и пропала. Домой не пришла. Сережа, ее мальчик, ждал во дворе, потом пошел навстречу, но ее нигде нет! Моя девочка!
Голос Лидии Бойко ввинчивался Диме в ухо, заставляя мобильник мелко вибрировать в руке.
– Так. Спокойнее, Лидия Семеновна, давайте разберемся…
– Спокойнее? – изумленно переспросила женщина. – Спокойнее?! – Теперь она перешла на крик.
– Если вы будете орать, – рявкнул почти оглохший Дима, – я прекращу беседу!
Это сработало. Бойко замолчала так резко, как будто подавилась словами.
– До которого часа работает магазин в Старом поселке?
– До шести.
– Во
сколько обычно возвращается домой ваша дочь?– В шесть тридцать, шесть сорок…
– Сегодня она никуда не собиралась после работы?
– Нет, я же сказала, ее ждал Сережа…
– Какой Сережа?
– Царев, с Окраек, Валентины-докторши сын.
Валентину Ивановну Цареву Дима, конечно, знал с детства, как и все, кто жил в поселке. Встречал и ее сынка – широкоплечего, вечно хмурого подростка.
– Царев отправился искать Нику, не нашел и позвонил вам? Лидия Семеновна, будьте благоразумны! Сколько Нике лет? Семнадцать?
– Восемнадцать будет через две недели, – прорыдал телефон.
– Мало ли почему восемнадцатилетняя девушка задержалась допоздна? Что же вы такой шум подняли? Пропала! И четырех часов не прошло… Если Ника не вернется к утру, а я уверен, что она вернется, приходите в участок, хорошо?
– Нет! Нельзя же так! Я заявление…
Бойко кричала что-то еще, но Михайлов оборвал разговор и вышел в прихожую. Мама дожидалась у двери.
– Мама, я прошу тебя, не поддавайся на эти уговоры, иначе у меня никакой жизни не будет.
Он сунул опешившей матери телефон в руки и с грохотом захлопнул за собой дверь.
В коридоре зазвучал приглушенный голос отца, и Дима прислонился к двери спиной, небольно пристукнув по ней затылком. Когда родители ушли в свою комнату, он вернулся к столу, но желание продолжать переписку пропало.
С самого детства, с тех пор, как начал понемногу соображать, Димка – младшенький и неожиданный ребенок – всегда оставался в доме на вторых ролях. А как еще, если в семье отец – герой, хоть и инвалид, а старший брат – пример во всем и образец для подражания? Вот только Димке вовсе не хотелось кому-либо подражать, ни отцу, ни брату, но только к тринадцати он смог понять, что именно этим и занимается. Старается если не переплюнуть, то хотя бы дотянуться до авторитета отца или безоговорочного превосходства Толика, брата, который был старше на девять лет… Где уж там! Тогда все и пошло наперекосяк. Димку заклинило. Он стал дерзить, болтаться по поселку с парнями постарше, почти забросил школу. К окончанию учебы все кончилось тем, что после пьяной драки он оказался в участке у Захара Ильича, прежнего участкового Малинников.
Крошечный загончик, отделенный от коридора толстой решеткой, позволял видеть всех входящих-выходящих. Бравада с Димки слетела быстро. Он хотел в туалет, проголодался и устал орать и дергать прутья «обезьянника», когда-то выкрашенные бледно-желтой краской, а теперь облезшие и покрытые пятнами ржавчины. Он понуро сидел на жесткой лавке у стены, когда с улицы в участок вошел отец. Бросив на Димку один-единственный взгляд, он скрылся за дверью кабинета. О чем там беседовал с ним участковый, Димка не знал и так никогда и не узнал, но, выходя, отец взглядом его не удостоил.
Захар Ильич продержал его за решеткой трое суток, что было нарушением любых правил. Еду и воду приносила уборщица тетка Зина. Поздно вечером третьего дня участковый втащил вконец отчаявшегося Димку в свой кабинет. За шкирку, как нашкодившего щенка. Бросил на стул и сказал:
– Если хочешь провести за решеткой всю жизнь, можешь продолжать в том же духе. Если не хочешь – через два месяца призыв. Иди-ка, дурень, в армию. Там доказывай свою крутизну таким же оболтусам, как ты сам. Бате с братом ничего доказывать не надо.