Флёр

Флер хранила молчание, думая о сбивающих с толку событиях, последовавших за сражением на Альме. Чем объяснить безрассудные действия союзников, утративших вдруг свое преимущество, добытое ценой стольких потерянных человеческих жизней? Казачьи дозоры постоянно держали обитателей поместья в курсе событий, но они, конечно, не могли их толково объяснить.

После сражения союзническая армия провела еще три дня на Альме, подбирая раненых и отправляя их со всеми предосторожностями на транспортные суда. Убитых предавали земле в двух больших братских могилах — одна была вырыта для русских, другая для французов и англичан.

Они, несомненно, выполняли нужную работу, и русские только этому радовались, так как если бы англичане с французами бросились вдогонку за отступающей армией, то они без особого труда взяли бы Севастополь.

По неизвестным причинам союзники продолжили свое наступление только двадцать третьего сентября. Так как в этой местности почти не было воды, они медленно продвигались от одной речки к другой, от Альмы к Каче, от Качи к Бельбеку, а за ними следовала стая стервятников, что, конечно, не могло не сказаться на их боевом духе. В Крыму до этого никогда не видели грифов, и все знали об этом. Но после сражения они мистически возникли, словно из небытия, причем их было здесь великое множество. Они, хлопая большими крыльями, кругами летали над их головами, бродили неподалеку, словно обнищавшие гробовщики, осаждающие богадельню.

Тем временем князь Меншиков не терял времени даром. Он заставил вице-адмирала Корнилова снять экипажи с кораблей и затопить их у входа в Севастопольскую бухту. Матросов заставили строить оборонительные сооружения и обслуживать батареи. В ночь на двадцать четвертое сентября Меншиков вывел костяк армии из города и повел его по дороге на северо-восток. Он был решительно настроен удержать этот связывающий его с остальной Россией путь, по которому доставлялись сюда провиант, снаряжение, боеприпасы и подкрепление. С этой армией, находящейся в относительной безопасности за границей города, на Бахчисарайской дороге, Меншиков мог угрожать флангу противника, если тот осмелится атаковать.

Однако в ту же ночь в союзнической армии было принято решение не атаковать с севера Севастополь, который в это время обороняли учебные батальоны и резервные войска, а обойти его и занять боевые позиции к югу от города. Казаки сообщили о том, что авангард союзнических войск марш-броском прошел ночью по русским тылам, напугав в равной степени обе воюющие стороны. Русский арьергард, батальон Тарутинского полка, поджав хвост, бежал до Севастополя, где навел настоящую панику, так как его приняли за неприятеля и обстреляли.

К двадцать шестому сентября русская армия под командованием князя Меншикова надежно окопалась на большаке на северо-востоке, а союзнические войска подошли к приморскому городу Балаклава, расположенному к югу от Севастополя. Но в это время союзников, вероятно, охватило сомнение. Вместо того, чтобы немедленно осадить Севастополь, они тянули время, позволив русским значительно улучшить свои оборонительные сооружения.

Вице-адмирал Корнилов творил настоящие чудеса, призывая солдат и матросов, а также гражданских лиц, даже женщин и детей, приложить все усилия, чтобы укрепить оборону. Все они строили бастионы и заполняли их мешками с песком. С каждым днем позиции русских усиливались, особенно за счет прибывающих из Одессы и с Кавказа подкреплений, а положение союзнических войск только ухудшалось. Не говоря уже о боевом духе, постоянно возникали проблемы со снабжением, холера продолжала собирать свою жатву, следуя за войсками неотступно, как и стервятники, и в Балаклаве ежедневно она уносила по дюжине солдат, а то и больше.

Однако союзники наконец подтянули к своим позициям артиллерийские орудия, и семнадцатого октября послышалась первая канонада. Начался обстрел противника. Севастополь подвергался еще и страшным бомбардировкам из пушек с английских и французских кораблей с рассвета до заката. Укрепления были разбиты, пороховой погреб взорван, убито более тысячи русских, в их числе и вице-адмирал Корнилов. Когда с наступлением сумерек канонада резко обрывалась, защитники города с беспокойством ожидали неизбежной атаки на бастионы. Они были не в силах их надежно защищать. Но атаки так и не последовало. По каким-то необъяснимым причинам союзники от нее отказались.

Ночью в городе продолжалась напряженная работа — собирали раненых и убитых, укрепляли разбитые бастионы, а на следующее утро возобновляли обстрел. Постепенно установилось что-то вроде ритуала — каждый день орудийный огонь крушил стены бастионов, каждый день гремели пушки, пыль и дым выедали глаза, терялись человеческие жизни. Наступал вечер, но атаки не было, и русские снова лихорадочно принимались за восстановление разрушенного.

Когда Ричард с Флер оставались наедине, они пытались в разговоре выяснить, что же предпринимают лорд Реглан и главнокомандующий французской армией Канробер. Из их действий было ясно, что они старались измотать противника, что казалось довольно опасным занятием, пустой тратой времени. Год подходил к концу — неужели союзники собирались зимовать в Крыму? Им нужно как можно скорее стереть с лица земли все вражеские укрепления, если они не хотят, чтобы их военная кампания провалилась.

Несмотря на свои возражения Кареву, Флер и сама понимала, что Ричард не находит себе места. Если ее все в этой войне интересовало с теоретической точки зрения, то он близко к сердцу принимал происходящее. Что же там на самом деле происходит? Каковы планы командования? В каком положении оказалась армия? Как поживают его товарищи, друзья? И как себя чувствует его лошадь? Эти вопросы вот уже несколько дней подряд неотступно язвили ему мозг, и хотя Ричард своим видом давал понять, что по горло занят забавами с Людмилой, он, конечно, не мог обмануть ни Карева, ни сестру.

Двое слуг вынесли из дома самовар. Увидев их, Милочка встала с травы и, одернув платье, повела Ричарда на веранду. Собачки прошмыгнули мимо них и, добежав до перил, шлепнулись на пол, высунув красные языки. Они тяжело дышали, лежа в спасительной тени.

— Как жарко, — проговорила Людмила, опускаясь на старый плетеный диван, и снимая шляпку, которой принялась обмахиваться, как веером. — Кажется, будет гроза. Что скажешь, Ричка? Ты боишься грома? Бум-бум! Можно подпрыгнуть от страха!

— Не нужно, — ласково возразил он, взмахом руки останавливая ее. — Очень жарко!

Карев терпеливо ждал, пока Флер разливала чай. Здесь, в Крыму, чай подавали в толстых стеклянных стаканах, не так, как в Европе, где использовались для этого фарфоровые чашки с блюдцами. Пытаясь привлечь к себе всеобщее внимание, он сказал:

— Мы провели здесь приятное лето, не так ли? Грех жаловаться. Но все имеет свой конец. Завтра я уезжаю, а вам придется решить, что делать дальше.

Они удивленно посмотрели на него. Первой заговорила Людмила, подозрительно сузив глаза.

— Что ты имеешь в виду, Сережа? Ты уезжаешь? Позволь спросить — куда?

— В Севастополь.

Эти слова прозвучали, словно разорвавшаяся бомба, и по выражению на его лице Флер заметила, как он был доволен произведенным эффектом. Карев оглядел всех сидевших за столом и только после этого снизошел до объяснения.

— Сегодня я получил письмо от вице-адмирала Нахимова. Меншиков, оставляя город, назначил его командующим всеми войсками, защищающими город. Он, конечно, повиновался приказу, хотя всю жизнь был моряком и ему никогда не нравилось командовать сухопутными войсками. Теперь, когда погиб Корнилов, он чувствует себя еще в большей изоляции, чем прежде. Поэтому Нахимов запросил у Меншикова согласие на мое назначение своим офицером связи. Он хочет также, чтобы я занялся управлением тыла. Читая между строк его послание, я понял, что в городе царит полная неразбериха.