Флибустьер. Вест-Индия
Шрифт:
В пропасть швырнули семь или восемь еще живых испанцев.
– Злится Старик, – буркнул Стур.
– Не все ли равно, по доске в воду или со скалы на камни, – с горечью заметил Серов.
– Если бы на камни! В дерьмо летят, – уточнил боцман, показав в сторону груды отбросов. – Не христианская смерть… Должно быть, что-то случилось, и Старик залютовал.
Сердце у Серова вдруг замерло, холодные мурашки побежали по спине. Шейла, подумал он, Шейла! Из-за чего еще Бруксу лютовать? Если убили в атаке троих-четверых, то это дело обычное, в Бас-Тере новые найдутся, чтобы пополнить экипаж. Сколько угодно душегубов! А Шейла Джин Амалия – одна! Единственная, любимая!
Забыв про осторожность, он ринулся вперед, обогнал, рискуя свалиться с обрыва, Клайва Тиррела с его людьми, промчался по верхней ветви серпантина и перепрыгнул через полуразрушенный бруствер. Ровная широкая площадка открылась перед ним: слева – развалины древней каменной стены,
– Мертв, – сказал он и, поднявшись на ноги, перекрестился. – Мертв! Господи, прими душу Джозефа Брукса и прости его грехи! Не ввергай его в геенну огненную, ибо хоть не был он праведником и занимался разбоем и убийством, но почитал Тебя, Царя Небесного. Аминь!
Шейла закрыла лицо ладонями и зарыдала.
Глава 13Эдвард Пил, помощник капитана
Случайная пуля попала Бруксу в основание черепа, и умер он мгновенно. Его и двух других погибших, Дика Формена и Винса Керри, похоронили в джунглях в общей могиле, завалив ее сверху испанскими пушками. Эта предосторожность была не лишней – над трупами солдат уже пировали грифы и полчища крыс. Росано прочитал молитву, Стур и Тиррел воткнули в насыпь наскоро сколоченный крест, и корсары под водительством Тегга двинулись в обратную дорогу к берегам реки.
Шли они в молчании, сопровождаемые тремя индейцами-проводниками – остальные воины Гуаканари задержались на руднике, обыскивали шахту и поднимали наверх истощенных соплеменников. Молчание было мрачным, хотя усердные мулы тащили около трех тонн серебра. Еще сто с лишним тысяч песо вдобавок к тем сокровищам, что поджидали их в Пуэнте-дель-Оро… Богатство, однако, не радовало. В этот поход капитан отобрал людей помоложе, для которых великие корсары прошлого, Морган, Грамон, Олоне и другие, являлись легендой, граничащей с мифом. Если они и плавали с кем-то до Брукса, так с мелкими шайками и незначительными главарями, которым баркас с сотней мешков какао или сахара казался огромной добычей. С Джозефом Бруксом они оставались много дольше, одни – лет пять, другие – восемь или десять, и привычка видеть в нем своего неизменного капитана и предводителя была сильна. Нельзя сказать, что они относились к нему с любовью, – такое чувство было просто непонятным разбойникам и душегубам, что составляли команду «Ворона», – но Брукс пользовался их доверием. Он был в меру жесток, в меру удачлив и справедлив; знал свою выгоду, но и людей своих не обирал, что для вождя корсаров в общем-то являлось редкостью. Теперь они ощущали себя стаей волков, брошенных опытным вожаком: зубы и когти остры, ноги крепки, но кто направит их энергию и силу? Впрочем, в сельве сейчас находилась лишь половина команды «Ворона»; вторая ее часть, люди постарше и похитрей, могли иметь иное мнение о Джозефе Бруксе.
Тегг поставил Серова с его людьми в арьергард, следить, чтобы не потерялись мулы с драгоценным грузом, и весь этот день, за исключением короткой дневки, Андрей не видел Шейлу. На привале он хотел к ней подойти, но девушка едва заметно покачала головой. Лицо ее казалось застывшим; сквозь загар проступала бледность, глаза настороженно обшаривали лица корсаров, словно она вдруг очутилась в толпе незнакомцев, не слишком расположенных к ней. Серов терялся в догадках. Почему она не захотела говорить с ним? Значит ли это, что их отношения изменились? Или Шейла просто осторожничает? Не желает, чтобы знали о чем-то, что связывает их?
Себе он мог признаться, что гибель ее дядюшки почти катастрофа. Скорее всего, не бывать ему на «Вороне» казначеем, не учиться у ван Мандера судовождению, не стоять на квартердеке, командуя фрегатом… Впрочем, все эти блага, которые могли бы достаться от Джозефа Брукса, Серова в данный момент не волновали. В конце концов, думал он, найдутся случай и способ пересечь океан и попасть в Россию, было бы лишь желание у них обоих, у Шейлы и у него. Но если Шейла продолжит свою месть, если начнет считать по новой, что за родителей положено, что за соседей и за дядюшку, то дело может осложниться. Во-первых, месть окажется долгой, а во-вторых, как Шейла ее осуществит? Станет капитаном вместо Брукса? Такая идея вовсе не нравилась Серову, да и была, наверное, нереальной. Конечно, у Шейлы Джин Амалии твердый характер, но вряд ли экипаж поднимет женщину на капитанский мостик.
То, что должно было произойти, он в общем-то представлял, помня о законах Берегового братства. Кроме того, Брюс Кук и Кола Тернан, ветераны из его команды, обменялись парой фраз, вполне подтверждавших эти соображения. Будет сходка, и пиратский круг
решит, кто сделается новым главарем и сколько положено Шейле за аренду корабля, – или, может быть, несколько офицеров сложатся и выкупят фрегат. По словам Кука, такой вариант был вполне возможен, если вспомнить о добыче, которую получат Тегг, ван Мандер, Садлер и Пил. Этих четверых Тернан и Кук считали наиболее реальными кандидатами, но Садлер казался им староватым, ван Мандер – не слишком умелым бойцом, а Сэмсон Тегг, при всех его достоинствах, мало понимал в шкиперском искусстве. Вывод напрашивался сам собой.Ночевали на прежнем месте, у речного берега, за выстроенной испанцами оградой. Серов долго не мог уснуть, глядел в небо, слушал рокот воды и лесные шорохи, чье-то протяжное завывание, стоны жаб и далекий рык ягуара. Лежал под деревьями и, чтобы не думать о Шейле и нынешних смутных обстоятельствах, вспоминал о собратьях по несчастью.
Где они, что с ними? В каких временах и местах они затерялись?
Он вдруг осознал размеры Земли, которая в его эпоху казалась совсем небольшой – ведь всю ее можно было облететь в течение суток, хоть по экватору, хоть через полюса. Но стоило погрузиться в прошлое на сотню или на тысячу лет, как масштаб планеты разительно менялся, и расстояния вновь обретали власть над скоростью. То, что в двадцатом веке требовало дней или часов, в девятнадцатом оборачивалось месяцами, а в более раннее время – годами и десятилетиями. Но сейчас и эти сроки являлись фикцией – ведь только при большой удаче можно было бы попасть из Европы в Китай или из Вест-Индии в Австралию и не расстаться при этом с жизнью.
Поистине планета была огромна! Но кроме множества стран и мест, культурных или диких, существовало множество эпох и времен, и с учетом этой хронологической последовательности размеры Земли возрастали стократно. Если, скажем, попасть в район Великих озер в двадцатом веке, очутишься вблизи Чикаго, Детройта или другого города, американского либо канадского; сдвиг на пару столетий означал, что в этих местах найдутся немногочисленные деревушки, а коль нырнуть поглубже, то, кроме дремучих лесов да индейцев, не обнаружится ничего. И эти индейцы отрежут тебе голову в том самом пункте, где лет через пятьсот поднимется Музей естественной истории или отель «Чикаго-Хилтон». А может, не отрежут, найдя в пришельце какую-то пользу… Серов полагал, что два врача, Штильмарк и Наталья Ртищева, имеют больше шансов выжить, чем программист Понедельник и Линда Ковальская, экономист; врачи нужны повсюду, а люди, сведущие в математике, – только в цивилизованных краях. У Кадинова, Губерта Фрика и Елисеева судьба могла оказаться нелегкой, если не было у них чего-то еще, кроме умения пачкать бумагу. В самом деле, какому примитивному племени или древнему народу нужен Игорь Елисеев, библиотекарь-эрудит и несостоявшийся писатель? В рабы эрудита, а то и в котел!.. Тем более что местных языков не знает и объясниться не может – ни с ирокезами, ни с ассирийцами, ни с латинянами или арабами… Наиболее жизнеспособным Серову казался Таншара, адепт экстрасенсорики и ловкий малый; этот, вероятно, знал пару-другую трюков, способных удивить и напугать, и, в общем, подходил на роль шамана. У папуасов или зулусов он мог бы стать большим человеком – если, конечно, не затопчут конкуренты…
Наконец Серов уснул, и мнилось ему, что он едва прикрыл глаза, а кто-то уже трясет за плечо.
– Выступаем? – пробормотал он и сел.
Но до рассвета было еще далеко. Храп, доносившийся отовсюду, темное, усыпанное звездами небо и рдеющие угли костров подсказывали, что стоит глухая ночь.
– Не шуми! – прошипели ему в ухо, и он узнал голос Уота Стура. – Вставай, парень, и иди за мной. Тише иди, как корабельная крыса, что подбирается к салу.
Поднявшись, Серов надел перевязь со шпагой, сунул за пояс пистолеты и двинулся следом за боцманом, переступая через ноги, руки и тела. Они миновали изгородь, прошли шагов двадцать с ее наружной стороны и углубились в лес. Мрак под деревьями был непроницаем, но Стур шагал уверенно, и через пару минут перед ними замаячил тусклый огонек. Фонарь со свечой стоял на доске, положенной на корни могучей сейбы, и его мерцание едва разгоняло темноту. На ее границе смутно угадывались кусты, обрамлявшие этот оазис света, и фигуры трех человек, склонившихся друг к другу – так, что лиц их Серов не мог разглядеть. Сухая ветка хрустнула под его ногой, сидевшие приподняли головы, и он узнал Шейлу, Сэмсона Тегга и лекаря Росано.
– Сюда, поближе к нам, – произнес бомбардир, показав на заросшую мхами землю. Серов опустился рядом с Шейлой и вдруг почувствовал, как она прижалась к нему плечом. Пальцы девушки скользнули в его ладонь таким естественным, таким привычным жестом, будто она хотела сказать Теггу, Стуру и Росано: вот, смотрите!.. он мой, а я – его, и это не подлежит ни сомнению, ни обсуждению. Мир Серова, еще мгновение назад неустойчивый и зыбкий, сразу обрел стабильность; не домыслы и страхи лежали теперь в его основе, а твердая уверенность. Он мой, а я – его… Гибель Брукса ничего не изменила.