Флигель-Адъютант
Шрифт:
Дурной смех заразителен, и через некоторое время мы оба гоготали как умалишенные.
— Шеф, — спросил он, когда мы уже сидели у поросшей мхом колонны старого акведука и пытались отдышаться. — Это и есть приключения? Вы что, так всю жизнь живёте?
— Ох, Ваня, — сказал я. — Дерьмо это, а не приключения.
XI СОЛОВЕЙ ПТАШЕЧКА
К Эвксине мы добирались на перекладных. Почтовые дилижансы, грузовички, брички и легковые автомобили приличных господ, поселянские телеги и фургоны кочующих торговцев… Двигались проселочными дорогами,
Пять дней в пути — это вымотает кого угодно. Поэтому мы больше отмалчивались, наши с Царёвым разговоры сводились к комментированию окружающих пасторальных пейзажей, бытовым вопросам вроде готовки и стирки одежды и беседам с подвозившим нас народом.
Молодой Император впитывал свою Империю всей душой. Он смотрел на страну широко открытыми глазами, выспрашивал у людей про их беды и радости, заводил разговоры о прошедших войнах — Великой и Гражданской, о Натале, башибузуках, лаймах — о чем угодно.
По всему выходило — ему нравилось то, что он слышал в ответ. Нет, говорить о светозарном единении власти и народа в Империи не приходилось, не так тут всё было устроено. Но видение того, куда движется страна, что является приоритетами в развитии, чем можно пожертвовать, а за что нужно биться в кровь — это в данный исторический момент у имперской элиты и имперского народа было общим. Что такое хорошо и что такое плохо? Подавляющее большинство имперцев, независимо от этнической, религиозной или социальной принадлежности нынче отвечали на этот вопрос примерно одинаково.
И в этом была огромная сила, и Император эту силу чувствовал. А еще — он чувствовал вину.
Мы долго не могли поймать какой-никакой транспорт, стояли на перекрестке между полем и лесом, черт знает где, на просторах юга Империи. До Эвксины было еще верст триста, их отшагали по мощеной камнем дороге часа два или три, встретив только пару брошенных хуторов.
Смеркалось, и надежда на то, что здесь нам встретиться кто-нибудь сердобольный и довезет до жилья, таяла. Становилась очевидной необходимость разбивать бивак и устраиваться на ночлег. Ни палатки, ни даже тента у нас не было, а в связи с затягивающими небо тучами перспектива ночевать под открытым небом представлялась нам мрачной.
— Мы можем остановиться в одном из пустых домов, — сказал Царёв. — Кажется, на той стороне поля я видел верхушки тына.
Идея была в целом здравая, и потому мы пошли по грунтовке посреди заросшего сорняками и дикими цветами поля. Между двумя колеями оставалась полоса травы, в которой стрекотали кузнечики, провожая закатное солнце.
— Никогда к этому не привыкну, — Иван остановился, глядя на обугленные остовы домов. — Это продолжается уже тысячу лет, но в последние три века мы здорово били их по зубам, перехватывая на рубежах… И едва мы показали слабину — они ринулись грабить.
— Башибузуки?
— Башибузуки, басмачи, хунхузы и прочие… Шеф, знаете какой у меня любимый имперский парадокс? Мы стали самой большой страной в мире не ведя ни одной захватнической войны. Просто мы били в ответ так, что живые враги завидовали мёртвым, а потом приходили на их землю, и превращали их детей в имперцев.
— Не считая Эвксинской и Великой войн, да?
— Это уже второй парадокс. Империю победить не может никто. Только сама Империя.
Всё это
было так многозначительно и высокопарно, и совершено не соответствовало тому, чем мы занимались. Бродя среди пепелища, головешек и обугленного хлама в сумерках, мы пытались понять, где всё-таки найти пристанище.— Взгляните! — Царёв махнул рукой в сторону какой-то хозяйственной постройки. — Там, кажется, целая крыша.
Действительно, какой-то рачительный хозяин обшил кровлю стоящей на отшибе конюшни дорогущей жестью, что и спасло ее от воздействия стихии и времени. Стены тоже почти не пострадали, только прохудились некоторые доски, но от ветра всё равно защищали сносно.
Мы выбросили наружу всякий мусор и лошадиные кости, нарубили для постелей ветвей с выросших тут молодых плодовых деревьев, чтобы не лежать на голой земле. Царёв побежал куда-то сломя голову, а потом вернулся с охапкой сена:
— Там в стороне целый стожок! И как только его не сожгли?
Мы носили сено и собирали обгорелые брёвна, доски и головешки для костра уже под порывами свежего ветра, какой бывает перед дождем. Быстро темнело. Сверкнула первая молния.
— Сейчас как даст! — восхищенно проговорил Иван, стоя в дверях конюшни и глядя вверх.
Гром зарокотал сначала негромко, а потом — в полный голос, яростно, разрывая небеса на части.
— Шеф,— Царёв помешивал в котелке над огнем похлебку, хотя особой необходимости в этом не было. — Что мне делать?
Наконец-то он созрел. Не то чтобы я ждал этого разговора, но где-то в душе обрадовался ему. Если бы история с обворожительной Анастасией Порфирьевной осталась для него всего лишь приятным приключением — это кое-что сказало бы мне о его натуре. Это кое-что не слишком нравилось мне в людях. Я всю дорогу видел, что он мучается, и переживает. Несколько раз Иван уже намеревался начать этот разговор, но в последний момент отступал. А я и не думал настаивать.
— Как я теперь взгляну в глаза Ясмин? Я предал ее? Мне что, теперь — не ехать в Шемахань? И как быть с Настей? Я ведь теперь должен… Эх! — он схватился руками за голову.
А ложку выпустил, и она утонула в котелке. Зараза. Теперь доставать ее — целая история!
— Шеф, что бы вы сделали на моем месте?
Перед моими глазами встал образ игривой девушки Джози. Пожалуй, я был на его месте, но… Но тогда я путешествовал совсем с другой целью, и ничего романтичного и возвышенного в достижении этой цели не было. Пожар, стихийное бедствие, паника — вот результат моего вояжа по океаническому побережью Федерации. Гертон, Лисс, Дагон — их жители растерзали бы меня на части, если бы узнали, что я приложил руку ко всем ужасам и невзгодам, которые они пережили.
Но Джози — не Анастасия Порфирьевна. Она не кормила меня блинами, а натравила местную шпану, а потом притащила на вербовочный пункт, откуда я едва сбежал. И никого, похожего на Ясмин у меня и в помине не было.
Лиза? Тогда я бежал от нее, а не к ней.
— Я не на твоем месте, Ваня. Одно скажу точно — вряд ли Ясмин виновата в том, что произошло.
— Конечно, не виновата! — вскинулся он. — Причем тут она?
— Вот именно. Причем тут она? Почему из-за твоей слабости, из-за желания получить сиюминутное удовольствие и почувствовать себя мужчиной должна мучиться Ясмин? Ты ведь обещал приехать за ней, ни смотря ни на что, а теперь — за твои грехи страдать будет она?