Флигель-Адъютант

Заходить решил всё-таки с парадного — мало ли! За спиной в правой руке держал красный гвоздодер, а левой сделал самое большое кретинство в этой ситуации — постучался костяшками пальцев по прохладной деревянной поверхности:

— Тук. Тук. Тук.

— Си! — произнес молодой, но какой-то странный, глуховатый голос. — Аделанте!

И я вошел.

* * *

— Ты не Император! — это было первое, что я услышал, пока глаза мои привыкали к полумраку.

Таинственный голос легко сменил галисийский диалект на имперский язык.

Света было мало, неяркое голубое свечение излучали фосфоресцирующие сферы на полу вдоль стен. Отблески его отражались от поверхности воды — большая часть помещения была занята чем-то вроде аквариума, остальная представляла собой невысокий амфитеатр с несколькими рядами удобных кресел. Я стоял в проходе между ними и пытался понять — что же это всё значит?

— Столько попыток, и всё тщетно... — как будто разговаривая сам с собой, проговорил некто. — Мне, видно, суждено всегда быть одному.

Я едва сдержал болезненную гримасу: жутко болели суставы и разбитая физиономия, и рёбра, и вообще — за всё это время меня здорово потрепало, а потому раздражение и злость накатывали волнами — одна за другой. Я пошел вперед, вглядываясь в мутное нутро аквариума. Голос определенно раздавался оттуда.

— А вы оригнал, господин хороший, — заговорил я. — Большой оригинал! "Вассер" — по-тевтонски значит "вода", да? И я вижу перед собой аквариум, полный воды! Это было бы хорошей шуткой, если бы ваши подопечные не выкрали меня несколько дней назад, предварительно хорошенько отделав и замотав в ковер... Это настраивает на несколько критичный лад, не находите?

— А я знаю, кто вы! — заплескалась вода и снова послышался голос. — Вы — Шеф! Мои братья приняли вас за Императора, потому что в их детских, почти младенческих мозгах Самый Главный Человек никогда бы не стал толкать тяжелую машину, позволяя своему подчиненному сидеть внутри.

Наконец мой собеседник явил свой лик — вынырнул и оперся локтями на край аквариума. Мой мозг машинально зафиксировал: толщина стекла дюйма два, не меньше. Я встал на таком расстоянии, чтобы не задирать голову высоко вверх и в то же время хорошо видеть своего странного собеседника.

Его можно было бы даже назвать красивым, этого молодого мужчину. Атлетический сложенный — это было видно, поскольку чешуйчатый гидрокостюм плотно облегал его крепкое тело, он носил очки — большие и круглые, с накладками из каучука, которые прилегали к лицу. На руках у него я разглядел перчатки с перепонками между пальцами, а на ногах — ласты как у водолазов. В остальном — это был человек примерно моего возраста, с аристократическим лицом, прямым носом и упрямой складкой губ.

— Я тоже видел вас раньше, хер Вассер... Или как к вам лучше обращаться? Тогда, у Золотого острова — это ведь были вы? Или ваши "братья"? Вот на что шло золото Шельги, да? Вы готовили... Готовили вот это всё? Но зачем?

— Я был там, да... Там — и на Итиле, и в Эвксинском море, и везде, где были вы и Император. Выкрасть его и убедить, принудить к сотрудничеству — это был единственный выход, но я всё не решался... А потом в горах и пустынях Кафа и Леванта вы стали мне недоступны, пришлось послать братьев... Вы ведь понимаете — я не мог воспользоваться услугами анархистов или тевтонов, не мог поведать им все и сразу! Император — слишком лакомый кусочек...

Гениальный глупец. Вот кто был передо мной! Гений — потому что никто иной не смог бы организовать на пустом месте целый научно-исследовательский институт и спаять преступный мир юга Империи в крепкую организацию. А глупец — потому что этот Вассер ничерта не разбирался в людях. Он ведь и понятия не имел, что из себя представляет Иван Васильевич Царёв! Им действительно повезло, что в плен попал я, а не Государь...

— Думаю, вам повезло, что ваши чудовища перепутали его со мной... — я так и сказал.

А Вассер в ответ ударил ладонью по воде:

— Не говорите так! Это люди, люди! Да, пока несовершенные, пока — только ступень к вершине, предтечи будущего человечества! Вы разве не видите, к чему всё идёт? Не видите, во что превращается наш мир?

У меня жутко трещала голова, но в конце концов я ведь был не только полковником — но еще и этнографом, и задача изучить нравы зверолюдов начала казаться мне презабавной идеей.

— И во что же он превращается? — я нащупал в кармане колбочку с взрывчатым снадобьем и подумал — какой эффект оно даст, если вылить его в воду? А если провернуть это с галлюциногеном?

— Он превращается в гигантскую свалку, в огромное зловонное химическое болото! Я вырос в.. Хм! Мой отец... Не так! Сальватор растил меня в провинции — и вы выросли в провинции, верно ведь? Я плавал в чистых речках, наслаждался лучшей пищей с прибрежного океанического шельфа... Мог и прогуляться по улицам портового городишки, провинциального, полного зелени, жизнь людей в котором была простой и незатейливой, мужчины были работящими и неприхотливыми, а девушки... — он вздохнул и продолжил: — Прозрачные воды, множество морских обитателей, красота, гармония! Сначала в этот рай ворвались ловцы жемчуга, потом — на берегу построили консервный завод, затем город вырос, население увеличилось — в реку стали сливать сточные воды канализации... Жабры мои ломило от примесей, я стал задыхаться под водой, это стало просто невыносимо!

Жаль, что у меня не было с собой блокнота и карандаша — это было бы увлекательно, застенографировать исповедь человека-рыбы. Нет, не рыбы! Скорее — амфибии, он ведь мог разговаривать со мной, а следовательно — дышать воздухом. И, по его признанию, имел жабры! Такую сенсацию за хвост мне удавалось ухватить только на Зурбаганском маяке, когда мы беседовали по душам с Новодворским. Хотя такой материал вряд ли опубликовал бы "Подорожник". С интервью с человеком-амфибией мне нужно было скорее идти в журнал "Бродячая собака", к футуристам...

А Вассер вещал:

— ... человек в нынешнем его виде есть раковая опухоль на теле нашего мира. Если все живые существа ищут способы приспособиться к окружающей среде, изобретают ценой жизни поколений невероятные механизмы мимикрии, симбиоза, межвидового взаимодействия и выживают в самых невероятных условиях, изменяя себя, то человек привык ломать о колено природу! Зловонные стоки, ядовитый дым из труб, отходы и мусор... Это погубит наш мир — уже губит!..

Он говорил много, долго, велеречиво, периодически ныряя в воду — как будто для того, чтобы отдышаться. Эволюция, ускоренная ножами хирургов и препаратами эндокринологов, новые разновидности человека, единение с природой, отказ от опасных технологий и царство первобытной свободы — вот какой рай ему виделся.

Терпеть головную боль и общую ломоту было всё сложнее, да и время, выделенное мне Пьянковым-Питкевичем, подходило к концу. Потому я попытался выяснить главное:

— Бога ради, но причем тут Император? Шестьдесят процентов территории Империи занимают леса, наша химическая промышленность едва-едва встает с колен, а рыбу в морях ловят до сих пор по-дедовски — идут на берег и забрасывают невод! Чего вы не отправились похищать Великого Магистра Раубаля или кого-нибудь из воротил Сипанги? Это у них все эти заводы-газеты-пароходы, а мы так — живём пожиже, к земле поближе. Зачем это покушение, взрыв дворца, зачем — попытка похищения?