Флора и фауна

— Хорошо. Сейчас подойду.

— Ок.

Интересно будет посмотреть на вожака стаи. Если правда тигр, возможно и сговоримся.

Я немного успокоилась и начала выстраивать карандаши на столе от скуки, делать из бумаги самолетики и отправлять их в полет по зале — места много: "летите, голуби, летите-ее".

Бройслав кинул рацию в руки охранника и уставился на него:

— Где Витислав, Ник?

— Он на гостевой половине… с подругой.

— Развлекается, — кивнул с ядовитым прищуром Энеску.

— Просил не беспокоить.

— А ты побеспокой. Пригласи их к завтраку. Сейчас разберусь с этой агенткой и подойду.

— На нее тоже прибор?…

— Обойдется, — отрезал и нажал кнопку стеклянного лифта.

Через полминуты Бройслав уже шагал по коридору третьего этажа.

Дверь распахнулась как раз в тот момент, когда бумажный самолетик, дав круг по зале, пролетал мимо. Он воткнулся в грудь вошедшего мужчины и рухнул на пол, но я тут же забыла о том, потому что увидела того, кто его сбил.

Мне показалось, я сошла с ума. В голове стало тихо, а сердце в груди буквально захотело выпрыгнуть навстречу ему. Я могла поклясться, что вижу его в первый раз, и с той же уверенностью дать клятву, что знаю его века. Эти глаза с надменным прищуром, эти губы и волосы, мощную фигуру, манеру чуть склонять голову набок.

Я забыла, где нахожусь, кто я, и во все глаза смотрела на него, чувствуя головокружение и странное желание рухнуть в обморок, как девственница, зажатая кавалером на балу. Во рту стало сухо, горло перехватило, и перед глазами поплыл туман, сквозь который я видела лишь его.

Мужчина хмуро посмотрел себе под ноги на рухнувший самолетик и недобро уставился на Гарика:

— Больше занятий не нашли?

И двинулся ко мне. Поступь ленивая и уверенная, рука в кармане брюк, небрежный взмах кисти, приказывал лишним удалиться. Шаг, еще и вдруг уставился на меня, начал бледнеть, останавливаясь. Зрачки стали огромными, держу пари, как и мои. Мы смотрели друг на друга и, наверное, очень были похожи на полоумных.

Я не знаю, что происходило, а может, уже произошло, но мне до слез стало больно и сладко, глаза защипало, стало душно, и губы сами вопреки рассудку прошептали то имя из галлюцинации:

— Оррик…

Да, как ни тяжело признать это, но я сошла с ума. Передвижение в гробу все же оставило свой отпечаток на моей психике и играло разумом, как ребенок мячом — на какой-то миг я была уверена, что вновь вернулась в тот мир, в далекое и грубое средневековье, в котором его убили, и тем лишили меня не только жизни — души. Но она вернулась вместе с ним и забилась как птица в окно, требуя бежать навстречу…

Я рванула ворот кофты.

Бройслав еще сомневался — она ли, но, услышав имя из страны прошлого, потерял всякие колебания.

Мужчина в пару стремительных шагов оказался рядом и, заглянув мне в глаза, ощупал взглядом с головы до ног, словно не верил, что я это я. В его глазах слилось в одно все то же что одолевало сейчас меня: непонимание, радость, нежность, печаль, счастье и укор. Рука, не касаясь, обвела мой силуэт и замерла в воздухе у моей щеки, будто не смела прикоснуться.

— Как ты меня назвала? — прошептал он.

— Оррик… — еле слышно выдохнула я и тряхнула волосами: прочь наваждение, что за ерунда! Очнись, идиотка, что ты говоришь, какой Оррик?!

Лицо мужчины дрогнуло, глаза зажмурились и он… рассмеялся.

Я очнулась от его глуховатого счастливого смеха и попыталась отодвинуться — по всему видать, этот экземпляр еще ненормальнее, чем я.

Мужчина тут же схватил меня, удерживая, а в глазах появился испуг:

— Куда?

— Руки убери, — процедила, решив стать грозной, но злости не хватило — ее вообще не было, и голос дрогнул. Мужчина улыбнулся, взгляд потеплел, а ладонь накрыла мою щеку, зарылась в волосы.

— Ты не понял?! — По здравому размышлению самое время охладить бы его, ударить, оттолкнуть, но как раз этого и не хотелось. Я смотрела в его глаза, чувствовала тепло его ладони на своей щеке и, пожалуй, впервые в жизни настолько сильно и остро захотела мужчину, и не кого-то, а именно его, здесь и прямо сейчас. Я точно сошла с ума, но мне до крика хотелось удостовериться, что он из плоти и крови, что он рядом, мой!

Он видно понял это — скинул со стола остатки бумаги и карандаши, подтянул меня к себе, прижав к груди, с жадностью оглядел, обнюхал как самец самку и нежно прикоснулся к губам, не сводя с меня взгляда, в котором страсть и нега переплелись с чем-то непонятным мне, теплым как солнце, пушистым и чистым как первый снег.

— Девочка моя, где же ты была?

У меня мурашки пошли по коже от тепла его дыхания, от шепота — от его близости. Руки его надежно удерживали меня, крепко настолько, что не вырваться, и все же нежно, как фарфоровую вазу династии Мин.

— Послушайте, понятия не имею, кто вы, но честно предупреждаю — кем бы вы ни были, я вам не секс-игрушка и лучше бы во избежание неприятностей вам отойти от меня на пионерское расстояние.

— На какое? — улыбнулся он. Так отец мне улыбался, слушая детские глупости, что я выдумывала от буйной фантазии.

— На большое! — попыталась оттолкнуть его, растерявшись окончательно и ненавидя за то себя и его, прицепом. Он засмеялся и крепче зажал меня в тиски объятий.

— Не получится, теперь я тебя не отпущу, — заверил, с улыбкой глядя мне в глаза. Он смеялся, он радовался, он любовался и не скрывал того.

Ну, хватит фарса, пора заканчивать эту дурную мизансцену.

— Малыш, — потянулась к его уху. — Если ты не отпустишь меня, я тебя укушу, — прошептала, сгорая от желания лизнуть его кожу.

Он дрогнул, улыбка стала понимающей и игривой:

— Укуси, — прошептал, с восторгом глядя на меня. Я не сдержалась и чуть сжала мочку его уха зубами — он дрогнул, словно словил оргазм, и я поняла, что сама от того недалека. Отодвинулась тяжело дыша, уставилась в горящие и будто знающие все мои тайны, угадывающие все мои мысли глаза.

— Повтори, — попросил он тихо. — Я не расслышал.

Его руки проникли мне под кофту, расстегнули бюстгальтер. Я вздрогнула, забилась и поняла, что если он сейчас не возьмет меня — я сама его изнасилую. Это меня разозлило. Впервые я противоречила разуму, не слышала его и не хотела слышать, впервые мое тело требовало что-то от меня и диктовало условия, а сердце, глупое женское сердце, выпрыгивало из груди и кружило голову.

Ни к чему хорошему это не приведет! — заверила и попыталась взять себя в руки.