Флорис. Любовь моя

Несмотря на задержку, беглецы за день покрыли расстояние в семьдесят верст, отделявшее их от Великого Новгорода. На дорогу они выезжать не стали, продвигаясь по льду реки. Погода стояла ясная, но мороз не спал: от ужасного холода терпели невыносимые муки и люди и животные. Через каждые пятнадцать верст приходилось делать остановку, чтобы дать передышку несчастным лошадям. Вечером беглецы увидели на левом берегу озера Ильмень, по которому ехали уже некоторое время, красные кирпичные стены Новгорода. Издали в сани, такие крохотные на фоне заснеженного озера, казалось, всматривалась белая башня. Обогнув город, беглецы попытались выбраться на берег; но лошадей пришлось выпрячь из саней, поскольку иначе нельзя было подняться по довольно крутому склону. Максимильена, волоча вместе с другими сани, погладывала на сыновей — те выглядели бодрыми и свежими.

«Для своего возраста они отличаются необыкновенной силой и выносливостью. Можно подумать, что Пьер предвидел случившееся и подготовил их к испытаниям. Недаром он столько возился с ними в Дубино!»

В Новгороде темнело, и беглецы рискнули выехать на дорогу; однако сделали это преждевременно, потому что город находился слишком близко, и караульные у ворот заметили их. Ромодановский крикнул Федору и Бутурлину:

— Бежать нельзя, лошади очень устали. Поворачиваем! Говорить буду я.

Князь направил сани к воротам. Солдаты уже взнуздывали коней, чтобы пуститься в погоню за тремя подозрительными санями. Возможно, им уже сообщили о беглецах из крепости, но, может быть, они просто намеревались получить выездную пошлину, что было вполне естественно — ведь Великий Новгород был, наряду с Москвой и Киевом, одним из трех самых крупных городов Московии, не считая, разумеется, Санкт-Петербурга. Ромодановский, мысленно проклиная себя за неосторожность, повернулся к Флорису и Адриану.

— Не забывайте, что вы девочки, а зовут вас Наташа и Софи.

Флорис поглядел на него с чувством превосходства.

«Положительно, он принимает нас за несмышленых младенцев!»

Однако, взглянув на мать, Флорис настолько был потрясен ее бледностью, что прошептал:

— Не бойтесь, мамушка, мы с вами.

К саням князя подошел унтер-офицер. Ромодановский подобострастно произнес:

— Я не знал, что в Новгороде надо платить выездную пошлину. Я везу семью в Москву.

Унтер-офицер с недовольным ворчанием взял бумаги, протянутые им, и направился в караулку, чтобы показать их капитану. Максимильена почувствовала, как сильно бьется у нее сердце. К беглецам вышел капитан, это был толстый мужчина с багровым лицом.

— Откуда едете? — спросил он князя.

— Я со своей семьей, капитан, возвращаюсь в нашу святую Москву из Польши, где у меня небольшое поместье.

— Надо же было вам выехать в такую погоду!

— Жена у меня очень больна, капитан, и я везу к ней наших дочерей.

Толстый капитан рассматривал бумаги беглецов и так, и эдак — но придраться было не к чему. Пропуска у попа получились даже лучше настоящих. Ромодановский смотрел на капитана с добродушной улыбкой.

А тот обратился к Флорису и Адриану:

— Как тебя зовут? — спросил он младшего брата.

— Я Наташа, а это моя сестра Софи.

— А зачем вы едете в Москву?

Ромодановский и Максимильена вздрогнули. Было ясно, что капитан что-то подозревает и задаст вопросы детям, чтобы попытаться сбить их с толку. Судьба беглецов зависела от ответов малышей. Встревоженный князь вмешался в разговор:

— Я же сказал вам, капитан, мы едем в Москву…

— Помолчите. Пусть скажут девочки.

Дело было плохо: простой капитан никогда не посмел бы говорить с графом Черковским, путешествующим с семьей, если бы не считал, что имеет дело с государственными преступниками.

Флорису чрезвычайно нравилась эта игра. Он одарил капитана очаровательной улыбкой и произнес томным тоном благовоспитанной барышни:

— Мой папа уже сказал вам, господин капитан, что мы едем к мамочке. Она тяжело заболела. Мы с сестрой очень волнуемся, и нам хотелось бы поскорее ее увидеть.

Капитан повернулся к Адриану и спросил, указывая на Максимильену:

— Кто этот молодой человек?

Адриан хладнокровно взглянул на мать и ответил:

— Это очень милый человек, папин секретарь, Михаил Иванов.

Толстый капитан задумался. Очевидно, ему это было с непривычки тяжело — от напряженной работы мысли его лицо приобрело фиолетовый оттенок: Капитан, повернувшись к караулке, махнул рукой, и оттуда вышло несколько солдат. Максимильена, приложив руку к сердцу, посмотрела на Ромодановского.

«Мы пропали», — подумала она.

А князь размышлял. Вступить в схватку? Да, конечно, но гарнизон Новгорода насчитывал несколько сотен человек. Бежать? Попробовать можно, но их тут же схватят. Солдаты подошли к своему командиру, а тот заорал:

— Пошевеливайтесь, дурни, выводите сани его милости графа Черковского на дорогу. Благородный граф спешит в Москву.

Ромодановский был так ошеломлен, что даже не поблагодарил. Капитан же, приняв молчание за недовольство, добавил:

— Прошу вашу милость не сердиться на этих ослов. Должен вам сказать по секрету, что несколько дней назад нас известили о бегстве опасных преступников из Петропавловской крепости. За голову каждого из них назначена награда в тысячу рублей. Впрочем, я думаю, их схватили в Петербурге, потому что других новостей мы не получали.

— Капитан, — промолвил Ромодановский с важностью, — я сообщу императрице, как только увижу ее, о вашей непоколебимой преданности.

— О, господин граф, неужели? — сказал капитан, и его глаза заблестели. — Заметьте, я сразу понял, с кем имею дело, ведь меня не проведешь, не то что этих олухов.

Князь взглянул на капитана с доброй улыбкой.

— Вы поразительно умны. Нашему семейству приятно сознавать, что Новгород охраняется таким человеком, как вы. Ваша интуиция вполне под стать вашей молодцеватой выправке.

Максимильена думала: «Ромо перегибает палку, этот толстый дурак поймет, что над ним издеваются».

Но капитан, раздувшись от гордости, самодовольно улыбнулся и произнес заискивающим тоном:

— Надеюсь, милые барышни не обиделись на меня. Я выполнял свой долг!

«Барышни» посмотрели на толстяка ласково, но с некоторым пренебрежением. Сани покатились вперед, а капитан, кланяясь, провожал доброго графа Черковского и его свиту — слава Богу, никто не держал на него зла за несправедливые подозрения! Вернувшись вместе с солдатами в караулку, он наставительно сказал:

— Берите с меня пример, олухи. Пора бы уж вам научиться отличать беглых преступников от знатных господ.

А в санях царило ликование. Впервые за все время беглецы поверили в близость спасения. Элиза, молитвенно сложив руки, благодарила небеса, а Федор подмигивал всем своим единственным глазом:

— Клянусь святым Георгием, наши барчуки обдурили бы самого дьявола!

Максимильена ощущала горделивое волнение, а Ромодановский, глядя на детей, думал: «До каких же вершин они доберутся, если Господь и Петр Великий сохранят им жизнь!»