Флудий & кузьмич

– Ну, здравствуй дочка, чего это ты вдруг, без телеграммы? – иронически, но с всё же с некоторым упрёком покашлял Кузьмич, - мы бы тебя с оркестром всей деревней встретили - это ж какая честь для нас, прям праздник какой-то.

– Здравствуй папа, всё шутишь? За Машенькой приехала, середина августа уже – в школу надо собираться, - немного обиделась Наденька.

– А мне, доченька, только и остается, что шутки шутить – слез то уже нет давно – всё с матерью выплакали, пока ты, не путёвая, в городе из угла в угол мыкаешься.

– Пап – не начинай, сколько можно, люди кругом, - впервые робко и, как мне показалось, с любопытством взглянула на меня Надя, заволакивающими горькой влагой глазами, отчего у меня тут же сочувственно съёжилось и без того колотящееся сверх меры сердце.

– И, вправду, дед, чего ты опять заводишься, - вступилась за дочь Аграфена Петровна, - садитесь-ка лучше за стол – вон, глянь, Надюшка чего из Москвы навезла.

– Ладно, после потолкуем, - согласился он тоном, из которого неумолимо следовало, что продолжения разговора в более узком, семейном кругу всё равно не избежать.

– Мам, а бенгальские огни будем искрить? – спросила Машенька, разделавшись, наконец, с большой конфетой.

– Обязательно будем, доченька, - наконец выдохнув напряжение, с облегчением очаровательно улыбнулась ей и невольно всем нам Наденька.

– Урра!!! – рассыпался хрусталём голос, абсолютно счастливого в эту секунду ребёнка во всей Вселенной...

– Вот ведь, свиристелка – аж уши заложило! Ладно, давай, Надежда, поцелуемся что ли, а то и вправду не по-людски как-то, - начал понемногу оттаивать от привычной строгости в данном вопросе Кузьмич, поочерёдно глядя, то на дочь, то на накрытый стол, где посреди мудрёной городской снеди, вызывающе возвышалась фирменная бутылка Московской особой водки, то на радостную Машеньку, - погостишь хоть?

– Дня три – четыре, наверное, надо успеть форму и учебники купить, - тоже успокаивалась она.

– Ну и на том спасибо, - окончательно «остыл» Кузьмич, трижды, как ребёнка, нежно поцеловав дочь в лоб и щёки.

– Вот и, слава Богу, - перекрестилась Аграфена Петровна, - давайте уже за стол садится, а то картошка стынет, небось, весь день толком неемши: как с утра ушли, так и пропали: всю деревню с Машенькой впустую обошли.

– Ну, я же тебе говорил, какие сороки на хвостах разнесли склоки, - подмигнул мне Кузьмич, - вот знакомься, Наденька, рекомендую тебе Фёдора Фомича Флудова, инже..

– Знаю, знаю, – прервав отца, лукаво улыбнувшись, продолжила она, - инженер-конструктор по ракетам из Москвы.

– Вот что вы бабы, за народ, ничего вам сказать нельзя - всё растреплете!
– безнадёжно и с укоризной взглянул егерь в сторону супруги, – разболтала?!

– Больно надо, - обиделась Аграфена Петровна, - ничего я ей не говорила, Надька вообще только час назад приехала.

– О как! Ну и откуда же ты доченька про гостя нашего дорогого знаешь?
– искренне удивился Кузьмич.

Я напрягся, как мышь перед мышеловкой.

– Начальник пристани нашей, Степан Егорович рассказал, - победоносно приподняв чудесную головку, таким образом вступаясь за мать, ответила Наденька.

– А этот-то, дырявый поплавок, откуда узнал, - на секунду задумался Кузьмич, вновь укоризненно взглянув на жену, - а впрочем, и так всё ясно: природу не исправишь, - махнул он на неё рукой, сев, наконец, за стол.

– Ворчи, ворчи…старый хрыч, – тихо прошипела хозяйка на мужа, - а, вы, Фёдор Фомич, - громко и нарочито уважительно обратилась она ко мне, - ближе к Наденьке садитесь, вот так… пусть поухаживает за кавалером.

Я робко втиснулся между Кузьмичом и Надеждой, всячески стараясь не смотреть и даже не дышать в её сторону. Сердце моё начало ещё неистовей биться от неожиданной близости к вожделенному плоду только что вспыхнувшей любви, душа безответно пылала, а разум под давлением нахлынувших чувств начинал предательски стопорится, обрывая нити логики и взламывая замки предосторожности.

– Ну, что…- как всегда по-хозяйски уверенно поднял рюмку Кузьмич, - не каждый день и не всякий раз, а исключительно по поводу…

– У тебя, Ванечка, завсегда повод найдётся…- укоризненно, но едва слышно проворчала Аграфена Петровна.

– Цыц, женщина, когда мужчина говорит!
– услышал всёпроникающий Кузьмич, - без повода только алкаши пьют, а мы люди работящие, научные…ну, стало быть - за приезд и знакомство!
– кивнул он сначала Наденьке, а затем мне.

Я машинально выпил за компанию, так как почти не контролировал себя по вышеупомянутой причине и уже по выработанной на земле привычке начал предвкушать худшее. Но удивительным образом горькая чаша пусть и временно, но минула меня. Видимо, моему организму после вчерашнего «крещения» харловкой с этого фланга бытия уже ничего более не угрожало до конца дней, ну или захлестнувшее чувство любви каким-то чудом сделало мою плоть непробиваемой высоко градусными раздражителям. Так или иначе, Командор, но по факту - московская особая водка была употреблена как обыкновенная вода в один глоток и без заметных сиюминутных последствий для меня.

Между тем разговор по мере уменьшения содержимого тульского самовара и столичной казённой бутылки потихонечку разгорался, как долгожданный, зажжённый на привале костерок. Опуская дежурные банальности о погоде и здоровье, обязательные в начале подобных посиделок за рюмкой чая, в итоге, насколько помню, от безобидных искр всё-таки разгорелось остроязычное пламя дискуссии о горькой судьбе Наденьки и что с этим делать. Я же находясь под перекрёстным огнём достаточно бурного семейного спора скорее похожего на небольшую домашнюю ссору, тупо улыбаясь и мало что понимая, как китайский болванчик, кивал опухшей головой поочерёдно обеим сторонам, искренне желая любым способом прервать этот бессмысленный артобстрел так как сердце моё всякий раз буквально останавливалось от жалости и любви к Наденьке, когда мой воспалённый и уже слегка мутноватый взгляд пересекался с её влажными изумрудными усталыми от постоянных пересудов глазами.

Но, увы, мой миротворческий нейтралитет никак не охлаждал возрастающий пыл сторон, где особенно нравоучительно наседал Кузьмич отчего я, и без того потерянный, был в полном отчаянии. И тут…чёрт ли меня дёрнул или напротив - ангел подсказал, но меня словно перезагрузили и я, хлопнув последнюю стопку водки, резко прервал не стихающую перепалку, объявив, что сейчас покажу фокус, который никто никогда не видел и вряд ли увидит в будущем. Публика, в особенности Машенька, которая, не смотря на шум, уже едва не зевала, замерла как кролик перед удавом, впившись в меня ошарашенным взглядом.

Не мешкая ни секунды, я положил на ладонь яблоко и медленно приподнял его над столом так, что б оно было равноудалено от всех. Затем я резко убрал ладонь, а… яблоко осталось висеть в воздухе, как ни в чём не бывало, под моим, сами понимаете, шеф, скрытым от доверчивых глаз землян телепатическим воздействием.

Минуту, а то и две - в доме была воистину космическая тишина, пока Машенька не прервала её своим очаровательным хрустальным голоском: «…оно на ниточке?» Но дедушка, пошарив руками вокруг застывшего над столом фрукта и ничего там не обнаружив, разочарованно выпив остатки водки, начал нервно сворачивать козью ногу, буравя меня немым, но многозначительным, вопросительным взором, как, впрочем, и все остальные. Еще, наверное, около минуты я таинственно улыбался и тянул актёрскую паузу для пущего эффекта, согласно, уже упомянутому мной в начале рассказа учению великого Станиславского, внутренне напрягаясь из последних сил, но оные… меня внезапно, предательски покинули…