Фокус

– Да, просто не обращай никакого внимания.

– Хорошо, а вообще, зачем тогда я здесь? Ты рассказывал, что это такой хороший квартал, тут такие приятные люди. Я думала, у нас будут друзья, вечеринки, какие-нибудь развлечения. Я живу как лошадь, которая каждый вечер после работы возвращается в стойло.

– Мы же бываем в разных местах?

– Лалли, просто ты не такой, ты к этому не приспособлен, – сказала она и он ощутил, как она была права. – Ты не танцуешь, ты не умеешь пить, ты… просто ты не такой. – Она увидела что он покраснел. – Я не жалуюсь на это, – я не для этого вышла за тебя замуж. Правда, не для этого. Но я все же думала, что ты будешь другим…

– Но я…– слабо начал он.

– Но у тебя нет друга в квартале. Лалли, у тебя нет друга.

– Но, дорогая, я не обманывал тебя. Я ходил играть в кегли с Фредом, и… Он увидел жилу на ее шее.

– Об этом я и говорю. Если честно, ты можешь представить, что теперь в этом квартале тебя кто-нибудь пригласит к себе?

Он думал.

Она поняла, что убедила его.

– Именно это я имела в виду, – подвела черту она и удовлетворенно откинулась на спинку. – Или мы переедем и найдем новых друзей или мы найдем кого-нибудь здесь.

– Хорошо, я… я… – начал он рассеянно, – я… лучше всего в воскресенье. В воскресенье люди не сидят дома. Блай неплохой парень. Мы что-нибудь придумаем, мы… – Но он представил себе воскресенье и замолчал.

– А что будет, если он не захочет? – спросила она.

Теперь он посмотрел на нее. Он заговорил тонким голосом, как всегда, когда оправдывался. – Ну не все же они в организации.

Она наклонилась вперед и оперлась на локти. – Лалли, – сказала она тихо и терпеливо, – люди не пялятся на тебя так, если их не подговорили.

Она снова откинулась назад и посмотрела в его застывшие глаза. Ее голос стал грустным. – Лалли, я думала, ты устроишь мою жизнь. Я думала, что не буду ходить на работу и буду заниматься домом. У меня даже не было возможности приготовить тебе что-нибудь. Я хорошо готовлю. Я даже не могу повесить новые занавески. Все что было, так это только неприятности и неприятности.

Она ждала, но его взгляд не изменился.

– И я не против работы, – сказала она через минуту.

Он не отвечал. Она прикурила следующую сигарету и, выдувая дым, бесцельно глянула в сторону двери.

Он долго рассматривал ее профиль. Потом сказал: – Дорогая? Выдыхая дым, она повернулась. Он видел, что она подавляла свой интерес к тому, что он собирался сказать, и знал, что она хотела бы обсудить ее уход с работы. Он должен был спросить, не поэтому ли она вышла за него замуж, но каким бы ни был ответ, он бы ничего не изменил, поэтому он продолжил. – Я хочу рассказать тебе еще кое-то, – сказал он.

– Что?

– Представь себе, что я пошел к Фреду?

– Да.

– Давай, я начну по-другому. Тогда я разговаривал с Финкельштейном.

– Да.

– Я знаю наверняка, что он не собирается переезжать отсюда что бы ни произошло.

– Если у него никто ничего не будет покупать, он очень быстро уедет отсюда. Они не задерживаются там, где нет денег.

– Но у него покупатели в районе четырех кварталов отсюда.

– И у Фронта тоже есть члены в районе четырех кварталов отсюда. Они сделают так что он и гроша в день не заработает.

– Сомневаюсь. Большинство людей не пойдут за десять кварталов в другой магазин лишь бы насолить ему.

– Они и милю пройдут, если будет подстроено так, что будет стыдно, чтобы тебя увидели выходящим из этого магазина.

– Сомневаюсь.

– Ты можешь сомневаться, но я говорю, что так бывает. В Лос-Анджелесе они везде так делали с евреями.

– Правда?

– Ну да. Ты же не покупаешь у него.

– Да, но… ну, я держусь стороны не потому, что мне так сказали.

– Тогда почему же.

– Ну, я просто не поладил с ним, вот и все.

– Ты ладил с ним, пока Фронт не начал говорить, чтобы ты не ладил с ним, ведь так?

– Ну, нет, я… – Он запутался. Действительно ли он делал именно то, что его заставляли делать. Он не смог сразу вспомнить, когда он решил больше ничего не покупать у него.

– Вот так это и делается, – сказала она. – Люди просто решают, что покупать у него небезопасно и очень скоро он банкрот. А вот что я не понимаю, так это почему ты не пойдешь к Фреду и не расскажешь ему что ты по этому поводу думаешь и не разделаешься со всем этим. Мы напрасно страдаем. Не понимаю, почему ты это не сделаешь.

– Потому что я… ну, я не верю, что Финкельштейн уедет отсюда, пока они не изобьют его так сильно, что он ничего не сможет сделать, кроме как закрыться.

– Ну и?

– Ну… я не думаю, что это правильно. Я хочу сказать, что не знаю хочу ли ввязываться во все это.

– Да, но если они узнают твою точку зрения, тебе не нужно будет ни о чем беспокоиться.

– Но я говорю о том, правильно ли это будет, если они изобьют Финкельштейна?

– Ну, ведь он сам напрашивается, правда? Они то и дело предупреждают его, чтобы он переехал.

– Я знаю, но…

– Когда человека предупреждали, это не то же самое, как если бы они набросились на него без предупреждения.

– Ты не понимаешь, о чем я говорю, – объяснил он, – я задаю себе вопрос правильно ли это с их стороны даже предупреждать его.

– Ну… что ты имеешь в виду?

– Я имею в виду… ну, возьмем, например, нас. Думаю, ты согласна, что нас предупредили. Фактически два раза…

– Да, и именно поэтому я говорю, чтобы ты шел к Фреду.

– Подожди минуту, дай мне закончить. Нужно посмотреть с обеих сторон. Нас предупредили. Как тебе кажется, теперь они имеют право указать нам, где мы должны жить?

– Да, но ведь мы же не евреи, правда?

Он не мог ее переубедить. Он не знал как заставить ее понять и почувствовал, как непривычен ход его мыслей и что никто кроме него не смог увидеть происходящее под таким углом. Она продолжала говорить…

– …этот район. Никто не просил его сюда приезжать, правда? Он знал, что в этом районе живут христиане. Ты же не будешь с этим спорить?