Фокусник

Секретарь протягивает Лекюийе ручку, тот подписывает постановление об освобождении. Он забирает 530 евро, свои личные вещи и адреса, упомянутые выше секретарем. Он одет в синие брюки, белую рубашку, черный свитер и бежевую куртку. Больше у него ничего нет. Он ждет. Секретарь по внутреннему телефону вызывает охранника. Тот, соблюдая все формальности, открывает дверь секретариата и препровождает маленького человека к выходу. Бывший заключенный все же сохраняет молчание. Они пересекают двор. Проходят контрольно-пропускной пункт и оказываются перед воротами тюрьмы. И вот те со скрежетом, как бы нехотя, открываются. Он на свободе. Все позади.

Молодой охранник, наблюдавший за этой сценой, замечает, обращаясь к своему коллеге:

— Черт, ты прав. Ну и рожа у него! На этого типа смотреть страшно! А глаза! Он на весь мир зол, или что? К тому же он ничего ни сказал, ни слова! Вообще голоса не подал.

— Ты должен научиться понимать заключенных, мальчик. В тюрьме большинство из них ведут борьбу за выживание. Я говорю это не в их оправдание.

— Да, но такого типа нельзя выпускать. Это же бомба замедленного действия. Нужно предупредить полицию о его выходе на свободу.

Его коллега усмехается, давя окурок в пепельнице, и отвечает, покачав головой:

— И что же ты скажешь полиции? «Есть один чокнутый парень, он только что вышел из тюрьмы»? Да они тебя на смех поднимут. Им и без того хватает возни с чокнутыми, разгуливающими на свободе и черт-те что вытворяющими, то и дело совершая преступления и всякие мерзости, на какие только способны люди. И заниматься еще теми, кто, может быть, сотворит что-то подобное… Кроме того, ты упускаешь еще один момент, мой мальчик: человек, отсидевший свой срок, как говорится, отдал долг обществу, ведь после тюрьмы заблудшие должны вернуться в него. Так что, судя по всему…

На самом деле пожилой секретарь не находил столь уж абсурдными рассуждения своего молодого коллеги. «Как бы там ни было, — рассуждал он про себя, — он еще даст о себе знать, здесь или в другом месте, и еще много бед натворит».

2

Мулен, вокзал

2 января 2002 года

Арно Лекюийе только что купил билет на поезд.

— До Парижа, второй класс, — пробормотал он кассирше глухо.

Эти деньги он видит впервые. Когда его посадили, в ходу были франки, а теперь уже евро. В тюрьме им читали лекции об этой денежной единице, но он на них не ходил. Его это не интересовало. Впрочем, его вообще ничто не интересовало. Кассирша испытывает некоторую неловкость перед этим типом и рада, что от него ее отгораживает окошко. Она чувствует облегчение после его ухода.

Взглянув на себя в зеркало в туалете, Лекюийе убеждается в том, что его вид действительно внушает страх, но ведь не может же он целыми днями ходить опустив глаза. Правило номер один: всегда оставаться незаметным. Всегда. Быть таким, как все, серым, прозрачным и призрачным. Он входит в один из привокзальных магазинчиков и покупает солнцезащитные очки, самые скромные, а еще газету и карты. Последним он весьма доволен, играючи перебирает их в руках, заставляет туза исчезнуть и так далее. Именно благодаря своему таланту фокусника он натворил столько дел. Вспоминая об этом, он испытывает сладостную дрожь и думает о своей коллекции, ему не терпится до нее добраться. Как бы там ни было, она надежно припрятана, а если бы ее нашли — вот бы шумиха поднялась!

Лекюийе сидит в вагоне, по ходу поезда, рядом с окном. Место около него свободно. Сиденья на противоположной стороне занимают мать и сын, мальчонка лет десяти.

Лекюийе рассматривает свое отражение в стекле, перемежающееся с заоконным пейзажем, туннелями, столбами электропередачи, чредой пролетающими мимо: солнечные очки как бы обезличили его. Занятый своими мыслями, он перебирает в руках карты.

Маленькому человеку удалось обмануть тюремного психиатра. Он рассказывал ему всякую чушь, и тот старательно записывал ее в толстую тетрадь. Сила Лекюийе — в его памяти. Его ни разу не поймали на слове. С первого визита к психиатру он разыгрывал роль самого обычного, заурядного человека и по мере продолжения сеансов оттачивал этот образ. Психиатр задавал ему вопросы по поводу того, что он говорил или делал месяц или два назад, и маленький человек спокойно отвечал ему своим глухим голосом. Его ни разу не уличили. Он сочинил себе новую биографию, изобилующую невыразительными рассказами о трудном детстве, неблагополучной семье и тлетворном влиянии среды. Иногда в камере, прежде чем заснуть, он в своем воображении отправлялся к этой вымышленной семье, а наутро с трудом вспоминал, кто он такой на самом деле. Ему требовалась минута или две, чтобы спуститься с небес на землю. Психиатр пытался найти в его речах причину и объяснение нападения на старушку. Маленький человек охотно предавался этой игре. Но свой восторг он тщательно скрывал, разводил руками, выставляя ладони, и более, чем когда-либо, превращался в такие моменты в серого, невзрачного человечка, отводившего глаза, обычно бывающие у побитой собаки, и неуверенно стоявшего на полусогнутых ногах.

— Сам хотел бы знать. Спасибо, что помогаете мне, доктор, мне это явно на пользу, — смущенно бормотал он.

Однако по завершении сеанса психиатр убеждался в том, что его расследование ходит по кругу.

Лекюийе возвращался в свою камеру, весь взмокший от пота, по спине бежали мурашки, он с трудом сдерживал ярость. Но прилагал большие старания к тому, чтобы скрыть переполнявшую его злость, и продолжал играть свою роль человека маленького. Он дожидался, пока шаги надзирателя смолкнут вдали, после чего бросался на койку и корчился в судорогах, словно от сильной боли. Иногда он вскакивал на ноги: ему казалось, будто надзиратель бесшумно вернулся и наблюдает за ним через глазок в двери камеры. Тогда он выпрямлялся и не моргая глядел в глазок, пытаясь выяснить, не шпионит ли кто-то за ним. Он с такой пристальностью таращился на эту светящуюся точку, визуально соединявшую камеру с коридором, что в глазах появлялась резь, голова начинала кружиться, и он, совершенно обессилев, валился на койку.

— Дяденька, дяденька, ты как делаешь этот фокус?

Из задумчивости его выводит детский голос: кто-то трогает его за рукав. Внезапная тревога охватывает его, ему не хватает воздуха. Почему этот ребенок обращается к нему? Фраза эхом звучит в его ушах и отдается в голове, как будто несколько детей разговаривают с ним одновременно. Он вскакивает, карты падают на пол. Лекюийе понимает, что находится в поезде, а мальчишка сидит около него.

Мать встает и отводит сына обратно на его место.

— Простите, месье, мальчик любопытен, его заворожили ваши фокусы с картами. Вы так ловко это делаете! Эрик, сиди тут. Нельзя беспокоить людей.

Лекюийе бормочет что-то невнятное и подбирает карты с пола. Погруженный в свои мысли, он даже не заметил, что играл ими: он делал это машинально. В голове у него звучит сигнал тревоги. Громко, оглушительно.

Набережная Орфевр, 36

Центральное управление полиции Парижа

Тот же день

Секретарша улыбается стоящему перед ней полицейскому, снимает телефонную трубку, нажимает кнопку и произносит:

— Мадам директор, пришел месье Мистраль. Проходите, она вас ждет.

Директор Центрального управления полиции Парижа Франсуаза Геран — первая женщина, занимающая это место. Дочь полицейского, женщина с характером, за свою карьеру поработавшая почти на всех трудоемких должностях в парижской полиции. Она радушно встречает вошедшего.

— Здравствуй, Людовик, рада видеть тебя снова. Мне сказали, ты с пользой провел эти полгода в Соединенных Штатах. Я счастлива, что ты теперь второй человек в отряде криминалистов. Тем более что на данный момент пост руководителя там формально остается вакантным. Жан Шапель отправился на пенсию, а преемника ему еще не прислали. Ближайшие переназначения на данном уровне грядут только через полгода. Поживем — увидим. А пока отряд криминалистов будешь возглавлять ты.

Людовик Мистраль счастлив вернуться на набережную Орфевр после полугода стажировки в ФБР.