Фонарь на бизань-мачте

— Завтра ты доставишь мне удовольствие не выходить из дома, — сказал Гилем. И, повернувшись к жене, добавил: — Если б ты лучше следила за своей дочерью…

— Не люблю таких слов, Гилем, — перебила его госпожа Шамплер. — Излишний надзор с одной стороны развивает хитрость, с другой — вероломство. Никогда ничего подобного у нас не водилось. Эти дети не в силах справиться со своим влечением, вот и все.

— Минутная вспышка, — сказал Гилем.

Доминика было пошевелилась, но бабушка остановила ее.

— Я знаю Доми, уж можете мне поверить, — тихо сказала она. — Да и я кое-что испытала на долгом своем веку. Длительность чувства зависит как от того, что мы сами несем в себе, так и от человека, его нам внушившего. Есть люди, умеющие вложить в один краткий миг то, что другие растягивают на целую жизнь, — если, конечно, сумеют что-нибудь наскрести! Этот парень тоже такой счастливчик. Избранничество написано на всем его облике.

Ей представилось его мужественное лицо, твердый рисунок рта, большие красивые руки.

— Пусть Доми себе выберет мужа с характером сильным и деятельным, а не одну из тех бледных немочей, которые только и будут рассчитывать на… на ее надежды, — добавила госпожа Шамплер.

— Вы полагаете, матушка, что Легайик далек от подобных расчетов? — спросил Гилем.

— Никто от ошибок не застрахован, могу ошибаться и я, — ответила госпожа Шамплер, — но я верю в честность этого юноши, он тактично держался в сторонке, пока я сама не сделала первого шага… — И так как все трое взглянули на нее с удивлением, она уточнила: — Я послала ему персональное приглашение на вчерашний ужин.

— Тем самым вы поощрили его ухаживание за Доминикой, — сказала Жюльетта.

— А вы предпочли бы, чтоб ваша дочь привлекла всеобщее внимание, встречаясь с ним на берегу или где-то еще?

— Те нравственные устои, которые мы ей привили… — начала Жюльетта.

— Вздор! — решительно оборвала ее госпожа Шамплер.

Несколько секунд она размышляла, стоит ли рассказать, как безрассудно она поехала с лейтенантом в Белый Замок, но тут же решила, что никого это не касается, хоть этот поступок стал неотъемлемой частью всего того доброго, сильного и прекрасного, которое, сделав ее счастливой, научило здраво и снисходительно относиться к людям.

— Вздор! — повторила она. — Вернемся к делу. Что вы решили?

— Ничего, — воинственно заявила Жюльетта.

Гилему тон ее не понравился, и он сказал более примирительно:

— Там посмотрим. Дайте нам время привыкнуть к этой идее, подумать.

— Нам всем необходимо подумать, — сказала госпожа Шамплер, поднимаясь. — Надеюсь, вам сердце ваше, а не гордыня подскажут, как вести себя дальше.

Они вернулись в молчании. Корабли при свете луны походили на плавучие призраки.

В коридоре на их этаже госпожа Шамплер положила руку на плечо своей внучки.

— Не падай духом, Доми.

— Я не боюсь, бабушка, — живо ответила та. — Ничего не боюсь — ни работы, ни бедности. Возможно, начнем с того, что купим клочок земли. У него, наверно, есть сбережения, небольшие, конечно…

— Я рада видеть тебя такой храброй, рада, что ты готова бороться за свое счастье. Но скажи, ты уверена, что любишь этого парня?

— Да, — очень твердо ответила девушка, покраснев до корней волос.

— А откуда ты это знаешь?

Погрузившись в молчание, Доминика задумалась, потом решилась:

— Вот: с тех пор, как мы познакомились, я думаю о нем беспрестанно, и чем бы я ни занималась, все почему-то связано с ним. Мне кажется, я всегда ожидала его, всегда знала, что это будет именно он. Я трясусь от страха, что недостаточно хороша и умна, чтобы ему понравиться. И еще я им восхищаюсь. Я люблю и лицо его, и звук его голоса. Люблю, когда он глядит на меня.

— Почему?

— Потому что тогда я словно бы расцветаю и чувствую, что способна на что-то даже великое…

— Все это очень существенно, — серьезно сказала госпожа Шамплер. — Однако поздно уже, небось там Розелия рвет и мечет. Спокойной ночи, Доми.

Розелия, задремавшая на своем табурете, проснулась от стука двери.

— Ты видишь, Розелия, — улыбнулась ей госпожа Шамплер, — никак не возьмусь за ум.

— Скорей бы они убрались в свой порт, эти люда, — проворчала негритянка.

— Они не замедлят убраться, — сказала старая дама, — поэтому я и спешу.

Она зашла в ванную и вернулась в пеньюаре, с распущенными волосами.

— У вас все еще чудесные волосы, хотя и совсем седые, — сказала, взяв щетку, Розелия, между тем как ее хозяйка усаживалась перед зеркалом.

— Какое это теперь имеет значение, — произнесла госпожа Шамплер внезапно осевшим, усталым голосом.

Она закрыла глаза. Он часто входил к ней в комнату в этот поздний час и, отстранив Розелию, отбирал у нее щетку… «Нет, нет, не надо при ней, — подумала госпожа Шамплер. — Не имею я права ее тревожить, нельзя, чтоб она догадалась, как я сегодня тоскую».

Но оставшись одна, в полутьме, она легла на спину и провалялась так много часов, предаваясь отчаянию, которое, она знала, ничто не сможет умерить. Напротив, с течением времени оно будет только усиливаться и день за днем становиться все горше и горше…

9

На рассвете следующего дня неприятельские корабли вновь приблизились к берегу, и экипажам французов был дан приказ не покидать кораблей и быть наготове.

Госпожа Шамплер уснула только под утро, и, хотя сон ее длился не более трех-четырех часов, она, как обычно, решила присутствовать на перекличке. А на уборку маиса, подумалось ей, она сходит потом с Легайиком. Но, увидев с балкона строй английских судов, она поняла, к превеликой своей досаде, что лейтенант не сможет уйти с поста.

На аллее, ведущей к амбарам, ее нагнал Гилем. Несмотря на высокий рост и благородство осанки, он ни в чем не напоминал своего отца. «Странно, — подумала старая дама. — Поглядеть на наших троих детей — так мы, наверное, можем показаться жестокосердными эгоистами, которые не позаботились передать им и малой толики своих душевных богатств».

Опираясь на зонтик, она смотрела на солнце, выплывавшее из-за гор. Капли росы сверкали в траве и на листьях деревьев, вдали, во впадинах плоской равнины, еще пластался легкий туман.