Форк 1941
Шрифт:
Туда (согласно плану эвакуации) отправился появившийся ещё весной 1940 по инициативе Камова на станции Ухтомская в районе Люберец небольшой завод винтокрылых машин, где уже было развёрнуто малосерийное произведены автожиров А-7 и само «вертолётное» КБ.
Фактически, тут произошло «повторение пройденного, но лучше». Ибо в «иной вселенной», образованный в сентябре 1940-го ленинградский авиационный завод номер 387 был позже эвакуирован в Казань и после некоего объединения с существующим в Казани производством, стал в итоге Казанским вертолётным заводом – производителем Ми-1, Ми-4, Ми-8 и других!
Только «в этой вселенной» похожее образование будущего крупнейшего производителя
Показывавшийся на авиационных парадах и впервые применённый ещё в советско-финской войне автожир А-7, так же, как и в «той истории» с начала 1941 поработал на благо народного хозяйства «государства рабочих и крестьян и какой-то там прослойки между ними»:-) Один из автожиров достаточно удачно пораспылял ядохимикаты в предгорьях Тянь-Шаня в рамках организованной Наркомлесом и Аэрофлотом экспедиции по проверке возможности применения автожиров в лесном и сельском хозяйстве.
И так же, как «в тот раз» в войсках была сформирована отдельная автожирная эскадрилья. Но уже весной, а не после начала войны.
Сталин, сам прочитавший послевоенные мемуары Шахурина и знавший от Рычагова (выглядевшего данные сведения в одной из книг по авиации СССР) о послевоенной судьбе того, несмотря на первоначальное желание допустить наркома авиационной промышленности к всем источникам попаданца, передумал.
Причиной такого решения оказались весьма неприятные дополнительные обстоятельства, о которых доложил Берия, чьи сотрудники из 8-го отдела откопали в одной из книг краткие сведения с итогом мутной и трагической истории 1943 года с сыном Шахурина и дочерью полномочного представителя СССР в США Уманского, и не смогшие узнать что-либо подробное у Рожкова (который, как и ожидалось, не мог обо всём на свете «читать в сети»).
Возможно, узнай Сталин и Берия о том, что «в иной истории» высокопоставленные детки, которыми руководил отпрыск Шахурина, то ли всерьёз, то ли по юношескому идиотизму (во время войны! Да ещё в такой стране, как СССР) наяривали на нацистский Рейх (подобно множеству долбо:№ов в 21 веке), его реакция была бы непредсказуема.
Но в книгах подробностей и «главного криминала» не оказалось, Рожков ничего не помнил (и знал ли вообще?) об той истории (прошла она мимо его внимания…) и Сталин просто решил не допускать Шахурина до сведений из будущего и знаний о личности потомка.
Берия же получил соответствующее указание насчёт контроля вышеупомянутых личностей…
«Высочайшим повелением» с трона большевистского монарха, техническое трио «главных за советские винтокрылые машины и двигатели для них» – Камов, Миль и Ивченко, после некоторых размышлений Сталина, ещё в прошедшем последнем мирном году получило доступ не только к «выборкам по профилю» из литературы потомка, но и возможность более полного доступа в отдел – к всем имевшимся у потомка видеозаписям и другим сопутствующим материалам в книгах.
Сцены, в общем то повторявшиеся раз за разом и, в какой-то мере, даже приевшиеся сотрудникам 8-го отдела – люди, творившие и двигавшие научный и технический прогресс на благо советской страны и населявших её, жадно рассматривали и обсуждали содержимое книг… а сотрудники втихомолку ухмылялись их непосредственности и прямо таки детскому восторгу. Особенно когда те «расшифровали» Рожкова, привлечённого одним из сержантов в какой-то нестандартной
ситуации с десктопом, возникшей с просмотром чего-то там запрошенного.Уж слишком (в ситуации полной расслабленности в стенах отдела, за родном компом, в окружении тех, кто знал его истинную суть и допущенных до знаний 21 века) его речь была пересыпана новыми техническими терминами, в какой-то мере профессионально-небрежным обращением с вычислительной техникой, отсутствующим у «местных».
У тех пиетет и естественная осторожность при работе с аппаратурой немыслимой тут ценности и важности, у него – «компьютеры с пелёнок…»
А трио было ещё то. В общем, снова – титаны мысли 20 века и казуал 21-го…
Трио прекрасно всё поняло, кто именно такой «товарищ главный инженер 8-го отдела». А Поташнику пришлось позже вести с ними отдельную непредусмотренную ранее беседу. Описывать ситуацию в докладе Берии. И размышлять о новых заботах…
В глубине территории СССР… Казань, Куйбышев, Молотов, Нижний Тагил, Свердловск и другие.
В целом, тема «новых филиалов» существующих в западной и центральной части страны, в первую очередь находящихся под угрозой вторжения и германской оккупации центров разработки и производства, позволила более-менее скрыть подготовительные меры к будущей полномасштабной эвакуации, разворачиванию промышленного производства в новых, более безопасных (и часто вообще недостижимых даже для налётов немецкой авиации) местах и, в третьих, – к более раннему овладению тем, что в «иной истории» появилось позже.
Сталин, помимо энциклопедии от МГИМО, ставшей для него основным источником знаний о «политике войны и будущего», очень придирчиво изучал оказавшуюся на компьютере Рожкова 8-и томную военную энциклопедию, изданную в 90-х годах 20 века.
Как признавался себе вождь годами позже – по многим личностям, проявившим себя в «иной версии войны», особенно по тем, по которым не было подробностей в других книгах попаданца, этот восьмитомник был тем обязательным материалом, которым он руководствовался при предварительных выводах о том, чего можно было ожидать от той или иной личности и чего требовать, назначая человека на ту или иную должность. Разумеется, кто-то не смог проявить себя, как в «иной раз», кто-то, к сожалению, вообще погиб в «этой войне» ранее, но, в целом, это было знание на каком-то библейском уровне.
При всём своё материализме Сталин понимал – знать, на что способен тот или иной человек в будущем – величайшее оружие. Не меньшее, чем сведения по «атомному молоту», ракетам и компьютерам.
Сталин провёл за время, прошедшее с начала атомного проекта, несколько разговоров с Иоффе, Курчатовым и Королёвым. Какие-то в присутствии Лаврентия, который, в отличие «от того раза» (когда всё на него наваливалось постепенно, а после войны он вообще «тогда» с головой ушёл в атомной проект), сразу волок на себе огромное количество организационной работы, какие-то – только с учёными.
Но у него была и одна беседа с академиком. Которая выходила с пределы важнейших, но всё же сосредоточенных на каком-то одном из направлений исследований – вышеупомянутых трёх «попыток СССР совершить рывок» и касалась тем, наконец-то выплывших в разговоре Иоффе с Рожковой об астрономии и… музыке, перешедшей в обсуждение науки и культуры 21 века.
Попаданец и разделивший его взгляды академик сошлись во взглядах в той, казалось бы не предвещавшей каких-то особых больших дел беседе, да сошлись так, что Абрам Фёдорович счёл возможным самостоятельно поднять данную тему при очередной встрече со Сталиным.