Формула гениальности

В дни смерти отца Наркес находился рядом с ним. Никогда и ничем не болевший в своей жизни до шестидесяти семи лет, отец медленно умирал от непобедимой, а потому страшной болезни, одно название которой люди боялись произносить вслух. Истощавший до чудовищной немыслимой степени, потерявший от слабости речь, он еще накануне слабым взмахом руки запретил пускать к себе всех друзей и знакомых. То ли потому, что не хотел предстать перед ними в таком изнуренном, предсмертном состоянии, то ли потому, что стремление обособиться от людей было свойственно этой болезни на последней ее стадии. Рядом с ним были только жена, дети и кое-кто из самых близких родственников, сменявших друг друга по очереди. Видя, что Наркес долгие часы стоит у кровати, не отходя ни на шаг, отец рукой, давно уже превратившейся в плеть, нащупал руку сына и молча прижал ее к своему лицу. На дне глубоких и громадных от чудовищной худобы глазниц его возникли и задрожали две маленькие, светлые слезинки. Не видя ничего перед собой от слез, смотрел на отца и Наркес. Через некоторое время, после очень короткой агонии, отец скончался. В этот миг Наркес проклял всю медицину, все свои ненужные перед лицом смерти знания и все свои заслуги… Это было пятого января этого года. С тех пор Наркес боялся много думать об отце, боялся, что бесконечными своими мыслями о нем может потревожить его душу. Да и казалось ему все время, что отец где-то близко, где-то рядом, что он на время отлучился куда-то и что он скоро придет. И боялся он того, что обман этот самого себя вдруг вскроется самым неожиданным и страшным образом и что тогда с пугающей неотвратимостью станет ясно, что отец уже никогда больше не придет. И еще боялся Наркес, что в этот миг – через многие месяцы или долгие годы – он почувствует себя тоскливо и сиротливо, словно маленький мальчик наедине со своим горем перед лицом гигантского, безудержно рвущегося вперед неизвестно куда мира.

Он сел на диван, задумчиво глядя перед собой. О чем-то своем думала Шолпан. Молча сидел Баян.

За ужином Наркес мягко спросил мать:

– Мама, на какой день вам взять билеты, на завтра, на послезавтра?

Шаглан-апай промолчала.

Утром перед отъездом на работу Наркес позвонил в агентство Аэрофлота и заказал билет.

– Да, на завтра, пожалуйста, – сказал он, опуская трубку. Потом прошел в зал к матери.

– Мама, часа через два доставят билет. Я заказал его на завтра. Шолпан сегодня тоже пораньше придет с работы. Деньги я положил на стол в зале.

Шаглан-апа начала собираться. Неторопливо и без радости укладывала она в чемодан вещи.

Через полтора часа девушка-курьер доставила билет на дом. Шаглан-апа рассчиталась с ней и поблагодарила за услугу.

В обед приехал Наркес.

– Ну как, мама? – спросил он. – Привезли билет?

– Привезли, – ответила мать.

– Ну и хорошо. Сегодня я позвоню еще друзьям и вас встретят на машине. Шолпан еще не пришла?

– Нет еще.

Пообедав, он уехал. В начале третьего пришла Шолпан. Через некоторое время раздался телефонный звонок. Трубку взял Баян. Звонил Наркес. «Позови, пожалуйста, Шолпан», – попросил он. Баян позвал к телефону молодую женщину. Слушая в трубку мужа, она согласно кивала.

– Да, да, конечно, – иногда повторяла она.

Пообедав одна, – все другие давно пообедали, – она обратилась к юноше:

– Баян, пойдем сходим в магазин. Мама завтра уезжает. Надо купить кое-что.

Юноша охотно согласился. Вызвав по телефону такси, они поехали в ЦУМ.

Огромная красная хозяйственная сумка, которую они захватили из дома, едва вместила в себя все покупки.

Поймав на улице такси, они вернулись домой. Шолпан сбегала в продовольственный магазин и накупила всевозможных гостинцев.

Пока все бегали, хлопотали в связи с отъездом Шаглан-апай, Баян с грустью думал о ней. Юноше было трудно расставаться с ней. И даже не потому, что Шаглан-апа была безгранично добра к нему. Нет. Благодаря ей, Шаглан-апай, он впервые так ясно и глубоко осознал себя казахом, понял все величие и богатство народного искусства. Это было равносильно второму рождению. Если в первый раз он пришел в мир ничего не понимающим, слабым и беспомощным, то на этот раз, благодаря Шаглан-апай, на мир широко открылись и его глаза. Легкое бездумное детство и юность остались позади, и Баян чувствовал, что он перешагнул какой-то невидимый рубеж и отныне начиналась новая, осмысленная, взрослая жизнь. И какая-то тихая грусть охватила его. Он не знал, отчего она возникла, то ли потому, что душа расставалась с прошлым, то ли потому, что она предчувствовала всю сложность и неизвестность будущего…

Вечером пришли самые близкие друзья и несколько дальних родственников, живших в городе. Наркес позвал их по случаю отъезда матери. Гости разошлись поздно ночью.

На следующий день в девять часов по московскому времени Шаглан-апай должна была улететь. Наркес приехал домой за два часа до отлета. Шолпан была на лекциях. Она еще утром, уходя на работу, простилась со свекровью. После приезда Наркеса Шаглан-апай и Баян, взяв приготовленные заранее вещи, вышли из дома. Когда они приехали в аэропорт, регистрация билетов уже началась. Баян зарегистрировал билет, получил бирки на вещи и посадочный талон. Наркес с матерью стояли снаружи, со стороны посадочных площадок, и беседовали. Юноша подошел к ним. Шаглан-апай что-то тихо говорила сыну. Наркес слушал ее и думал о другом. Он понимал, что сердце матери разрывалось между умершим недавно отцом, им, Наркесом, и между остальными пятью детьми. Великое сердце матери! Неустанно печешься ты о каждом из детей своих, переживая их беды и радуясь их успехам. А смогут ли дети, взращенные и взлелеянные тобой, разлетевшись по белу свету, отплатить хоть часть твоих слез, пролитых тобой за них и искупить хоть толику великого долга перед тобой? И не часто ли за множеством будничных повседневных дел, радуясь маленькому успеху и огорчаясь от крохотной неудачи, мы, быть может, забываем о самом главном в жизни – выказать хоть немного внимания матери, доставить лишний раз ей нехитрую, простую радость? И только потеряв ее, вдруг со всей неумолимостью осознаем, кем была для нас в жизни мать…

– Я приеду, обязательно приеду к вам в отпуск, мама… и не думайте так много о папе…

Пожилая женщина молча кивала головой. Баян, глядя на нее, с благоговением думал: «Мать, родившая своего сына для людей… Только такой она и должна быть: не гордой, не чопорной и не властной. Великая мать…»

Мысли его прервал громкий и четкий голос диспетчера:

– Объявляется посадка на самолет, вылетающий рейсом Алма-Ата – Джамбул. Пассажиров просим пройти на посадку.

Шаглан-апа, Наркес и Баян прошли к посадочной площадке. Шаглан-апа с вещами прошла за металлическую перегородку. Один юноша тут же предупредительно взял ее чемодан, и они прошли в автопоезд. Через некоторое время он тронулся и, набирая скорость, быстро покатился к самолету. Шаглан-апай помахала рукой, затем вытерла глаза. Наркес и Баян постояли у металлического барьера, пока самолет не поднялся в воздух. Потом молча и медленно пошли к зданию аэровокзала. На площади перед вокзалом сели в машину.

Всю дорогу от аэропорта до города Наркес вел машину молча и задумчиво.

Сидя на заднем сиденье, думал о чем-то своем и Баян.

Приехав домой, они наскоро пообедали, и Наркес поехал на работу. Баян остался дома один. Ему вдруг стало очень грустно в большой и роскошной квартире. Здесь жила Шаглан-апай. Здесь он познакомился с человеком великой доброты и любви к людям. Здесь она пела свои удивительные песни. И как далекий отзвук волшебных песен Шаглан-апай, слабо и, как показалось Баяну, жалобно звенел серебристый колокольчик. Юноша уже не мог оставаться дома. «Приду вечером, когда все вернутся с работы», – подумал он. Он решил съездить к своим родителям.

Вечером, когда он вернулся, Наркес, Шолпан, Расул уже были дома. Шолпан готовилась к завтрашним лекциям. Наркес был в своем кабинете и чем-то занимался. Расул, предоставленный самому себе, разъезжал на велосипедике из комнаты в комнату, Баян тоже прошел к себе и принялся за работу. В последнее время он много работал над Великой теоремой Ферма. Испытывая с каждым днем все больший прилив физических и духовных сил, он находил огромное удовольствие в напряженной и нескончаемой умственной работе. Поздно вечером Шолпан позвала его на ужин. Ужинали молча. Наркес не проронил ни одного слова. Не нарушили молчания Шолпан и Баян. Один только Расул, поглядывая все время на пустое место Шаглан-апы за столом, время от времени медленно и нараспев спрашивал:

– А где наша ма-ма?

По примеру всех других в доме он тоже называл свою бабушку мамой.

Ему никто не отвечал. Но мальчик не унимался. Он все снова и снова интересовался:

– А где наша ма-ма, а?

Наконец Шолпан пояснила ему:

– Наша мама уехала.

– Уехала… А куда наша мама уехала?

– В Джамбул, – коротко ответила Шолпан.

– В Джамбул, да? А зачем она уехала? – не унимался мальчик.

Наркес молча встал из-за стола и вышел из кухни. Вслед за ним встал и Баян.

3

Великая теорема Ферма захватила Баяна полностью, как и многих великих и малых математиков до него, пытавшихся решить ее за три с половиной столетия. Теорема гласила: диофантово уравнение х^n + у^n = z^n, где n – целое число, больше двух, не имеет решений в целых положительных числах. Справедливость этого утверждения была установлена для ряда частных значений n. Баян пошел дальше всех своих предшественников и довел значение n до пяти тысяч. Однако доказательство теоремы в общем случае упорно ускользало, несмотря на кажущуюся простоту ее формулировки.