Формула смерти

— Я ж не хотел… Кто ж знал, что там овчарка во дворе…

— Меня эти детали не интересуют! Первое: чтобы бандюк твой, тот, которого менты взяли, пасть закрыл навеки, понял?

Семенов кивнул.

— Второе: ищи информацию на Калашникова! Кто-то подстроил убийство! Значит, было за что!

— Так… А разве не вы… — пробормотал Семенов и тут же осекся под белым от ярости взглядом шефа.

— Ты в своем уме, придурок? Ты с чего эту хренотень выдумал? А ну говори! — рявкнул олигарх.

— Так… Господи, да из-за Олеси Викторовны…

— Ты это о чем? — медленно, от злобы едва выговаривая слова, спросил олигарх. — Запомни: ни я, ни Олеся Викторовна не имеем никакого отношения к Калашникову, понял? Он всего лишь гонщик, пилот команды, не более.

— Конечно, Аркадий Яковлевич! — закивал головой Семенов, глядя в глаза начальству преданным собачьим взглядом.

«А чья баба с этим гонщиком трахалась?» — прочел Соболевский в этом взгляде невысказанный вопрос.

«М-да, — подумал он. — Я считал, что преданность — это самое важное качество для подчиненного. Ан нет! Дурак опаснее предателя. Иная простота хуже воровства… Да только где умных-то взять в этой стране непуганых идиотов? А ведь не он один так думает-то… Про смерть Егора… Нужно внедрить в умы иную версию! Во что бы то ни стало!»

— Повторяю, Семенов! Ищи компромат на Калашникова. В Москве, во Франции, в Мухосранске каком-нибудь, откуда он родом — словом, ищи где хочешь, но чтобы он был, понял?

— Есть! — гаркнул Семенов.

Он вернулся к себе, налил стакан коньяку, залпом выпил, зажевал кофейным зернышком.

Снял телефонную трубку:

— Соколов? Ко мне, и быстро!

Затем снова пощелкал кнопками, теперь уже мобильного.

— Жженый, ты? Что же ты, падла, со мной делаешь?.. Про что? Про дебила твоего, который к ментам в руки попал!

В дверь постучали, Владимир Соколов стоял навытяжку в дверях кабинета.

— Проходи! — Семенов махнул рукой вошедшему — и в трубку: — Это я не тебе. А тебе я вот что скажу: ты че, сам на нары захотел? Что делать… Убирать, вот что! Завтра доложишь!

Семенов отключил трубку, швырнул ее в стол, поднял глаза на охранника.

— Здравствуйте, Максим Леонидович! — по-военному четко отрапортовал Соколов.

— Здорово. Садись, слушай сюда. Ты Калашникова охранял?

— Так точно, я.

— Ну и как он тебе?

— В смысле?

— Что ты мне как в Одессе, вопросом на вопрос? Во всех смыслах. Что за мужик был?

— Нормальный мужик, — пожал плечами Володя.

— Это не ответ! С кем он здесь дружковался, бабы, выпивка, что про него сказать можешь?

— Вам за какой период? — осторожно спросил Володя. «Он что, не знает про Сомборскую?» — удивился про себя.

— Последний приезд. Перед гибелью.

— Так ведь он практически накануне квалификации приехал. Я его в аэропорту встречал. И сразу на автодром помчались. Он оттуда и не вылезал. Там ночевал в гостинице.

— Один?

— Нуда.

— Ты вот что… Если вспомнишь что-нибудь этакое… Тут же сообщи мне.

— Что именно вас интересует?

— Компромат мне на него нужен, понял, дурья башка? Так что вспоминай!

— А если его нет, компромата?

— Как это — нет?! Он на каждого есть, нужно только уметь искать. Думаешь, на тебя, к примеру, нет? Найдется, будь уверен! Так что лучше ты на Калаша ищи-вспоминай, пока на тебя не наковыряли, ясно?

«Нормально… — оценил про себя Владимир. — Где же Соболь такого урода нашел на мою голову? Из бывших политработников как пить дать…»

В субботу Владимир намылился в баню — один-два раза в месяц они встречались там с Иваном Кирилловичем Завадским, прежним начальником, ставшим приятелем.

Они пришли рано, пока не набрался народ, долго, со вкусом парились, стегая друг друга вениками, ныряли в бассейн с ледяной водой, выбирались, отфыркиваясь, снова забирались в горячую, влажную парилку.

Часа через два, раскрасневшиеся, размякшие, зашли выпить по соточке.

Под рюмку и неприхотливую закуску разговор, само собой, полился вокруг работы, будь она проклята. Кириллыч переживал утрату хлебного места, а главное — несправедливость этой утраты. И ревниво расспрашивал Володю о делах фирмы, особо в той ее части, что касалась службы безопасности. В этот раз разговор вертелся и вокруг смерти Калашникова.

— Жаль мне мужика, — прокомментировал событие Завадский.

— Нормальный был парень, — поддержал Владимир. — Главное — простой, душевный, без выпендрежа. А мог бы и повыпендироваться, положение позволяло. Не, у меня с ним проблем не было… Слышь, Кириллыч, а этот хлыщ, начальничек новый, требует компромат на Калаша нарыть.

— На него один компромат есть: то, что он с Соболевой бабой переспал… Только тот, кто об этом знает, быстро теряет место.

— Ха! А кто же из наших этого не знает?

— Главное, чтобы Соболь не знал, что ты знаешь. Так что не трепани чего не надо.

— Что ж я, больной? Думаю, что делать-то. И сказать нечего, и ничего не сказать нельзя. Главное — Егор последние дни как на ладони был. Я его в аэропорту встретил, и мы сразу на трассу примчались. Уже квалификация вот-вот начаться должна была. Едва не опоздали к медикам на освидетельствование перед гонкой. Потом сразу квалификация, заезды. Какой компромат? О господи! Как тяжело работать с дураками…

Завадский задумчиво обсасывал ребрышки вяленого леща.

— В аэропорту, говоришь? А чего он не на тачке приехал? Ты рассказывал, что он на «вольвешнике» туда-сюда мотался.

— Ну не знаю. Может, торопился. А что? Какая разница: на тачке или самолетом?

— Так ему же Сомборская «Вольво-ХС70» с барского плеча отстегнула. Это еще в его первую, так сказать, ходку к Берцуллони. Машина, правда, была оформлена на холдинг, иначе Калаш ее бы не взял. Но генеральная доверенность была на его имя.