Формула яда

Внимательно посмотрел Журженко на чужого солдата, разгуливающего так близко, и задумчиво сказал:

— Видите ли, Юля, конечно, Николай Андреевич переборщил. Мы следуем правилу: сын за отца не отвечает и дочь также. И, быть может, тот же самый Зенон Верхола...

— Да вы его не знаете! — распалилась Юля.— Он сам тоже штучка хорошая. Еще в гимназии, в Перемышле, с националистами путался. Подручным у их атамана Степана Бандеры был. Дружил с тем, известным, Лемиком, а когда Лемик в тридцать третьем застрелил во Львове секретаря советского консульства Андрея Май-лова, польская полиция сразу же приехала в Нижние Перетоки, чтобы арестовать Верхолу. Но он уже бежал в Данциг от ареста...

— Молодой Верхола или его отец? — переспросил капитан.

— Конечно, молодой! А кто же еще! Зенко! — воскликнула Юля.— Он и гимназию не сумел окончить из-за той политики. Из восьмого класса его прогнали. А у Иванны... Ой! — вдруг смешалась она и, бледнея, протянула:— Що ж я наробыла? Только, ради бога, молчите. Ничего я вам не говорила... Хорошо? Бо у них длинные руки...

На чистую воду

Журженко постарался успокоить девушку. А по дороге во Львов узнал от нее такое, что заставило его задержаться в городе после того, как водопроводные краны были отправлены грузовой машиной в Тулиголовы. Он пошел во Львовский университет и добился приема у ректора Казакевича.

Не подозревая, какой сюрприз его ожидает, Дмитро Каблак в это время, примостившись на краешке письменного стола, заигрывал с миловидной сотрудницей приемной комиссии, которая по его поручению сортировала дела. Волосы девушки были уложены коронкой, и в них виднелось несколько ромашек.

Каблак поправил одну из ромашек и спросил:

— Пани Надийка не знает еще танго «Осенний день»? Да не может быть! Большое упущение. Оно куда лучше «Гуцулки Ксени». Вот послушайте...

Болтая ногами в брюках гольф, он стал насвистывать мелодию, и Надийка, польщенная вниманием начальника, отложила дела в сторону. Каблак сейчас был совсем иным, чем при встрече со Ставничей,— предупредительным, любезным до приторности. Таких типов зовут в Галиции «бавидамек» — развлекатель дам.

Когда зазвонил телефон, Надийка лениво взяла полной рукой трубку, но, узнав по голосу ректора, с испугом передала ее Каблаку.

Тот сразу спрыгнул со стола, вытянулся и несколько раз повторил:

— Слушаю... Слушаю... Так... Так... Будет сделано...

Заметался по кабинету, выхватил из шкафа пачку папок с делами студентов и, не глядя на Надийку, быстро вышел.

В кабинет ректора университета Казакевича Каблак входил уже чеканным шагом, слегка наклонив голову вперед,— замкнутый, исполнительный служака, обученный заранее угадывать, а подчас и предупреждать вопросы куратора.

Поклонившись ректору — седому красивому человеку в очках с золотыми ободками,— Каблак положил перед ним папки и скользнул взглядом по сидящему в мягком кресле наискосок от Казакевича офицеру. Появление военного насторожило Каблака, но, различив на его черных

петлицах значки капитана военно-инженерных войск, он успокоился. Еще раз поклонился и вопросительно посмотрел на ректора.

Казакевич, уставший от потока посетителей, просмотрел дела и, отобрав одно из них, поднял голову.

— Скажите, Дмитро Орестович,— спросил он устало,— кто вам дал право самолично отменять прием абитуриентки Иванны Ставничей?

Каблак чуть вздрогнул, но, овладев собой, переспросил:

— Кого? Кого?

Ректор полистал тоненькую папку.

— Вот этой гражданки. Посмотрите фотографию! — и протянул Каблаку через стол снимок, приложенный к заявлению.

Каблак долго всматривался в фото, выгадывая время, вертел его в руках, а потом, пожимая плечами, заявил:

— Первый раз вижу! — Но тут же сообразил, что совершил непоправимую ошибку. Ведь первая же очная ставка с поповной уличит его во лжи, спутает все козыри! Надо было рубануть прямо: дочь униатского священника, социально чуждый элемент, не для таких, мол, паразиток советская власть университет открыла! И попробуй докажи тогда, что неправ. Наоборот, как бы сразу взлетели его шансы. Ведь они так любят сверхбдительных людей!

Казакевич передал фото капитану и сказал:

— Странная история!

— Простите, Иван Иванович,— вмешался Журженко,— разрешите вопрос.— И, не дожидаясь согласия ректора, с ходу спросил: — Ваша фамилия Каблак? Не так ли? Дмитро Каблак?

— Ну, допустим, Каблак... А что? — насторожился секретарь приемной комиссии.

Капитан оглядел приметные гольфы Каблака, ноги в узорчатых чулках, напомаженные волосы, пристально взглянул в хитрые, пронырливые глаза.

— Какого черта вы нас обманываете? Вы отнюдь не впервый раз видите эту девушку!

Деланно улыбаясь, Каблак развел руками:

— Нет, я вижу ее впервые... А собственно говоря, какое право вы...

— Но ведь это вы, именно вы отсоветовали Иванне Ставничей идти к ректору! Вы запугивали ее ссылкой в Сибирь и белыми медведями. Знаете, как это называется?

Каблак оскорбленно пожал плечами.

— Пане... то есть... товарищ ректор... Это чистый наговор. Это нарушение Сталинской Конституции...

— Наговор? — возмутился капитан, вспомнив все, что подробно рассказывала ему по дороге во Львов Цимбалистая.— Скажите... вы... а принятый вами в университет Зенон Верхола, сын владельца маслобойки из Нижних Перетоков, тоже наговор?

Каблак побледнел. Он пытался оправдаться, но перехватило дыхание, и он только молча махнул рукой.

Ректор кивком головы остановил взволнованного Журженко и спокойно произнес:

— Хорошо, Дмитро Орестович... С этим вопросом мы еще разберемся... Идите...

Как можно непринужденнее Каблак покинул кабинет. Едва захлопнулась за ним обитая клеенкой дверь, как капитан воскликнул:

— Ну, видите, какая бестия?! Зачем вы держите в университете таких оборотней? Только потому, что они козыряют тем, что местные? В душу смотрите им. Врет в глаза и не споткнется.

— Тем более неосмотрительно было с вашей стороны бросать на стол все козыри! — заметил ректор и укоризненно качнул седой головой.— Ну зачем вы кричали на него? Для чего фамилию Верхолы назвали? Разве недостаточно, что вы мне одному рассказали об этом типе? А еще военный! Мы бы сами осторожно разобрались во всем.

Чувствуя, что неправ, из ложного стыда Журженко все же пытался возражать:

— Если вы мне не верите, вызовите сюда Ставничую. Напишите ей несколько слов. Я чувствую, эту девушку затягивают в паутину. Хотите, я сам передам ей ваш вызов?

— Не волнуйтесь, капитан! Что будет нужно — сделаем,— заметно нервничая, сказал ректор, утомленный настойчивостью военного. Казакевич не любил, когда посторонние вмешивались в дела руководимого им университета. Он поднялся, протягивая капитану руку, давая понять, что аудиенция окончена.

Заметают следы

Разгоряченный Журженко, проходя по заполненным студентами коридорам, не обратил внимания, что поджидавший за колонной Каблак указал на него сухощавому черномазому студенту в лыжной шапке-каскетке. Это был тот самый Зенон Верхола, друг террориста Лемика, о котором рассказала мимоходом Журженко и Зубарю Юля Цимбалистая.