Формула яда

Зная о националистическом прошлом Ольги Дучиминской, и Ярослав Галан, и его друг Петро Козланюк, и другие видные писатели, жившие и работавшие во Львове, все же склонны были простить литератору ее старые грехи. Думалось, что террор фашистской оккупации открыл и ей глаза на то, к чему привело галицийских интеллигентов ее толка многолетнее равнение на капиталистический Запад.

Однако Дучиминская оказалась человеком с двойным дном, как и ее воспитанники — братья Лукашевичи. По их просьбе она доставала нужную литературу для националистического подполья, и, когда вожаки подполья пожелали встретиться с ней, она охотно согласилась.

В августе 1949 года Илларий Лукашевич привез Дучиминскую на подводе в дом своего отца в селе Сороки Львовские, где ее уже ожидали двое — Иван Гринчишин, завербовавший Иллария в ОУН, еще когда тот учился в семинарии, и «Евген», начальник Романа Щепанского. Его Гринчишин именовал очень почтительно: «друже провиднык».

Встреча длилась более восьми часов. Как подтвердила Дучиминская на суде, главари подполья упрекали ее в том, что «она и ряд других писателей, выступавших ранее в печати с произведениями националистического характера, в настоящее время отошли от этого и, работая в советских учреждениях, оказывают помощь советской власти». Затем Евген приказал Илларию, чтобы он и его брат Александр передавали ему лично все, что будет писать для подпольных изданий Дучиминская.

Вот почему так заволновалась она, узнав еще днем 24 октября, что случилось с Галаном, возвращаясь с работы, из Этнографического музея, и не пошла домой, а засеменила нервными шажками по Ризьбярской улице к тетке Лукашевичей.

— Беда, Марийко,— сказала она, заходя в квартиру.— Забили Галана! Надо, чтобы наши хлопцы были очень осторожны..

И Мария Лукашевич тотчас едет в Сороки Львовские и предупреждает «пан отца» Дениса Лукашевича, чтобы он был начеку.

Предательская роль Дучиминской, соучастницы в подготовке убийства Галана, лишний раз показала, до чего в моральном падении может докатиться литератор, став на путь двурушничества, всячески пользуясь благами, которые давала советская власть, но меньше всего думая о том, чтобы принести пользу советской власти.

Дучиминская стала представительницей той группы литераторов, служивших врагам Украины, и в том числе Гитлеру, которых Галан заклеймил кличкой «мамелюки».

«Настало время, и кончилась «пригодонька щаслыва»,— писал он после освобождения Львова,— вот уже проходит год, как мамелюки потянулись в хвосте разбитой гитлеровской армии. Эго уже не эмиграция. Кто же в освобожденной Европе даст приют этим верным денщикам немецкого разбойника! Нет, это значительно хуже: беспрерывные скитания из угла в угол, из-под одной хаты к другой, и так — до кончины под чьим-то порогом. Морально они уже давно умерли. Еще год назад мамелюки сновали по Львову, сюсюкали, болтали, похихикивали, декламировали и писали — писали без конца и меры, а сегодня никто доподлинно не вспомнит о них теплым словом. Забыли их, забыли их писанину. Из бандеровского живодера не сделать героя, из «трезуба» лиры не сделаешь...»

Дело Иллария Лукашевича и его сообщников слушал военный трибунал Прикарпатского военного округа. На суде был зачитан страшный документ — акт судебно-медицинской экспертизы.

«Смерть Ярослава Галана наступила от одиннадцати рубленых ран головы, сопровождающихся нарушением целости костей черепа и повреждением правого большого полушария мозга и мозжечка... Десять из указанных ран, каждая в отдельности, являлись смертельными, и лишь одна рана в области левого теменного бугра захватывала только мягкие ткани... Удары убийцей были нанесены Га-лану сзади...»

Да, они так его ненавидели, что продолжали убивать его уже мертвого.

Денис Лукашевич признался на суде:

— Будучи сам, как священник греко-католической церкви, реакционно-националистически настроен, я в таком же духе воспитывал и своих сыновей... Их националистические убеждения и враждебное отношение к советской власти в известной степени являются результатом моего влияния.

С раннего детства три брата Лукашевичи слышат в семейном кругу рассказы о мнимых подвигах их дальнего родственника, который сперва убил по заданию ОУН комиссара польской полиции, а затем участвовал в нападении на почту в местечке Городок, на пути из Львова в Перемышль. Двенадцать украинских националистов, обученные, вооруженные и сагитированные тогдашним соратником Степана Бандеры Мыколой Лебидем, по кличке «Марко Проклятый», среди бела дня ворвались в здание почты и открыли огонь по почтовым служащим и посетителям.

Было ранено восемь человек, один из которых на следующий день скончался. Два националиста, в том числе и дальний родственник Лукашевичей, погибли от случайных пуль своих же боевиков, которые стреляли наобум, не целясь. Итог этого бессмысленного террористического акта был мизерный — 3200 злотых, захваченных в кассе. Но, несмотря ни на что, вся эта история была окружена в семье Лукашевичей ореолом романтики.

— Да, я был доволен, когда летом 1941 года немцы оккупировали Западную Украину, я встречал их с цветами,— говорил на суде Денис Лукашевич.— Начиная с 1945 года и до самого ареста я вместе с церковным старостой передавал для нужд подполья ОУН деньги из церковной кассы. Я дал указание старосте приходовать только часть средств, поступающих в кассу.

Денис Лукашевич сообщил еще одну существенную деталь, дорисовывающую облик украинского национализма:

— Прибывший ко мне в дом вместе с Иваном Гринчишииым участник оуновского подполья Евген беседовал в основном с моими сыновьями. Он говорил, что оуновское подполье придает серьезное значение работе среди молодежи, считая ее главным своим резервом, и хочет, чтобы молодежь поступала в советские высшие учебные заведения, чтобы ОУН имела в будущем свои кадры специалистов. Евген пояснил: война между Америкой и Советским Союзом неизбежна, притом очень скоро. В итоге этой войны Украина получит «самостоятельность», и тогда, бесспорно, потребуются свои подготовленные специалисты.

Таковы были основные обстоятельства убийства Ярослава Галана, такова была социальная среда, воспитавшая убийц писателя-трибуна освобожденной Украины.

На скамье подсудимых сидел и тот самый Ромко —Тома Чмилъ, которому не удалось убить Галана 8 октября 1948 года. Этот бандит еще до посещения квартиры писателя запятнал себя «мокрыми делами», после чего долго скрывался, переодетый в женскую одежду. Потом он пытался «убрать» председателя сельсовета села Збоище Михаила Герчука, стрелял в него, но, к счастью, не попал. После двух неудачных покушений он убил комсомольца Ивана Вилька, снял с него сапоги, а труп зарыл в снег.

По решению военного трибунала Прикарпатского военного округа все участники убийства Ярослава Александровича Галана, в том числе и Михаил Стахур — «Стефко», попавший в руки правосудия несколько позже, были приговорены к смертной казни.

«Он сильно мешал нам»,— заявил о Галане на следствии Илларий Лукашевич. Это было очень мягко сказано!

Ярослав Галан был ненавистен всем слугам тьмы, всем мракобесам еще смолоду. Церковники возненавидели Галана давно — со дня выхода в свет его обличительной комедии «99%» («Лодка качается»), показывавшей нравы галицийского мещанства и разоблачавшей греко-католического попа отца Румегу, рвавшегося в польский сейм.

Все окружение митрополита Андрея Шептицкого увидело в Румеге самих себя — так тонко подметил Галан их характерные черты, так едко их высмеял. Комедия писателя «Лодка качается» безжалостно разоблачала духовенство в глазах верующих.

Ярослав Галан был человеком пытливого, беспокойного ума, умевшим разглядеть самые тайные пружины вражеских политических диверсий, направленных против народа., против освобождения Украины. Живя в буржуазной Польше, он прекрасно знал, что еще до первой мировой войны всю деятельность как украинских, так и польских националистов за спиной Пилсудского, а также будущего вождя ОУН полковника Евгена Коновальца курировала и тайно направляла австрийская военная разведка «Хаупт-Кундшафт-Стелле». Позже, после распада Австро-Венгрии, ее агентуру как эстафету приняла немецкая военная разведка — абвер. Кто-кто, а Ярослав Галан хорошо знал, как сделал свою карьеру министр иностранных дел Польши, ближайший соратник Пилсудского Юзеф Бек.