Форпост

Любовницы командира симпатичной тридцатилетней официантки Вали здесь не было. Она, закрывшись в своей комнате, никого не хотела видеть, затаив обиду на всех. Вот ведь как бывает: их интимные отношения ни для кого не были тайной, но никто ни командира, ни официантку Валю за глаза не осуждал. А вдруг у них настоящая любовь? Да, подполковник Кудрявцев официально женат, но кто, кроме него самого, знает, насколько счастлив он в браке. Да и семейное положение Валентины до конца неопределенное — то ли разведена, то ли все еще стоит формальный штампик в паспорте. Наверняка так и дальше встречались бы они как гражданские муж и жена, не выйди эти неузаконенные отношения за КПП полка. И тут средь бела дня грянул запоздалый гром с начальственными молниями, под их воздействием в политотделе уже требуют заклеймить позором аморальное поведение коммуниста и комсомолки… Еще немного, и можно будет грешников по афганским средневековым законам публично казнить физически. А пока разрешено в упор расстреливать души.

Когда эту мысль вслух произнесла хохлушка Инна Нестеренко, некоторые девки ей, как в театре, зааплодировали. Она, не ожидавшая такой реакции, слегка смутилась. Просто высказалась откровенно. Почему люди не могут обходиться без зависти, кляуз? Насколько ведь дышалось бы и жилось легче…

ЧП и последовавшее за ним строгое взыскание майор Селиванов принял близко к сердцу. Он, и без того не особо разговорчивый, еще больше замкнулся в себе, ходил мрачнее грозовой тучи. Вечерами подолгу засиживался в кабинете: корпел над бумагами, кого-то вызванивал по телефону, уточняя обстановку, а ближе к ночи шел проверять караул и только после этого направлялся в свою отдельную комнату в офицерском модуле. Такой сверхурочный график изматывал физически, но он же притуплял боль от учиненного начальством разноса. Майор Селиванов считал его лишь отчасти справедливым. Если бы не этот злосчастный автомат, поиски которого так ни к чему и не привели, полк по-прежнему был бы на хорошем счету. И про личную жизнь командира никто бы не трезвонил. А теперь во всех смертных грехах обвиняют, что было и чего не было приписывают. Но у Селиванова совесть чиста: ни в чем постыдном, недостойном звания офицера он не замешан. Служба, как и полагается, на первом месте. Как в песне о летчиках из популярного кинофильма: «Первым делом, первым делом самолеты, ну а девушки, а девушки потом».

Кстати, о девушках. Эта новенькая машинистка с Украины ничего: симпатичная краля. Всегда опрятно одета, пунктуальна в работе. А улыбка у нее, как у Джоконды: загадочно-обворожительная. Глаза же — с грустинкой, светло-голубые, как у Маши — жены. Как там она? Трудно ей, конечно, с двумя пацанами управляться, да еще уроки вести. Просил в письмах временно оставить школу, но разве ее, педагога-фаната, переубедишь? Мысли о жене, любимых сыновьях-погодках, Коле и Сереже, без пяти минут первоклашек, но уже умеющих читать и писать, развеяли грусть и наполнили душу теплом, спокойствием. Эти три родных живых существа — главный его резерв в жизни, крепкий тыл, с которым никакая война не страшна. Так должно быть у каждого человека, претендующего на звание счастливого.

…Инне приснился странный сон. Будто после кораблекрушения попали они с майором Селивановым на необитаемый остров. Робинзоны по несчастью оказались перед выбором: погибнуть порознь или спастись, став одним целым. И тогда перед лицом смертельной опасности поклялись они всегда быть вместе, скрепив обещание жарким и до бесконечности долгим поцелуем.

В сладостной истоме она и проснулась. Как жалко, что это был всего лишь мираж, фантазия во сне, невозможная в действительности. А может, Афганистан и есть тот необитаемый остров — риска для жизни, настоящих испытаний здесь с лихвой на всех хватит?

В четверг после обеда майор Селиванов загрузил ее по полной программе: на следующий день он ехал с обстоятельным докладом в штаб дивизии. Требовалось напечатать кучу документов и справок. Инна, заваленная работой, едва успевала справляться с ними. Поэтому не сразу заметила появившегося в дверях начальника штаба.

— Инна Николаевна, мне что-то нездоровится. Пойду к себе. Когда закончите, принесите, пожалуйста, бумаги в модуль. Я еще с ними поработаю.

Около восьми вечера, старательно сверив напечатанное с рукописным оригиналом и разложив листы в строгой последовательности, Нестеренко направилась в офицерское общежитие. Она не была в нем еще ни разу, но ей сказали, что комната майора Селиванова от входа третья справа.

Инна тихонько несколько раз постучала в дверь, но никто не ответил. Поняв, что открыто, она переступила порог без разрешения. На кровати у окна увидела спящего в спортивном костюме начальника штаба. На его красивом лице была заметна печать усталости. На столике лежал термометр и какие-то таблетки. Оставив бумаги, Инна повернулась и сделала пару шагов к выходу, когда услышала за спиной знакомый голос:

— О, это вы, извините, я тут вздремнул немного.

Поднявшись с кровати, он усадил ее на один из двух стульев, предложил чаю.

— Знаете, я до Афгана вообще не признавал этот напиток. И кипяченой воде с листочками и травами предпочитал компот, молоко, кефир. Все удивлялся: как в такую жару люди пьют горячий чай. Оказалось, что он-то как раз лучше всего и утоляет жажду. Правда, наш грузинский не выдерживает конкуренции с индийским, китайским. У меня и тот, и другой есть: вам какой?

— Все равно. — На глаза снова попался термометр и после наступившей паузы Инна спросила: — У вас высокая температура?

— Уже почти нормальная — 37,5. Вот сейчас еще чай таблеткой закушу и буду здоров, — пошутил хозяин комнаты.

Инна мельком огляделась: обычная холостяцкая обитель. Двухстворчатый шкаф для одежды, умывальник с небольшим овальным зеркалом в углу, тумбочка, стол. Стену у кровати украшало изображение березовой аллеи парка с встающим над ней солнцем.

— Красивая картина. Интересно, кто ее нарисовал?

— Имя этого художника миру неизвестно. Селиванов его фамилия.

Он приятно удивил. Она думала, что начштаба только военные карты рисовать умеет. Рядом с картиной — семейные фотографии супруги, сыновей. «Жена симпатичная», — с горчинкой ревности отметила про себя Инна. Селиванов заметил этот оценивающий взгляд и продолжил в тему:

— Маша и медведи, как я в шутку называю сыновей — Никиту и Гришу. Славные они у меня. А у вас, насколько я знаю, тоже сын есть?

— Да, чуть моложе ваших — Ромка. Скучаю по нему больше, чем за мамой.

— И я тоже часто своих вспоминаю, особенно когда устаю, как загнанный волк, или когда на душе паршиво.

— Не переживайте вы так, Игорь Иванович, из-за этой дурацкой комиссии. Главное, что вас в полку уважают и… любят.

Последний глагол она произнесла с запинкой, чуть покраснев. Но Селиванов, похоже, не придал этому значения.

После чаепития Инна подумала, что неприлично допоздна засиживаться в гостях у женатого мужчины, к тому же непосредственного начальника. Но и уходить ей не хотелось. Она с удовольствием осталась бы в этой комнате на правах хозяйки, навела бы здесь идеальный порядок. Если бы он только предложил.

— А давайте я посуду помою, — обрадовалась Инна внезапно возникшей идее. И не дожидаясь согласия, ловко собрала на поднос чашки, ложки, блюдца, тарелки и унесла их к раковине.

— Вот и моя жена такая же, ненавидит грязную посуду. А уборку в квартире каждый день делает, сдувая пылинки с мебели, ковров. Прямо комплекс какой-то развился…

«У тебя самого комплекс, — со злостью подумала Инна. — Только про Машу свою, ненаглядную труженицу, и тараторит, никого не замечая вокруг».