Форсаж
Шрифт:
– Детка-сан мне сделает минет? – спросил один из солдат.
– Моя тебе нечего сделать, – она плюнула ему в лицо.
Солдат схватил девочку за волосы.
– Ты, хренова вьетконговская сука-сан, а ну давай соси!
Она судорожно заметалась. Солдат рассмеялся и отшвырнул ее.
После этого пехотинцы перестали проверять хижины, – жгли без разбору да побыстрее. Он ждал, думая о том, получит ли сегодня счастливый мяч. Мяч с низкой подачи, следи за ним в оба, не отрываясь, пока он не влетит тебе в руку, Чарли, мальчик мой. Они подожгли соседнюю с ним хижину. Что ж, может, сегодня и придется ответить за свою команду. Его руки были все еще привязаны к столбу. Он слышал приближающийся топот солдатских ботинок. Морской пехотинец дал по хижине очередь из автомата.
Что-то, бывшее частью его ноги, вырвало с мясом.
Один из солдат спросил:
– Слыхал шум?
Еще выстрелы. Он сжался в комок, ощутил пронзительную боль в ладони и между ног. Издал хриплый, приглушенный звук.
– Это западня! Поджигай!
Чарли попробовал пошевелить распухший язык; штаны наполнялись кровью.
– Радиосвязь, быстро. Летчика нашел. Похоже, мы его тут слегка подстрелили.
Ему влепили здоровенную пощечину, черное лицо со сверкающими, налитыми кровью глазами приблизилось вплотную.
– А ну, парень, кончай тут у меня отходить – пускай другие сегодня помирают.
Китайский клуб, Гонконг
Он это переживет. Да, черт возьми, обещал себе Чарли, он и это переживет – девятый по счету официальный китайский банкет за девять дней. Вот ему подносит горшочек с супом из акульих плавников один из бесчисленных официантов – в красной униформе, делает вид, что не слушает самодовольной болтовни важных господ. Они сидели за огромным овальным столом красного дерева – азиатский представитель «Бритиш петролеум», дурашливый немец из «Люфтганзы», парочка американских управляющих высшего звена из «Кодака» и «Сити-груп» и дюжина китайцев. Всем, в основном, за пятьдесят. Все представляют крупные корпорации – «Банк Азии», «Гонконг телеком», «Хан Сен банк», «Чайна моторс». Каждый, из них, отметил Чарли, вошел в пору мудрости. Так, во всяком случае, считается. Как и он сам – в свои пятьдесят восемь. Теперь никто без его желания не мог бы догадаться, о чем он думает. Это касалось и Элли. Когда он позвонил ей этим утром – в Нью-Йорке был вечер, – то постарался говорить о Джулии чрезмерно спокойно. «Да все будет просто замечательно, дорогая», – пообещал он, отмечая интенсивное движение танкеров, сухогрузов и барж в порту Гонконга – вот они, амбиции Китая. Все что угодно, от фотокопировальных устройств до бейсбольных кепок, производилось и выбрасывалось китайцами на мировые рынки. И все что угодно, от оборудования для нефтеперерабатывающих заводов до контактных линз, прибывало в Китай. «Она забеременеет, я в этом уверен», – говорил он Элли. Но уверенности на этот счет у него как раз и не было. Вовсе не было. В сущности, похоже, легче ему построить свой завод электронных компонентов в Шанхае, чем его дочери зачать ребенка.
– Мы собрались здесь во имя дружбы, – объявил китайский хозяин банкета мистер Мин, вице-президент «Банка Азии». Ссудивший Чарли пятьдесят два миллиона американских долларов на строительство завода в Шанхае мистер Мин никоим образом не мог считаться его другом; это были отношения господина и холопа. Но так и должно было быть. Чарли улыбался вместе с остальными, пока банкир на высокопарном английском, которому обучился в Британии, делал экономический обзор Юго-Восточного Китая. Его доклад был в достаточной мере поверхностным, оптимистичным, полным эвфемизмов, – словом, заслуживал одобрения, особенно в министерствах Пекина. Китайцы вежливо кивали головами, пока мистер Мин произносил свою речь. Между тем поводы для беспокойства были как у предпринимателей (обеспечивавших Китай транспортными артериями, недвижимостью, текстильными фабриками), так и у управляющих корпораций (контролировавших миллиарды, которые им не принадлежали). Первые в душе презирали щепетильных и не склонных к риску менеджеров, поддерживавших репутацию ушедших в лучший мир отцов-основателей финансовых империй. Что ж, эти менеджеры занимались серьезным бизнесом, но раболепие и готовность ублажить Большого хозяина были растворены в их натуре. Разветвленная, переплетающаяся структура их корпораций знавала времена жестоких политических бурь, управленческой ортодоксии и бюрократических кризисов. И все же, подумал Чарли, эти люди скорее симпатизируют друг другу, чем наоборот. Каждый из них уже давно освоил науку продаж по высоким ставкам (в 1977 г.) и покупок по низким (в 1998 г.), обладал богатством, которое невозможно было растратить. Это придавало им уверенность в праведности путей своих. У каждого было столько «роллс-ройсов», шедевров живописи и домов, что оставалось только диву даваться. Каждый сносно играл в теннис или гольф; каждый купил канадский или британский паспорт, или сорокамиллионную яхту, или сорокамиллионный дом на вершине пика Виктории, или сорокамиллионную жену. Подобно богатым дельцам нью-йоркского Ист-сайда, китайские чинуши пользовались услугами примерно одних и тех же врачей, продавцов антиквариата и мастеров фен шуй. У каждого имелась молоденькая и стройная любовница – русская, филиппинка или чешка, скрытая в одном из роскошных апартаментов Гонконга (призывно облизывающая свои губки при виде хозяина), прямая связь с министерствами в Пекине, они могли играть против гонконгского доллара, утверждая, что он крепко стоит, или пускались в иные авантюры, которыми обычно развлекаются богатые.
Мужчины, сидевшие за банкетным столом, все вместе и каждый в отдельности, виляли и лавировали, зорко следя за флуктуациями в соседних финансовых империях. Эти люди были инкарнацией денег, но не были им тождественны; деньги могли принимать самые невероятные размеры и формы и обслуживать разные политические цели. Могли стать мечтой, на них можно было вооружить армии и столкнуть атомы, безразличные к страданиям смертных деньги имели свойство приходить и уходить, когда им заблагорассудится. В этот вечер, аккуратно сложив палочки из слоновой кости на лакированную тарелку и кивнув официанту в униформе, чтобы он ее забрал, Чарли осознал, что деньги, хотя ассоциировались с людьми, находившимися в этой комнате (включая его самого, конечно,
а также его ботинки, приведенные в порядок зубы, да все на свете, из чего он там состоял), на самом деле присутствовали во всем, что имело форму, объем, яркость.У Чарли было около тридцати или тридцати трех миллионов, эта сумма не делала погоды в компании, где он сейчас находился, нет, сэр, деньги в этом банкетном зале в этот момент принимались в расчет только в том случае, если их было не менее 100 миллионов долларов, и имели политическое значение, если их было в пять раз больше. Как у этого небольшого роста мужчины, безмолвно сидевшего напротив Чарли, – сэра Генри Лэя, получившего образование в Оксфорде, китайского могула игорной индустрии, владельца флота, паромов, дюжины отелей и большинства казино в Макао и Вьетнаме. Он стоил миллиарды – и еще миллиарды.
Однако, думал Чарли, возвращаясь к прежней мысли, есть вещи, в которые деньги не всегда могут перевоплотиться (на такого рода вещи он порядком потратился, возможно, около сотни тысяч). Стало быть, деньги в состоянии вознести до небес холеного китайского бизнесмена, восседавшего напротив, но еще вопрос воплотятся ли они в существо, которого я назову внуком? Он боялся этого вопроса больше всего, пожиравшего его и Элли вот уже многие годы. Скоро придет окончательный ответ, через несколько часов Джулия скажет им, сможет ли она иметь ребенка.
Она прошла путь, который ничего, кроме разочарований, ей не принес – сотни инъекций, десятки препаратов для стимулирования зачатия, процедуры искусственного стимулирования яйцеклетки, исследования жизнеспособности яйцеклетки, искусственное оплодотворение яйцеклетки (заснятое на видеопленку), имплантация яйцеклетки (также зафиксированная на пленку с ультразвукового сканнера), ожидание яйцеклетки. Мои овумы, мои зиготы – печальная мантра Джулии. Она пробовала зачать в течение семи лет. Может быть, все дело было в сужении фаллопиевых труб, а может, в использовании ею противозачаточной спирали в прошлом. Аборты, как понимал Чарли, тоже могли породить проблемы, но об этом он никогда не спрашивал, а дочь не рассказывала. Сегодня их Джулия, всего-то тридцатипятилетняя, со слегка тронутыми сединой волосами, ожидала окончательного ответа. В 11:00 по манхэттенскому времени ей позвонят в офис юридической фирмы и сообщат о результатах последней попытки оплодотворения invitro. Девятой по счету. На три больше, чем положено, на семь – чем покрывала страховая компания. Будто она старалась ради всей семьи, – после того, что случилось с Беном.
Хорошей новостью было бы то, что одна из имплантированных яйцеклеток решила наконец зацепиться за матку Джулии. И скверной: зачатие неосуществимо; использование донорской яйцеклетки или принятие чужого ребенка на воспитание – вот оставшиеся варианты. И если такая новость придет, для него настанет конец света. Дело не только в трагедии бесплодия единственной дочери, но и в том, что он, Чарльз Равич, будет генетически кончен, а его родовая линия исчезнет.
К столу подали рыбу, двадцатифунтовую и с головой (вместо глаз – редиски, обсыпанные пряностями, рот раскрыт в жуткой усмешке). Метрдотель водрузил рыбину на стол – для общего обозрения – и немедленно умчался с ней к буфету, где официант уже размахивал сверкающими орудиями расчленения. Чарли невольно бросил взгляд на свою тарелку. Он всегда терял в весе после китайских командировок, тощал на сое и растительном масле, хрустящей и тонкой птичьей коже, черепашьем мясе, попахивающем печенью. Все эти утиные языки, и свиные уши, и рыбьи челюсти. Чертовски дорого, что ни закажи. И все с запашком обреченности.
Разговор повернул, как это уже часто случалось в Шанхае и Пекине, к вопросу о несправедливом отношении Америки к Китаю.
– Чего я действительно не понимаю, так это американских сенаторов, – говорил сэр Генри Лэй свои мягким, изысканного тембра голосом. – Они приезжают сюда, встречаются с нами и утверждают, что понимают нас: все, чего мы хотим: это чтобы Китай оставался Китаем.
Каждый проговариваемый им слог был на безупречном английском, но, конечно, Лэй свободно владел мандаринским, кантонским и диалектом, на котором разговаривали его родители, бежавшие в Шанхай в 1947 году от коммунистов. Ходили слухи, что сэр Генри Лэй вел серьезные переговоры с «Игровыми технологиями», громадным американским игорно-гостиничным конгломератом, державшим в своих лапах частично Лас-Вегас, игорные центры штата Миссисипи и Атлантик-Сити. А не обладает ли сэр Генри Лэй информацией о том, когда Китай даст разрешение на постройку казино в западном духе в пределах своих границ? Вне сомнения, он имел дело с влиятельными чиновниками Пекина. Не потому ли акции «ИТ» вспухли на семьдесят процентов за последние три месяца – с тех пор, как заинтересованность сэра Генри Лэя в этой компании стала общеизвестна. Или успех обеспечила разработанная «ИТ» электронная версия маджонга, азартной игры, в которую играют миллионы китайцев? Лэй ласково улыбнулся. Затем нахмурился. – Сенаторы утверждают, что они за развитие международной торговли без всяких ограничений, а потом в своем конгрессе ругают Китай на чем свет стоит и строят козни против него. Разве не так?
Участники встречи с важным видом кивали головой, демонстрируя свое понимание важности проблемы. При этом никто не забывал о деликатесах на своих тарелках и лакированных палочках, с помощью которых эти деликатесы отправлялись по адресу.
– Постойте, я кое-что хочу сказать об этом, – объявил моложавый менеджер из «Сити-груп». – Мистер Лэй, полагаю, мы можем говорить здесь откровенно. Не стоит забывать, что американские сенаторы – полное, извините за резкий оборот, дерьмо. И когда они, стоя на сенаторских подмостках, несут всякую галиматью, это ничего, абсолютно ничего не значит!