Форт Далангез
Шрифт:
— Когда же успел?
— Вы же наш обычай знаете: ежели что особенно надо, так то всегда успеется. И ещё вы знаете, как я Адама Иосифовича уважал. И мечту его светлую уважал. Я Адама Иосифовича ставил выше, чем его друг — поручик Мейер, который Адама Иосифовича собачьей кличкой величал.
— Собачьей кличкой? Как это? — рассмеялся Масловский.
— По Чехову, Дамкой…
— Как-как?..
Масловский хохотал в голос, а я принял решение:
— Ступай, Павел. Догоняй честную компанию, да чтобы к завтрашнему утру вернулись. Как-никак мой Адамчик не просто какой-то там… а почётный гражданин города Костромы и пал смертью храбрых…
— И мечта у него была…
— Ступай-ступай! С Богом! О мечтах потом…
Глава девятая
МЫ — РУССКИЕ!
(рассказ артистки цирка, гипнотезёрки и разведчицы Амаль Меретук)
Эрзерум — паршивый городишко, представляющий
Эрзерум также со всех сторон окружают горные кряжи, однако пейзаж в зимнюю пору всегда туманен. Кажется, будто густые кучи облаков сползли с окрестных гор и опустились на крыши приземистых построек, создав своеобразный купол, не позволяющий чистому воздуху проникать на эти улички извне. Но порой случаются такие ночи, когда невесть откуда взявшийся штормовой ветер плачет и стонет в печных трубах, стучится в ставни, затягивая оконные стёкла сплошной изморозью. Такой ветер загоняет смрадные эрзерумские туманы на верхушки окрестных гор, где они и остаются до поры. А ты, проснувшись после ураганной ночи поздним зимним утром, обнаруживаешь воздух свежим, небо чистым, а под ногами вместо обычной грязи хорошо промороженные кочки.
Всё время моего пребывания в Эрзеруме я была всецело озабочена соображениями собственной безопасности, возвращаясь к мыслям о Ковшихе лишь время от времени.
Что может быть важнее собственной безопасности для человека такого, как я, с двойным дном?
Как позаботиться о себе, когда мир стоит на пороге больших потрясений, когда на относительно спокойную жизнь — а моя жизнь при "дворе" Камиля-паши была преисполнена спокойного благолепия — провидением отведено не более двух лет?
Конечно, у меня за подвязкой всегда припрятан вариант для маневра при самом плохом раскладе. А если б не так, то я, пожалуй, и не взялась бы. Но эрзерумский расклад лично для меня был наиболее благоприятным. Совсем иное дело — Адам. Тщеславие и страсть к опасным приключениям привели его к гибели. Геройская гибель на поле брани — что может быть пошлее, особенно если речь идёт о XX веке? Ещё хуже, из того же ряда — мученическая и безвестная смерть. Всё это не для Амаль Меретук, о нет! Амаль Меретук желает и может благополучно выживать при любых обстоятельствах. Разве не для этого дано ей ВИДЕНИЕ?
Итак, Камиль-паша, уверенный в том, что до наступления тепла, когда снег растает и весенняя влага просочится через почву в земные недра, бурных боевых столкновений на эрзерумском театре не будет, отбыл в Стамбул. Там он занимался устройством своих личных и семейных дел, уделяя мне внимание лишь в форме частых, наполненных нежностью писем. Среди прочих уверений, он клялся мне в том, что не расстаётся с моим подарком — поразительно безвкусным медальоном, изготовленным в одной из эрзерумских мастерских. Ответными письмами я уверяла его в своей особенной преданности и делу младотурецкой партии, и ему лично. Являясь женщиной здравомыслящей, я и думать забыла о доме на берегу озера Кючюкчек-мендже и в каждом письме умоляла Камиля-пашу не возвращаться в край высоких сугробов и обледенелых гор, именуемый Турецкой Сибирью.
Право слово, к чему мне зависимость от турецкого паши, недвижимое имущество в городе, где мне никогда не жить? В память о Камиле-паше у меня осталась небольшая коллекция украшений из золота — паша по местному обыкновению покупал мне что-нибудь каждую субботу, — которые при умелой реализации могли составить небольшое состояние в любой из европейских валют. Кроме того, в Трабзоне тоже было припрятано кое-что на всякий случай. И вот этот случай как раз настал, но до Трабзона надо ещё добраться…
К тому же, прежде чем отправиться в Трабзон, надобно встретиться ещё раз с русским генералом, да и Ковшиха надо проводить в дальний путь — не пустой человек, богобоязненный. Нехорошо оставлять его тело неприбранным на съедение падальщикам или хоронить безвестно в братской могиле. Бурный был человек, многосмысленный, нажил денежное состояние, а семьи и наследников не имеет, хоть и еврей.
Снедаемая нерешительностью и сомнениями, призвала я на совет своего возлюбленного подбеска и тот, под особо причудливый карточный расклад, посоветовал не совсем несообразное, а именно: выйти замуж за военного человека, за русского офицера. Перед тем как насоветовать, долго и красноречиво пугал всевозможными
бедствиями: войну, революцию, голодомор — всё в кучу собрал так, что трудно и поверить лукавому. Да я бы и не поверила, если б не обстоятельство, известное мне с младых лет: склоняя человека к вранью, сам бес не врёт никогда. А что до встречи с офицером, то находясь вблизи театра военных действий, сделать это проще простого.После разговора с подбеском никакого плана у меня не возникло. Я действовала скорее по наитию, чем по расчёту, и для начала съехала из апартаментов Камиля-паши в небольшую квартирку, где и произвела подсчёт своих ресурсов. Результаты опечалили меня несказанно: достойные поминки, доставка тела в Кострому и прочие погребальные расходы оставят меня совершенно без средств. Убиенный Ковших возможно и наверняка оставил мне что-то. Значит, предстоит волокита с поверенными и прочими спиногрызами, а возможно, и судебная тяжба с его наследниками. Поиск справедливого решения — долгий путь, а мне после полной победы русского оружия и скоропалительного отъезда Камиля-паши следовало позаботиться о заработке. Но как заработать артисту в заштатном Эрзеруме? Долгие раздумья и скорбь всегда утомляют меня. В поисках радости от глотка свежего горного воздуха я отправилась на прогулку, благоразумно прикрыв фигуру традиционной одеждой мусульманок, именуемой чадрой.
Гуляя по улицам Эрзерума от одной лавки к другой в сопровождении приданного мне квартирной хозяйкой мальчика, торгуясь, продавая, покупая и производя обмен, я узнала о прибытии в Эрзерум штаба генерала Юденича в сопровождении двух полусотен 1-го и 2-го Кизляро-Гребенских полков, интендантской роты и военного оркестра. К вечеру мне стало известно и место расположения штаба, возле которого грозные бородачи несли караульную службу с примкнутыми к эфесам шашек штыками.
Через два дня после прибытия штаба командующего при большом стечении обывателей состоялось торжественное вручение наград. Имена награждаемых объявлял полковник в пенсне — знакомое лицо, опрятность, сдержанность, приятные манеры и тёплое сияние вокруг головы, обещающее долгую жизнь. Среди прочих полковников было названо и имя Ковшиха, и разведчика-татарчонка, которому каким-то чудом удалось выжить, и даже моё имя. При этом нас с Ковшихом объединили в посмертном награждении, словно мы являлись влюблёнными или супругами. Я явилась на продуваемый ледяными плац, закутанная бог знает во что, — подаренные Ковшихом русские меха остались в Трабзоне, — я дрожала от холода под пронзительные звуки военного оркестра, исполнявшего попеременно то "Прощание славянки", то "Боже царя храни". Второй мотив неизменно сподвигал собравшихся на плацу военных к торжественному хоровому пению. После вручения наград командующий произнёс краткую речь, назвав присутствующих "Русскими богатырями" и "опорой империи". Событие на плацу развеселило и воодушевило меня. Вернувшись на квартиру, я отправила слугу в русский штаб с запиской, писанной впопыхах и на французском языке. Минул день, второй и третий. Ответа из штаба не приходило, и я решилась действовать, сообразуясь с собственными возможностями…
Эрзерум — действительно паршивый городишко. Ни одного увеселительного заведения. Никакого. Негде честной артистке найти пропитания, кроме, пожалуй, зверинца, владелец которого оказался весьма изобретательным оригиналом. Нет, он не предложил мне зайти в клетку со львами, которых в его зверинце, кстати, и не оказалось. Не ведаю, каким чудесным образом, но этот добрый самаритянин запомнил меня гораздо более юной и на пике известности. "Тифлис, Батум, Екатеринодар, Ставрополь, Ростов-на-Дону, Нахичевань-на-Дону — все города знают Амалию Меретук. Как же посмею я её не знать?" — так сказал он мне при встрече в одной из лавок, где я меняла часть подаренного мне пашой золота на деньги. Похоже, география моего нового знакомца ограничивалась чертой оседлости, о чём свидетельствовала не только его осведомлённость о моей артистической карьере, но и форма его носа и бровей. Конфессиональные различия не помешали нам достигнуть договорённости по части организации моего выступления. Я решительно отвергла танцы с раздеванием и бубном, игру на цимбалах и пение, решив ограничиться игрой на гитаре и художественной стрельбой из револьвера системы "Наган" по тарелочкам и голубям.
Через пару дней на двери каждой лавки висела афиша: "Незабвенная Амаль Меретук" и "Звезда Тифлиса и Нахичевани-на-Дону исполняет русские романсы под гитару", начертанная красным готическим шрифтом огромного размера. Учитывая характер предполагаемой аудитории, афиши анонсировали в основном стрельбу по тарелочкам и голубям. И в этом аспекте хозяин зверинца попал в яблочко. Выручка от продажи билетов составила значительную сумму. Подсчитав ресурсы, мой зверовод испытал полный восторг: на представление "незабвенной" Амаль Меретук явится более сотни зрителей. Ни самого генера Юденича, ни кого-то из его свиты я увидеть на своём представлении не ожидала, ведь подобные высокопоставленные особы зверинцы не посещают.