Форвард № 17: Повесть о Валерии Харламове.

Спросите сегодня Бориса Сергеевича Харламова: верит ли он в любовь с первого взгляда? Он лишь усмехнется и пожмет плечами. И тем не менее невысокая, стройная девушка, стоявшая чуть в стороне от подружек, сразу привлекла его внимание.

Послышались томные звуки танго. Заигранная пластинка громко шипела в мощном динамике, но сквозь щелчки пробивался голос: «Утомленное солнце нежно с морем прощалось…»

– Буэнас ночес,- оказал Борис, подходя к девушке и улыбаясь.

Она несмело и благодарно улыбнулась в ответ, и через минуту их уже подхватил поток танцующих. Танцевали они не бог весть как, но Борис понял, что девушка эта не должна уйти из его жизни.

Они танцевали снова и снова. При каждом неловком движении он испуганно смотрел на нее, но она лишь улыбалась.

Они договорились о встрече. «Погуляли», как тогда говорили, несколько месяцев и поженились. В ожидании собственной комнаты молодожены остались жить: Борис на Соломенной сторожке, Бегоня – в заводском общежитии на Тверской-Ямской улице. Но они были молоды, полны оптимизма, любили друг друга и смотрели в будущее без страха.

Через год Бегоня родила сына. Схватки начались часа в четыре утра. Борис побежал к знакомому шоферу-испанцу, который отвез их в родильный дом неподалеку от метро «Сокол».

– Идите, идите, – сказала ему сестра в приемном покое, – когда ваша жена родит, сразу же сообщим. Не беспокойтесь, все будет в порядке, обеспечим вам богатыря.

Ему отдали одежду Бегони, и он отправился домой. Транспорт еще не ходил. Он шагал словно в тумане. В голове была какая-то круговерть: боль в глазах Бегони, вымученная улыбка, мысль – мальчик будет или девочка, наверное, мальчик. Почему наверное, он не знал. Вид, должно быть, при этих размышлениях был у него самый странный, потому что он вдруг услышал голос:

– Гражданин, ваши документы,

Борис встрепенулся и увидел перед собой молоденького милиционера, который сурово смотрел на него.

– Что? А, документы… сейчас, сейчас. – Борис полез было в карман, но сообразил вдруг, что в суете и спешке забыл надеть пиджак, и никаких документов у него с собой не было. Но только он начал объяснять милиционеру, что у него рожает жена, как тот под пальто заметил сверток с одеждой Бегони. Милиционер лишь кивнул – не подвела его интуиция.

В отделении Борис спокойно сидел и курил (тогда в моде была моршанская махорочка), ожидая, пока установят его личность, а заодно и… откроется метро. Он думал о том, каким будет сын, и ему совершенно безразлично было, где думать об этом.

– Простите, Борис Сергеевич, – сказал ему дежурный и улыбнулся. – Сами понимаете…

Он понимал, он все понимал. Вышел из отделения и все в том же счастливом тумане отправился на завод.

В обед позвонил в роддом, и дежурная сообщила, что Бегоня родила мальчика. Об имени думать не нужно было, заранее решили, если мальчик, то Валерий, в честь младшего брата Бориса Сергеевича.

ПРИНЯТ В ЦСКА!

В 1954 году супруги Харламовы получили комнату недалеко от станции метро «Аэропорт». Целых двадцать четыре метра! Три окна! Свой лицевой счет! Борис Сергеевич пошучивал с товарищами: «Повежливее, пожалуйста, как-никак с ответственным квартиросъемщиком общаетесь!»

Дети были устроены в ясли, потом пошли в детский сад – тоже свой, заводской. Позже они ездили в пионерлагерь «Коммунара» «Лесные поляны» близ Звенигорода. (Теперь там стоит бюст Валерия Харламова, переданный пионерам его родителями.) Пока ребятишки были маленькими, Бегоня и Борис Сергеевич работали в разные смены. Борис Сергеевич успевал на мотоцикле под вечер съездить за малышами, сдать их на руки маме или принять на свое попечение. Часто гостили внуки и на Соломенной сторожке, где с утра до вечера Валерка зимой гонял на коньках, а летом сражался в футбол.

Тут естественно было бы написать, что игры на свежем воздухе и дедовское спартанское воспитание закалили здоровье малыша. Игры на свежем воздухе имели место, более или менее спартанское воспитание было, но болел Валерка, к сожалению, много: и корь, и скарлатина, и простуды, и даже ревматизм сердца.

Вскоре после того как Валерию исполнилось тринадцать лет, у него отнялись правые рука и нога. Его отвезли в Морозовскую больницу. Он пролежал там несколько недель, потом три месяца долечивался в подмосковном санатории в Красной Пахре. Когда его выписывали, врач сказал родителям:

– Все в порядке, но учтите, здоровье у мальчика ослабленное. Остерегайтесь простуд, и ни в коем случае ему нельзя заниматься спортом. Он у вас записан куда-нибудь?

Борис Сергеевич испуганно пожал плечами:

– Да нет…

– Вот и отлично. Не бегать, не переутомляться, понимаете?

– Да… – пробормотал Борис Сергеевич.

Домой ехали молча. Счастье, конечно, что мальчонку поставили на ноги, и ручонка действует, но приговор врачей жесток. Он посмотрел на сына, сидевшего рядом, и вздохнул.

Жалко было Валерку до слез. За время болезни он похудел, осунулся, стал каким-то длинноносеньким. Совсем малышка, а уже обделенный. Борис Сергеевич с трудом мог представить, как может расти парнишка, не надевая коньки, не беря в руки клюшку, не гоняя мяч. Сам он, можно сказать, вырос с плетеным оранжевым мячом русского хоккея и с мячом футбольным. Конечно, мысли его не были сформулированы именно так, но скорбел он, что мальчик никогда не сможет промчаться по льду с клюшкой, вытянувшись в струночку, чтобы дотянуться до мячика, не сможет оставить всех позади, резко срезать угол, выскочить к воротам и коротким точным замахом послать мяч в сетку. Не услышит звона туго надутого футбольного мяча, когда со всей силы бьешь по нему и нога чувствует его твердость и податливую упругость, не захватит его чуть леденящее спину предвкушение игры, когда выходишь на ответственный матч, не услышит он аплодисментов, не похлопает его по плечу товарищ, спасибо за пас, выложил, как на блюдечке.

Для Бориса Сергеевича спорт никогда не был профессией, но играл огромную роль в его жизни. Он дарил ему радость товарищества, радость доброй усталости, защищал от жизненных невзгод, от легких соблазнов: пойдем, возьмем бутылочку…

Сыну он строго-настрого приказал не бегать, не носиться с ребятами, как угорелый, и ни в коем случае не играть в футбол, а уж тем более в хоккей.

– Понял, Валера? – строго спросил он мальчика.

Тот кивнул.

– Смотри, ослушаешься, выпорю!

Пороть, конечно, своего длинноносенького Валерку он не собирался, но уж очень напугали его врачи.

Через месяц они снова поехали в больницу.

Потом еще раз. Немолодая врач привычно пропускала перед собой ленту кардиограммы, кивала:

– Ну, хоть не хуже. Предписания выполняете, спортом не занимается?

– Упаси боже, – отвечал Борис Сергеевич.

Юный Харламов относился к предупреждениям врачей, зубцам кардиограммы и угрозам отца с чисто детским легкомыслием. Он играл и в футбол, и в хоккей до изнеможения, выходя во двор, носился, словно заведенный.

Мы вовсе не призываем не обращать внимание на советы врачей. Мы лишь констатируем, что вопиющее нарушение Валерием Харламовым всех медицинских рекомендаций привело к тому, что когда в четырнадцатилетнем возрасте ему потребовалась очередная кардиограмма для клуба ЦСКА, куда его приняли в хоккейную команду, врачи долго сравнивали предыдущие бумажные ленты с новой и пожимали плечами. Его обследовали со всей тщательностью, но так и не нашли никаких следов былых хворей.