Форвард платит за всё

— Мне, что ли, объяснять? — игриво-обиженно скривил губы Земцов.

Но Веселов и не посмотрел на него.

— Все сделаем в лучшем виде, — сказал Гудовичев.

— Будет как огурчик! — радостно подтвердил Земцов, ничуть не смущенный тем явным пренебрежением, которое демонстрировал по отношению к нему замначальника Управления футбола. — А валюту когда давать будут? — спросил Земцов у Гудовичева.

— После матча, — буркнул доктор.

К автобусу Лобов и Знобишин шли рядом.

— Ты чего-то совсем расклеился, — сказал Знобишин. — Собраться надо. Надо зажать в себе боль, и она постепенно сама уйдет. У меня так было, когда мать умерла. Месяца два ничего не получалось, а потом...

— Ты куда сегодня из отеля бегал? — неожиданно спросил Лобов.

Знобишин от удивления осекся и замолк.

— Глазастый, — пробормотал он спустя несколько секунд. — А в чем дело-то?! — съежился Знобишин.

— Раз спрашиваю, значит надо, — жестко ответил Лобов.

— Кому надо-то?! — Знобишин усмехнулся. — Тебе могу признаться: погулять решил.

— Интересная прогулка, — процедил Лобов.

— Ты что, следил за мной? — еще больше удивился Знобишин.

— Да... — помедлив, обронил Лобов.

— Та-ак! — Знобишин оторопело смотрел на Лобова.

— Не заводись, а пораскинь своими цыплячьими мозгами, куда ты вляпался, идиот! — зло проговорил Лобов и быстро пошел к автобусу.

Он не сел на свое обычное место, а прошел в конец автобуса. Назмутдинов удивленно посмотрел ему вслед.

Напевая и радуясь неизвестно чему, массажист Земцов тоже прошел в конец автобуса, а не сел рядом с доктором.

— Свободно? — спросил массажист у Лобова.

— Занято! — хмуро буркнул Лобов.

— Жаль, — задетый столь неприветливым тоном, отозвался Земцов, вернулся и сел рядом с Гудовичевым.

Знобишин в оцепенении еще стоял на улице.

— Долго тебя ждать?! Олег, давай живо, — крикнул Барсуков.

Знобишин залез в автобус и медленно пошел по проходу. Около Лобова он остановился.

— Свободно?

— Садись! — Лобов сурово взглянул на Знобишина.

Несколько секунд они молчали. Автобус тронулся.

— Рассказывай все по порядку, — тихо приказал Лобов.

— А чего... — заикнулся было Знобишин, но Лобов его оборвал:

— Кому звонил по междугородке, о чем говорил с Бондаренко в стекляшке? Ты последний его видел живым... — Лобов вздохнул. — Допер теперь?!

— Допер... — помолчав, Знобишин наклонился к Лобову и зашептал ему в ухо: — Анаболики одному шведу обещал привезти. Мы еще в Барселоне встретились, он меня ужинать водил... В ресторанчик на набережной...

— Знаю, — прервал его Лобов.

— Чего ж тогда рассказывать, если ты все знаешь...

— Может быть, и не все...

— Ну, вот. Шведу этому и звонил в городок такой Хускварна. Там еще швейные машины выпускают. Он мне обещал привезти. Для сестры... Для нее я у Бондаренко тысячу занял. После смерти матери она совсем разболелась, чахнет с тоски. Вот и не знаю, чем порадовать. Бондаренко потребовал, чтобы часть долга я ему валютой отдал. Вот и рассказал ему про шведа. Он мне анаболики помог достать. За советские. Часть денег я ему тогда в стекляшке и отдал, а он мне — адрес, куда за анаболиками... И вдруг возвращаюсь — узнаю: сандалии он отбросил... Поначалу даже облегчение испытал — хоть и стыдно так говорить, но он меня уже с потрохами ел. За анаболики эти мне бы век с ним не расплатиться. Я уж их и везти не хотел. Сам знаешь, залетишь с ними — вовек не отмоешься. Ну, вот, — Знобишин вздохнул, — перед самым отъездом позвонил мне тип один. Приказал везти, а то, что Бондаренко должен, им потом отдать. И пригрозил... серьезно так... аргументированно...

— Хрипатый голос? — спросил Лобов.

— Да, — кивнул Знобишин и взглянул искоса на Лобова, но тот смотрел в окно. — Еще он сказал, чтобы шведа этого я не искал. Они, мол, сами его найдут и отдадут. А я чтоб пакет по этому адресу отнес, сказал еще хрипатый, что это рядом с отелем нашим будет, так и оказалось...

— Во дворике ждали или в коридоре? — спросил Лобов.

— В патио этом, во дворике. Потом через другую дверь тот вышел, и я за ним...

Знобишин замолчал.

— Все? — спросил Лобов.

— Все... — пожал плечами Знобишин.

— Ладно! — помолчав, сказал Лобов. — О нашем разговоре никому. Понял?

— И ты пойми, я ведь ни сном ни духом. Они сестру грозили изнасиловать... — шептал ему в ухо Олег.

— Я сказал: о разговоре никому! повторил Лобов. — Понял?

— Понял! — с готовностью и облегчением проговорил Олег. — А если что — сигнализировать?

— Если что — сигнализируй! — усмехнулся Лобов. — Только без паники!

— Понял! — бросив подозрительный взгляд в сторону, сказал Знобишин.

Лобов тоже осмотрелся. И вдруг заметил, что в их сторону поглядывает массажист.

Когда они проезжали мимо стадиона «Висенте Кальдерон», Кармен сказала:

— Пригласила бы тебя не «Барселона», а мадридский «Атлетико», ты бы тренировался и играл на этом стадионе. Отсюда пять минут до нашего дома.

И действительно: через две минуты они пересекли реку Манзанарес, а еще через три Кармен затормозила возле двухэтажного каменного дома с жалюзи на окнах. Перед входом — небольшой зеленый палисадник и рядом въезд в гараж.

— Такой дом здесь — целое состояние, — пояснила Кармен, поставив машину перед воротами гаража. — Я не буду заезжать, тебя ведь придется отвезти? — Она заглянула в лицо Алексею с надеждой, но он ничего не ответил, и она продолжила, выходя из машины: — Нам бы никогда на него не скопить. Он достался маме по наследству от ее бабушки, мама ведь выросла в нем. Мы, правда, сделали ремонт, но еще не до конца. Мама хочет поставить ограду, однако здесь, в этом районе, это не принято. Тебе нравится?

— Эти жалюзи на окнах похожи на внутренние ставни, какие бывают у нас в Приднепровье, — сказал Алексей.

— Неужели?! — обрадовалась Кармен. — А я и не знала!

Она открыла входную дверь, зажгла свет, и из прихожей они вошли в пустую длинную комнату.

— Здесь будет столовая, а пока мы едим на кухне.

Кармен на минутку заскочила туда, оставила пакет с провизией и вернулась. Они снова прошли через прихожую.

— Вот эта лестница, — Кармен показала на деревянную винтовую лестницу в дальнем конце прихожей, — ведет наверх. Там четыре спальни. Одна — для гостей. — Она снова пристально посмотрела на Алексея, и снова он промолчал. — А это гостиная.