Форварды покидают поле

— Да, на верфи, токарем по дереву.

На сцене снова появилась Зина и объявила выступление акробатической группы клуба. После этого на сцепе выстроился хор девушек, а потом довольно смело вышел черноярский Шаляпин. Волосы ему будто корова языком прилизала.

— Ребята,— прозвенела Зина, — Степан Головня, токарь по дереву, сын краснодеревщика-большевика, исполнит песню «Сижу за решеткой».

Степан Головня! Хм... Звучит солидно. Точно говорят о ком-то постороннем. Я не привык к фамилии друга. От нее веет чем-то истинно рабочим. А мне даже в этом смысле не повезло. Прилепилась к нам фамилия австрийского фельдмаршала. Степка вообще счастливчик: и фамилия подходящая, и голос, а батя — большевик. Много у него всяких добродетелей, о которых можно только мечтать.

Сижу за решеткой в темнице сырой:

Вскормленный в неволе орел молодой...—

запел он легко, свободно и печально.

Мой грустный товарищ, махая крылом,

Кровавую пищу клюет под окном.

Зал замер. Никто не ожидал такого чарующего голоса. Студенов даже рот разинул. У меня по телу пробегает дрожь. Его голос звучит так, будто играют несколько скрипок. Еще лучше, если закроешь глаза и не глядишь на его рожу. А Зина смотрит на него как завороженная, пальцы ее сами бегают по клавишам. Тоже мне, называется, аккомпанирует... Все девчонки одним миром мазаны. И чем он ее очаровал? Нос — как рычаг, скулы широкие, рот — как ворота в Косом Капонире ¹. Все вместе похоже на деталь, еще не зачищенную наждаком. Правда, когда Степан поет...

Может быть, мне кажется, а может, и действительно в глазах у Зины слезы.

Ну и пусть влюбляются, пропади все пропадом! Нет, вы взгляните на Зину. Лицо у нее просто светится. Без репетиций спелись! Может, они знакомы уже давно? Не мог же Степка покорить ее так сразу одним своим волшебным голосом.

— Паренек далеко пойдет, — шепнул Игорь. — Он даже не знает, каким богатством владеет.

Мы вольные птицы: пора, брат, пора!

Туда, где за тучей белеет гора,

Туда, где синеют морские края,

Туда, где гуляем лишь ветер... да я!...—

закончил Степан и поклонился. Вдруг, словно по чьему-то велению, зал дружно встал и подхватил последний куплет, Затем над залом пронесся ураган рукоплесканий, криков. Что творится! Санька и тот вопит, как одержимый: «Бис, бис, бис!»

Степана вызывают несколько раз. Он появляется, кланяется и уходит. Но его не хотят отпускать. Зал нельзя успокоить.

— Еще ломается, точило несчастное,— сказал я Сане.

— Ребята,— старалась Зина перекричать всех, — товарищи! Степан Головня без аккомпанемента выступать нс может.

Старинная крепость.

— Буржуйские замашки!

— Долой аккомпанемент!

— Бис! Бис!

— При чем здесь буржуйские замашки? — обиделась Зина. — Будет у нас скоро встреча с ветеранами революции. В концерте примет участие и Степан Головня.

Но зал неистовствовал. Степану пришлось выйти и повторить «Сижу за решеткой».

— Эх, спел бы «Двенадцать разбойников»,— вслух подумал я.

Игорь Студенов погрозил мне пальцем и стал прощаться.

Никто из участников концерта не имел такого успеха, как Степан. Он появился важный и торжественный. Саня сразу же сказал ему о предложении Студенова.

Нежно поглаживая свой ежик, он заявил:

— Больше ни одной тренировки не пропустим. Седой может теперь жаловаться на нас только в письменном виде: вчера он снова в «гостинице» поселился.

Неужели взяли?

Мы с Саней впервые слышим об аресте Матроса.

— Точно, — заверяет Степан.— Этой ночью его повязали. А хоть бы он и на воле ходил — нет мне до него дела. Я за себя постою.— Степан указал рукой на шумный многоголосый зал.— Мне такая жизнь по душе.

На сцене два красноармейца разухабисто выкаблучивали «яблочко». Мне хотелось продолжить разговор, я собирался после концерта многое сказать Степану и Сане, но, едва опустился занавес, подошла Зина с незнакомой девчонкой, курносой и веснушчатой.

— Познакомьтесь, ребята, с Асей, моей подругой, она выступает в «Синей блузе».

Сколько понадобится времени, чтобы подсчитать ее веснушки? Может, она не успела снять грим, и веснушки эти не настоящие? Впрочем, если даже они ее собственные, то ничего. Девчонка не умолкая щебечет о всяких любопытных вещах. Теперь я замечаю ее грациозность, она напоминает статуэтку цирковой гимнастки, украшающую старый комод в Санькиной комнате.

Стоит тихий и теплый вечер. Таинственно мерцают огни среди зеленого моря каштанов и кленов. И хотя Зина предлагает разойтись по домам, в душе она наверняка хочет другого.

— Зина, милая,— бросилась к ней Ася,— пойдем на Владимирскую горку. Там такая красота!

— Нет, уже поздно, мама станет волноваться.

— Пойдем, Зина, ненадолго,— необычно тихо просит Степка. И странно: она тут же согласилась и пошла с ним рядом, забыв о маме и обо всем на свете.

Какое непостоянство!

«Буду разговаривать только с Асей»,—решаю я, но Ася, узнав, что Саня — циркач, засыпает его вопросами. Ее даже не смущают односложные ответы Саньки. Я себя чувствую лишним. Ася, по-видимому, заметила мое подавленное настроение и, приветливо улыбаясь, сказала:

— Если бы мир не был разбит на угнетенных и угнетателей, его разделили бы на веселых и мрачных людей. Вова тогда стал бы вождем племени мрачных.

Все рассмеялись. Мне не остается ничего другого, как улыбнуться.

— А знаете, ребята, наша Ася родилась в тюрьме,— говорит Зина.

Все остановились.

— В «гостинице»? — удивился я.

— Ни в какой не в «гостинице»,— возразила Зина.— В политической тюрьме. Ты, Вова, всегда все берешь под сомнение. Вот на вечере старых большевиков будет выступать Асина мама, приходи — убедишься.

Саня с интересом взглянул на свою спутницу, а Степан изрек:

— Факт. Теперь ясно, почему у тебя так много веснушек.

— Почему? — искренне удивилась Ася.

— Многие дети рождаются с веснушками, но их потом смывает солнце, а в камеру солнце не проникает.

Зина расхохоталась, пытаясь обратить в шутку эту нелепость, но ей это не удалось. Ася отнеслась к его замечанию иначе.

— Когда ты пел об орленке, я была о тебе лучшего мнения.

Степка смутился, а я окончательно добил его:

— Ему надо петь круглые сутки, тогда он не будет болтать глупостей. Мы с Саней никогда на него не обижаемся.

Асины веснушки заиграли, забегали, засуетились.

— Вова всегда рад съязвить,— заступилась Зина.

Один Саня не принимал участия в разговоре и думал, как видно, о другом.

— Ася, а сколько вам было лет, когда вы вышли из тюрьмы?

— Сколько лет? — усмехнулась она.— Едва исполнилось три года. Но после тюрьмы маму еще отправили этапом в Бийск, и меня с ней.