Фраер
Шрифт:
– Минутку, минутку, откуда у вас латынь?
– Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам.
Майор обернулся к санитару, двинул бровями:
– Этого, ко мне!
* * *
Я зашёл в кабинете начальника санчасти.
Присел на краешек кушетки. Не отказался от предложенной сигареты.
Степанов был хоть и пьющим, но одним из самых образованных офицеров зоны. Он не только выписывал толстые медицинские журналы, но и читал их. Знал о существовании СПИДа. Читал лекции об опасности беспорядочных половых связей. Кое кого удивляли
Начальник санчасти измерил мне давление, пропальпировал печень.
Спросил, почему я хожу с тростью, хромаю.
Я рассказал о побеге. Как бы невзначай упомянул доктора Бирмана,
оперировавшего меня и сделавшего всё, чтобы я не стал инвалидом. Попросил совета, как избавиться от внимания козлов. Надо было очень доверять майору медицинской службы, чтобы откровенничать с ним, и он, я видел, оценил это.
– Я вижу, что вы по природе авантюрист.- Сказал он.
– Но тюрьма не то место, где можно ставить опыты над самим собой. Вам это надо усвоить. Тут можно только попытаться остаться человеком. Идите, я дам вам направление о переводе в инвалидный отряд.
На прощанье сказал:
– Зайдите завтра к медсестре. Я пропишу вам витамины.
Типы в инвалидном отряде оказались еще те. Колоритнейшие. Большинству за сорок– почти все с морщинистыми, битыми жизнью физиономиями. Кто-то – спокойный, с первого взгляда никакой опасности не представляющий. Потом я понял, что именно такие, спокойные, – самые опасные Другие- картинно понтовитые. Третьи- себе на уме. Никогда не угадаешь, что они замышляют.
Завхоз отряда дядька лет за пятьдесят по имени Гоша. Гоша похож на белорусского полицая- коллаборациониста. Он был кривой на один глаз, и моpщинист, словно стоптанный зэковский сапог.
Жил он также, как и все козлы, в каптёрке. Там, за занавесочкой, стоял его шконарь и деревянная тумбочка, покрашенная коричневой половой краской.
В отличие от сибарита Гири, Гоша вёл спартанский образ жизни. Жрал баланду. Радовался взятке в виде пачки «Примы».
У него только один пунктик. Не любил десантников. Из-за них мотал срок. Зарезал собственного зятя, который бил об голову кирпичи. Не о свою. Об Гошину.
Виталик и Миша Колобок встретили меня как старого знакомого. Не говоря лишних слов Виталик достал из тумбочки новую футболку.
Сказал:
– С крестинами тебя.
Миша был нечаянный убийца. Виталя, неудавшийся насильник. Девушка его сексуальной мечты выпрыгнула из окна третьего этажа. Сломала ноги.
В зоне всех насильников называют взломщиками мохнатых сейфов. Среди них есть представители всех возрастов и групп населения. Это самая большая загадка для страны, где секс с женщиной стоит меньше бутылки водки.
Мишка решил с завхозом вопрос насчёт спального места. Я поселился в том же проходе, где спали Колобок и Виталик.
Прожить одиночкой в зоне сложно. Опасности подстерегают со всех сторон, везде ментовские и зэковские "прокладки". Поэтому зэки кучкуются семьями или общинами.
Жить семьей на зэковском законе означает – дружить. Зэки инстинктивно объединяются по общим интересам. Секс в этом сообществе отсутствует напрочь, подобные объединения
правильней назвать кланами. В семьи обычно входит небольшое количество осужденных, не более трех – пяти.Мы вместе ели, спали рядом и поддерживали друг друга. А когда три человека горой стоят друг за друга,— это уже много чего значит и стоит.
Потом я предложил Виталику и Колобку подтянуть к себе Женьку. Нравились мне такие, бездумно бросающиеся в драку.
Жизнь в отряде протекала спокойно.
Утренней зарядки, как в других бараках не было.
На утреннем снегу я увидел странного субъекта, который обтирался снегом. Он был похож на снежного человека, голый по пояс, обросший седой шерстью.
Человек этот был под два метра ростом и стоял на снегу босиком. От выбритой головы шёл пар, похожий на сияние.
Я зябко ёжился, пробегая в туалет и спросил Виталика:
– Кто это?
Тот усмехнулся.
– Местная знаменитость. Вова Астрединов. Погоняло Асредин.
– А чего он? Закаляется что ли? Или в карты проигрался?
– Не-а! После БУРа с небом разговаривает.
Я оценил. Мне приходилось встречать человека, который после одиночки с стал сожительствовать с собственными тапочками.
А с небом общаться не страшно. Наверное это было даже приятно.
В инвалидном отряде можно было не работать. Но многим сидеть без дела было скучно. Да и на отоварку деньги были нужны, поэтому многие вязали сетки под картошку или авоськи для хозяек. А другой работы не было. Откуда?
Я не видел особой трагедии в том, что оказался в тюрьме. Посадили и посадили. Детский сад, школа, армия – это все подготовительные классы, настоящей школы жизни, куда я наконец- то попал.
В России испокон веков сидели все, начиная от Достоевского и заканчивая министрами- путчистами. Главное, было - не погнать. Не дать задымить своей крыше.
Чтобы этого не случилось, нужно было создавать движения, то есть что то придумывать, доставать, организовывать, общаться с людьми. Расписать и заполнить свой день по минутам.
Движение – это жизнь, которая даёт жратву, сигареты, чай, вещи. Для того, чтобы выжить, надо двигаться.
Чтобы вечером добраться до шконки, бухнуться в постель и заснуть до самого утра без всяких снов и душевных терзаний.
Именно так я и делал.
Периодически я навещал кого-нибудь из старых и новых знакомых. Сидел в компании, пил чифир, говорили за жизнь. Во время разговора безостановочно смотрел на часы. Каждые два часа нужно было нестись на вахту отмечаться.
По сравнению с тюрьмой, где дни текли страшно медленно, и люди томились, не зная чем себя занять, на зоне не было дня и даже часа, чтобы не случалось чего-то чрезвычайного.
Во всех бараках чего то придумывали, плели интриги, выясняли отношения, чифирили, обсуждали письма заочниц, кого-то уводил в штрафной изолятор или закрывали в БУР.
Большинство заключённых, это люди неуёмной и нерастраченной энергии, благодаря чему они зачастую и оказываются в местах лишения свободы.
Среди отрядной молодой гопоты и престарелых ветеранов, на пенсии
переквалифицировавшихся в убийцы, выделялся очень уверенный дядя лет за пятьдесят, с тяжелым спокойным взглядом.