Фрактальный принц

Она сжимает кулак и поднимает кольцо, готовая вызвать Кающегося.

Сумангуру оборачивается к ней. Усмешка в сочетании с его шрамами превращается в пугающую гримасу.

— Речь идет о будущем вашего города. Я могу заставить ее говорить. Надо только не бояться испачкать руки.

Таваддуд с трудом сглатывает. Не об этом ли предупреждала Дуньязада? Что это не игра. Что есть вещи, которые ей придется сделать. Таваддуд переводит взгляд на отчаянно бьющегося карина. В висках стучит. Нет, так нельзя.

— Может быть… стоит применить другой способ. Более мягкий.

Он должен быть.

Она снимает с плеча свою медицинскую сумку, ставит ее на стол и открывает. Вытащив бими, она надевает сеть на голову.

— Прошу вас, отпустите ее. Я смогу узнать все, что нам требуется.

— Как?

— Я способна сплетаться с джиннами. Она захочет закрепиться в моем теле, как до этого держалась за тело Алайль.

Сумангуру хмурится.

— Объясните.

— Взаимосвязанные контуры. Истории в наших головах. Когда кого-нибудь любишь, происходит сплетение. Два существа проникают друг в друга, как два роя светлячков. Всегда найдется способ… пригласить кого-то. Похитители тел делают это при помощи историй. Но можно действовать более открыто. Атар реагирует на команды, которые мы называем Тайными Именами. Многие из них были утрачены, но, если знать правила, можно использовать их в разных целях.

Гогол Соборности настороженно прищуривается.

— И вы знаете эти правила.

— Меня этому учили.

— В губернияхэто запрещено Основателями. Нам известно, что так можно дойти до кошмаров и чудовищ. Разумы гуманоидов созданы для раздельного существования.

— Похоже, что это вы боитесь испачкать руки, — говорит Таваддуд.

Сумангуру смотрит сначала на нее, потом на Арселию. Его лицо выражает почти детское любопытство.

— Ну хорошо, — отвечает он наконец. — Мы попусту тратим время. Только позаботьтесь, чтобы она не улетела.

Птичий вольер не обеспечивает такой гармонии, как приемные покои Таваддуд. Она посвящает несколько минут тому, чтобы погрузиться в медитацию, выровнять дыхание и избавиться от своих тревог, растворив их в шуме птичьей стаи, шелесте растений и влажном горячем воздухе. Затем она шепотом обращается к металлической птице, сидящей в ее руках.

Скажи мне свое имя. Я Таваддуд. Скажи свое имя.

Сначала ничего не происходит, только по спине пробегает холодок. Таваддуд осознает, насколько опасна ее попытка в зараженном диким кодом дворце, даже под защитой Печатей. Но это лучше, чем смотреть, как мучается невинное создание.

Как тебя зовут?

Внутри птицы, в ее голове, что-то шевелится, словно испуганная змея. В атаре в птичьем сердце, будто дым, колышется смутный образ. Она ощущает себя уроборосом в замкнутом пространстве металлической оболочки, в маленьком мирке, который кажется сном, но вот возникает залитый светом коридор, и ее окликает голос.

«Я Арселия».

Арселия,повторяет Таваддуд. Арселия, послушай, я собираюсь рассказать тебе историю.

«Я не люблю истории. Они всегда лгут».

Это правдивая история, я тебе обещаю.

«О чем она?»

О любви.

«Мне нравятся любовные истории».

Хорошо,говорит Таваддуд и начинает рассказывать.

Давным-давно жила на свете девушка, которая любила только монстров.

Глава одиннадцатая ВОР И ШРАМЫ

Этот вир пахнет порохом и машинным маслом. Вдали слышатся выстрелы. Я обнажен и привязан к металлическому стулу в ярко освещенном помещении. Пластиковые ремни больно врезаются в запястья и лодыжки, а в спину давят тонкие перекладины спинки.

Тигр уже не тигр, а человек, он стоит в тени, скрестив руки на груди, на обезображенном шрамами лице отстраненное выражение. Затем он выходит на свет, и в его движениях все еще угадывается хищная грациозность тигра.

— Хороший корабль, — произносит он. — Плотского, безусловно, многовато, но это мы сможем исправить. И начнем с твоей подружки.

— Что ты сделал с Миели?

— С оортианкой? Ничего. Это она оказала мне услугу, помогла выбраться. — Он придвигает себе стул, разворачивает его, садится и опирается на спинку, так что его лицо оказывается вплотную к моему, как прежде морда тигра. — Итак, нам пора поговорить.

Я вздрагиваю. Наши разумы все еще заключены в Ларце. А вир находится внутри «Перхонен». В Соборности принято разделять миры и разумы. Но от этого не становится лучше.

Человек-тигр медленно открывает складной нож.

— Этот вир создан из моих воспоминаний, — говорит он. — Я воспроизвел множество деталей. Хорошие аватары. Нервы, мускулы, вены. — Он пробует остроту лезвия на кончике большого пальца, и на коже, словно улыбка, проявляется алая полоска. — Другие часто забывают о плоти. Но о своем противнике никогда не стоит забывать. Он всегда здесь, даже когда ты его не видишь. Квантовому подонку это хорошо известно.

Я не успеваю сдержать смех, и он вырывается изо рта вместе с капельками слюны и крови.

— У тебя всегда было отличное чувство юмора, ле Фламбер, — признает он. — Думаю, мы не будем затягивать эту процедуру, если ты скажешь, что понадобилось от меня этой суке Пеллегрини на этот раз.

— Я смеюсь не из-за этого, — отзываюсь я.

— Что ж, если смех тебе помогает…

Он поднимает нож, приставляет его к уголку моего глаза и начинает надавливать…

— Знаешь, я ведь хотел дать тебе шанс, — говорю я, несмотря на текущую по лицу кровь. — Поэтому и оставил Врата Царства открытыми. Я верил, что у тебя были веские причины, чтобы сделать то, что ты сделал. Но теперь я думаю, что тебе просто нравится калечить людей.

Он широко раскрывает глаза и делает шаг назад. Черты моего лица начинают расплываться. Тело меняется. Его Код эхом раздается в моей голове — мягкая холодная мертвая кожа под моими пальцами.Моя усмешка напоминает тигриный оскал. Усилием мысли я растворяю стул и поднимаюсь на ноги.