«Фрам» в Полярном море (с иллюстрациями)

Профессор Натхорст писал мне по этому поводу: «Несмотря на весьма фрагментарное состояние привезенных вами окаменелостей, они представляют большой интерес, позволяя нам впервые заглянуть в растительный мир последней части юрского периода в областях, лежащих к северу от 80°. Всего многочисленнее иглы сосны (Pinus), похожей на найденную в юрских отложениях Шпицбергена, Восточной Сибири и Японии Pinus Nordenskioldi (Heer), но, по всей вероятности, принадлежащей к другому виду.

Попадаются также более узкие иглы какого-то другого вида, а также мужские цветы и фрагменты шишек [413] с несколькими семенами, из которых одно напоминает Pinus Maakiana (Heer) из сибирской юры. Из остатков других хвойных деревьев следует упомянуть широколистную Taxites, похожую на Taxites gramineus (Heer), которую находили особенно часто на Шпицбергене и в Сибири и которая имеет листья приблизительно такой же величины, как и растущая в настоящее время в Китае и Японии Cephalotaxus Fortunei.

413

Лей-Смит привез еще раньше со Шпицбергена окаменелую шишку, относящуюся, по определению Каррутера (Carruther), к роду Pinus; но он относит ее к верхним слоям мелового периода.

Представляют интерес также остатки рода Feildenia, известного до сих пор только в полярных областях. Он был найден впервые Норденшельдом в 1868 году в третичных слоях близ мыса Старостина на Шпицбергене и описан Геером (Heer) под именем Torellia; позднее Фейльден нашел его во время английской полярной экспедиции 1875–1876 гг. в третичных слоях близ бухты Открытия (Discovery bay) на Земле Гриннеля, и Геер изменил тогда родовое название в Feildenia, так как название Torellia уже раньше было присвоено одной раковине. Затем в 1882 году я нашел этот вид в верхних юрских слоях на Шпицбергене. Листья напоминают один из подвидов Nageia, существующего ныне рода Podocarpus.

Самыми замечательными экземплярами всей коллекции являются листья небольшого Ginkgo, из которых один сохранился в целости. Этот род со сливообразными семенами и, в противоположность другим хвойным, с настоящими листьями представлен сейчас только одним видом в Японии, но в прежние эпохи насчитывал многочисленных представителей во многих местностях. В продолжение юрского периода он процветал главным образом в Восточной Сибири; его находили также на Шпицбергене, в Восточной Гренландии (у пролива Скоресби) и во многих местах в Европе.

В меловом и третичном периодах он встречался на 70° на западном берегу Гренландии. Добытый ныне лист принадлежит к виду, который мог бы быть назван Ginkgo polaris и является весьма родственным Ginkgo flabellata (Heer) из юрских отложений Сибири. Он несколько сходен с Ginkgo digitata (Lindl. et Hutton) в особенности с экземплярами, найденными в бурой юре Англии и Шпицбергена. Кроме этого вида, в коллекции находятся, по всей вероятности, еще один или два других, а также части листьев принадлежащего к семейству Ginkgo рода Czekanowskia, листья которого узки и похожи на хвою.

Папоротники представлены весьма скудно. Имеющиеся фрагменты принадлежат к 4 различным типам, но виды едва ли можно определить. Один фрагмент относится к Cladophlebis, встречающемуся в юрских отложениях; другой дает право отнести его к Thyrsopteris, найденному в юрских отложениях Восточной Сибири и Англии; третий – к Onychiopsis, характерному для верхней юры; четвертый, по-видимому, близок к Asplenium petruschinense, описанному Геером и найденному в юрских отложениях Сибири. Этот экземпляр замечателен тем, что клетки эпидермиса (клетки кожи) листа оставили на камне явственные отпечатки.

По своему богатству иглами хвойных, по бедности папоротниками и отсутствию цикадовых флора Земли Франца-Иосифа представляет в общих чертах такой же характер, как флора верхней юры на Шпицбергене, хотя виды несколько и различны. Подобно флоре Шпицбергена она не указывает на особенно благоприятный климат, хотя, конечно, последний был много мягче, чем в настоящее время. Отложение происходило, без сомнения, по соседству с хвойным лесом. Представленные образцы позволяют отнести эту флору скорее к верхней (белой) юре, чем к средней (бурой)» [414] .

414

Юрская флора из базальтовой толщи, найденная на мысе Флора, детально описана Ф. Нансеном и А. Натгорстом в научных трудах экспедиции на «Фраме». (См. Nапsen F., A geological Sketch of cape Flora and its Neighbaur nood; Nathorst A. Fossil plants from Franz-Iosef Land. В книге «The Norwegian North Polar Expedition 1893–1896. Scientific Results», vol. 1, Christiania, 1900.)

Бесспорно, это был внезапный и весьма резкий переход от долгой бездеятельной жизни в нашей зимней берлоге, где ничто не благоприятствовало научным занятиям, в этот настоящий научный оазис, где представлялись широкие возможности для научной работы, под руками находились книги и необходимые инструменты, а время досуга можно было посвятить разговорам на самые различные темы с людьми, имеющими те же научные интересы. В лице ботаника экспедиции мистера Гарри Фишера я нашел человека, горячо интересующегося фауной и флорой полярных стран.

Его обстоятельные исследования растительного и животного царства, в особенности первого, как на суше, так и в море, несомненно, намного расширят наши сведения о существующих здесь биологических условиях. Не скоро я забуду приятные беседы с ним, когда он рассказывал о своих наблюдениях и открытиях. Его рассказы находили тем более ревностного слушателя, что я давно был лишен подобного удовольствия и представлял собой как бы высохшую ниву, которая после годичной засухи жадно впитывала в себя влагу. Были у нас и другие развлечения.

Когда мозг утомлялся от непривычной работы, я вместе с Джексоном отправлялся на склон горы пострелять кайр, которые кишмя кишели наверху под базальтовыми стенами. Сотнями сидели они на уступах и в нишах утесов. В некоторых местах гнездовали моевки. Здесь царила веселая жизнь и беспрестанное движение. Мы взбирались на высоту 150 метров. Перед нами далеко расстилалось море и над ним стаями носились взад и вперед кайры. Иногда мы подбивали на лету одну-другую. При каждом выстреле эхо прокатывалось по скалистым ущельям, и тысячи птиц, шумя крыльями, с оглушительными криками бросались вниз с уступов, словно порыв ветра сметал с гор облако пыли.

Мало-помалу птицы возвращались в свои гнезда, хотя некоторые падали на пути жертвами наших выстрелов. Это был «курятник Джексона», умевшего его использовать. Почти ежедневно слышались его выстрелы, и не было дня, чтобы к столу не подавались жареные кайры. Осенью англичане запасли немало битой птицы на зиму.

Иногда Джексон в обществе Бломквиста отправлялся наверх собирать яйца. Они брали с собой приставную лестницу, с помощью которой Джексон карабкался на отвесные утесы. Эти налеты на гнезда меня не прельщали: казалось, что недолго и шею себе сломать на этих шатких базальтовых обрывах, где из-под ног непрерывно катились камни. Словом, я этим спортом не увлекался. Не могу отрицать, однако, что яйца были превкусные.

К завтраку они подавались всмятку, к обеду в виде яичницы. Но просто удивительно, до чего мне трудно было лазить по крутым склонам. Помню, когда я в первый раз лез за Джексоном на гору, через каждые сто шагов приходилось останавливаться и переводить дух. Очевидно, давало себя знать долгое сиденье на одном месте, а может быть, и малокровие развилось за зиму, проведенную в нашем логове.

Но дело было не только в этом: при одном взгляде с высоты на крутизну скал я испытывал неприятное чувство – начиналось головокружение, и было трудно спускаться вниз; я предпочитал садиться и съезжать вниз на собственных «салазках». Спустя некоторое время это неприятное чувство прошло, и я снова привык к высоте. Одышка у меня тоже уменьшилась, под конец я мог лазить вверх по скале совсем как все нормальные люди.