«Фрам» в Полярном море (с иллюстрациями)
Шрифт:
Суп жюльен с вермишелью.
Рыбный пудинг с картофелем.
Пудинг Нурдала.
Мороженое по-гренландски.
Домашнее пиво Рингнеса.
Мармелад.
Не правда ли, шикарный обед для 79° северной широты! Но подобные обеды, и даже еще лучше, сервировались не раз на борту «Фрама» и в более высоких широтах. После обеда подавали кофе и десерт, а после еще более обильного ужина – землянично-лимонное мороженое, или «гранитэ», и безалкогольный грог из лимонного сока.
Сначала в немногих «отборных» словах был провозглашен тост за здоровье новорожденного, затем последовал тост в честь 79° северной широты, который, мы были уверены, являлся первым из многих, которые нам предстояло перейти».
«Суббота, 30
Сегодня поэтому принялись разворачивать корабль кормою, чтобы перейти на лучшее место. Дело, однако, подвигается туго. Полынью вокруг затянуло довольно крепким льдом, и его приходится рубить и колоть топорами, ломами и баграми, и все же с помощью ручного шпиля шаг за шагом проталкиваем корабль сквозь расколотый лед. Температура сегодня вечером –12,6 °С. Чудесный закат».
«Воскресенье, 1 октября. Ветер ЗЮЗ, погода мягкая. Сегодня разрешили себе отдых. Иначе говоря: едим, спим, курим и читаем».
«Понедельник, 2 октября. Передвигали судно все дальше назад, пока не нашли для него хорошей стоянки внутри недавно замерзшей полыньи. По левому борту теперь лежит прежняя большая льдина с собачьим лагерем: 35 черных псов на белом льду. Эта льдина обращена к нам низким и, следовательно, неопасным краем. С правого борта тоже хороший плоский лед, а между бортами судна и льдинами с обеих сторон – недавно образовавшаяся шуга. При развороте «Фрама» она набилась под киль судна, так что корабль лежит теперь на хорошей постели.
Свердруп, Юлл и я сидели после обеда в навигационной и сучили лот-линь. Вдруг в каюту ворвался Педер Хенриксен с криком:
– Медведь, медведь!
Схватив ружье, я выскочил на палубу.
– Где он?
– Там, возле палатки, с правого борта; он шел прямо к палатке; вот-вот схватит их…
И действительно, большой желтоватый медведь топтался у магнитной палатки, обнюхивая каждую вещь. Скотт-Хансен, Блессинг и Иохансен сломя голову мчались к судну. Я спрыгнул на лед и пустился бежать навстречу. Проломил лед, споткнулся, упал и снова понесся дальше.
Медведь все обнюхал и решил, вероятно, что железная лопата, ледовый заступ, топор, несколько колышков да и сама парусиновая палатка – слишком тяжелая пища даже для его медвежьего желудка, и мощной поступью отправился догонять убегавших. Вдруг он обнаружил меня и озадаченно остановился, как будто подумав: «Это еще что за червяк?». Я приблизился к нему на расстояние выстрела; он стоял, не двигаясь и в упор глядя на меня. Наконец, он слегка повернул голову, и я послал ему пулю в горло.
Не дрогнув ни одним мускулом, медведь грохнул на лед. Я спустил собак, чтобы приучить их к охоте; но они не выказали никакого интереса. Квик, на которую мы возлагали особые надежды, ощетинилась и медленно, осторожно стала приближаться к мертвому зверю, поджав хвост. Постыдное зрелище!
А с товарищами, что первые познакомились с медведем, вот как было дело. Скотт-Хансен сегодня начал устанавливать в некотором расстоянии от корабля, с правого борта, свою палатку для наблюдения. После обеда он попросил Блессинга и Иохансена помочь ему. И в самом разгаре работы они вдруг увидали неподалеку от себя, прямо перед «Фрамом», медведя.
– Т-сс! Стойте смирно, как бы нам его не спугнуть, – сказал Скотт-Хансен.
– Да, да!
Присев за торосом, они стали исподтишка наблюдать за медведем.
– Давайте я попробую пробраться на судно и поднять тревогу, – предложил Блессинг.
– Ладно, ступай! – согласился Скотт-Хансен.
И Блессинг на цыпочках, чтобы как-нибудь «не испугать» медведя, стал красться к «Фраму». А тот учуял и заметил людей и затрусил
вперевалку, поводя носом, прямо к ним. У Скотт-Хансена боязнь напугать медведя стала проходить. Тут медведь вдруг заметил Блессинга, осторожно пробиравшегося к кораблю, и пошел на него. Тогда и Блессинг перестал беспокоиться о нервах медведя, он приостановился в нерешительности, поразмыслил немного и пришел к выводу, что втроем, в сущности, чувствуешь себя более уютно, чем в одиночку, и кинулся назад к товарищам значительно быстрее, чем бежал от них.Медведь, взяв то же направление, в свою очередь развил ход. Скотт-Хансен нашел, что положение становится сомнительным и что пора испробовать средство, о котором он когда-то читал: поднявшись во весь рост, он замахал руками и заорал во всю силу своих легких. Товарищи усердно его поддержали. Но медведь, нимало не смутившись, не изменил ни курса, ни скорости. Положение становилось критическим. Все трое схватились за оружие: Скотт-Хансен за ледовый заступ, Иохансен за топор, Блессинг – ему не было за что хвататься, и, завопив изо всех сил: «Медведь, медведь!», понеслись во весь опор к кораблю. Медведь продолжал двигаться к палатке и, лишь основательно ее исследовав, потрусил за беглецами.
Это был тощий самец. Единственное, что мы нашли у него в желудке, это клок бумаги с печатью фирмы «Люткен и Мон»: обрывок обертки лыжного фонаря, использованный кем-то из нас на льду и затем брошенный. С этого дня большинство членов экспедиции покидало корабль, только вооружившись предварительно до зубов».
«Среда, 4 октября. Северо-западный ветер вчера и сегодня. Вчера было –16°, сегодня –14°. Я целый день производил промер глубин и установил глубину в 1460 метров. Проба грунта состоит из 10—11-сантиметрового слоя серой глины сверху, а под нею – бурая глина или ил. Замечательно, что температура на дне +0,18 °С, а на 150 метров выше – несколько ниже нуля (–0,4°). Вот и прощай не только пресловутое мелководье Полярного бассейна, но и представление о чрезвычайно холодной воде Ледовитого моря.
Когда после обеда выбирали из воды линь, лед за кормой «Фрама» треснул и трещина так быстро расширилась, что трое товарищей, оставшихся на льду для уборки ледовых якорей, вынуждены были перебираться через нее по длинной доске и только таким образом смогли вернуться на корабль. Позже вечером началось легкое сжатие льда и несколько новых трещин образовалось позади первой».
«Четверг, 5 октября. Когда я одевался сегодня утром перед завтраком, в каюту ворвался запыхавшийся штурман и сообщил, что виден медведь. Я сейчас же вышел на палубу и увидел, что медведь приближается с юга, с подветренной стороны. Еще на дальнем расстоянии он остановился, привстал на задние лапы, обнюхивая воздух. Минуту спустя он залег. Хенриксен и я отправились к нему, и нам удалось поразить его пулей в грудь с расстояния 300 метров, как раз когда он намеревался обратиться в бегство.
Теперь мы готовы к зиме и к сжатиям льда. Сегодня после обеда подняли руль. Погода прекрасная, но холодно: в 8 часов вечера –18°. При медицинском осмотре вечером обнаружилось, что у нас на корабле все еще есть насекомые. Не знаю, что теперь и предпринять. Пара у нас больше нет, остается возложить надежды на мороз».
По правде говоря, мне при этом открытии стало совсем не по себе. Если насекомые заберутся в меховую одежду, совсем беда будет. На следующий день было предпринято грандиозное очищение со строгим соблюдением антисептических предписаний. Каждый должен был сдать свою старую одежду, как верхнюю, так и нижнюю, вымыться и одеться с головы до ног во все чистое. Старую одежду, меха и прочее осторожно перетащили на палубу и оставили там на всю зиму. Мороз оказался средством, весьма сильно действующим даже и на этих тварей: –53° они вынести не смогли, и с тех пор мы их больше не замечали. Недаром в древние времена, когда вошь еще обладала даром слова, она говорила: