Франция-Россия. Туда и обратно. Вечное движение
Шрифт:
Таню это событие потрясло больше всего после рождения ребенка и даже отвлекло от личных страданий. Именно событие: письмо шло-гуляло по миру несколько недель, видимо, проверялось цензурой, может быть, не раз и не два, аккуратно склеивалось-расклеивалось, жило собственной жизнью и давало Тане мудрые советы и обещание поддержки, а человека – автора письма, уже не было, он погиб, притом неизвестно как. И похоронен неизвестно где, может быть, даже не в братской могиле. Хотя его мама сказала, что в братской, ей даже выдали номер захоронения. И еще она передала Танюше круглую сумму денег в конверте, добавив, что это воля Вадика.
Через два года оставшегося в этом смысле наедине отца Мишани действительно заела совесть. Блестяще защитившись на научном совете в Москве, рекомендовавшем его кандидатскую вскоре переделать в докторскую, Вадимчик появился перед Таней и малышом
– Миша, а у вас есть братья или сестры? – Ольга Васильна звала Мишаню то на ты, то на вы. Как человек тревожный, она многого опасалась в случае сплошного «тыканья». Впрочем, на вы тоже не всегда хорошо обращаться к таким необстрелянным воробьям. А сочетать вы и ты – это вообще моветон. Ну, так известны две формы мирного насилия: закон и этикет, как сказал, кажется, Гете. Но никакому насилию Ольга не поддавалась. Смахнув крошки со стола (она никогда не могла делать это красиво), она стала стелить Мишане диван. Ей казалось, что и диван она застилает некрасиво, и всегда стеснялась, когда на нее в эти моменты смотрели. Мишаня смотрел на нее очарованными глазами, словно не замечая ее неуклюжести. Подробности своего рождения он, возможно, не знал, Ольга Васильна же не знала пока абсолютно ничего из истории его пренатального периода.
– Да, у папы есть дочь от первого брака, не от моей мамы, потом он еще раз женился, но уже на другой женщине, не на маме, короче, в этом браке было двое детей – сын и дочь.
– Почему вы говорите «было»?
– Дочь умерла от передозировки чего-то. Я не могу даже об этом говорить, – глаза у Миши стали еще более влажные. – Человеческие страдания меня дезориентируют… Поэтому я пока не могу стать врачом. Пока…
– Извините. Не будем трогать больные места. Значит, сколько все-таки у вашего папы детей и сколько было жен?
Перепись населения Франции прошла совсем недавно, и Ольга Васильна помнила хорошо некоторые вопросы. Но интересовалась анкетой она чисто умозрительно, не будучи гражданкой Франции.
– …То есть он дал возможность стать матерями… или матерьми…? – неуверенно и вообще не похоже на себя пробормотал Мишаня, – трем женщинам, в том числе моей маме тоже. Он нас, детей, иногда собирает у себя дома. Мы его просто обожаем. Он умница.
– А с кем он живет?
– Он ни с кем из женщин никогда в одной квартире не жил. Они его начинают очень быстро раздражать. Он говорит, что брак с точки зрения неврологии порой может быть очень вреден для нервной системы.
– Да, понятно, Мишаня. Как говорил апостол Павел в послании… послании не помню кому, много скорбей будете иметь по плоти, если женитесь. Это, кажется, из беседы с фарисеями. И он им там в этой беседе говорит, что лучше не женитесь, – неуверенно вставила свое слово Ольга Васильна, начав заикаться. На тему православного брака Мишаню еще кое-кто просвещал, в том числе и дед его Гриша тоже, но Мишаня эти уроки не очень хорошо усваивал, ибо, став студентом, стал смело посещать курсы сайентологии, хотя там не секта была, а курсы по адекватным способам зарабатывать деньги. Туда приходило много дистрибьюторов биодобавок. Заслушав курс и вооружившись кучей методических схем, Мишаня довольно быстро был возведен в сан вольного священника-сайентолога. По-своему тоже христианина, но крайне далекого от православия. И вроде бы частично запрещенного.
– А нам папа никогда не читает нотации, за что мы его особенно любим, – продолжая смотреть на Ольгу Васильну восторженными глазами, вспомнил Мишаня. Ольга распахнула пошире дверь-окно, чтобы хорошенько проветрить Мишане комнату перед сном. Бедный вьюноша! Ольга вдруг увидела другого Мишаню, не похожего на прежнего, на того, за кого хотела выдать свою Катюшу. Ему будет сложно найти себе пару. Он представления не имеет, что такое быть отцом. Это ведь не приглашать к себе домой по праздникам своих внебрачных детей. Глядишь, еще и венцом безбрачия наградили его разгульные предки.
– Ольга Васильна, а почему вы отказываетесь от массажа? Я знаю и тайский, и шиатсу. Напрасно вы. От студентов мединститута всегда можно чему-то научиться, а вы игнорируете столь ценный опыт, – слабым, словно не своим, вкрадчивым голосом пробормотал Мишаня. Поздно-то как! Куда он клонит? Ольга Васильна никогда не могла понять, что нужно тому или иному конкретному пацану, начиная с собственного сына, а этот Мишаня уж слишком своеобразный. Да нет, даже еще раньше не могла понять, начиная с жениха по имени
Алик. Самое милое дело в таком случае – притвориться шлангом, как в мультике. Удав в форме шланга, который ничего не слышит. Никакого тебе массажа, Мишаня. Я не люблю обнаженку. Да и поздно уже. Второй час ночи, в это время здоровые мысли в голову не приходят.– А какой вопрос вы еще хотели задать мне, Ольга Васильна? – вдруг слегка приободрился Мишаня.
– Спокойной ночи, малыши! Утро вечера мудренее. Вот вам на ночь книга Егора Залеткина «Ванька Жуков в деревне у дедушки». Завтра он мне подпишет, надо только подойти, хорошо, что я заранее ее закупила. Но долго не читайте, ночью надо спать.
– Да, спасибо, – опять упавшим голосом сказал Миша. – Помните, вы на собрании в клубе шутили, что страстные книгочеи никогда не бывают одиноки в постели.
– Не только в постели, но и по жизни вообще. Потому что ужас нашего существования состоит в том, что мы одиноки. Всегда и везде. В браке. Вне брака. На войне. В мирной жизни. Но если у тебя есть хорошая книга, то ты уже вроде как и не одинок. «Вы хотите попрощаться с друзьями? – спросили у Пушкина в последний день его жизни. – Вот мои друзья, – показал Пушкин на книжную полку». – Так Ольга Васильна вслух готовилась к следующему заседанию литературного клуба. Но поскольку она уже поднялась на второй этаж, то Мишаня вряд ли ее слушал. Ее никогда не слушали. Хотя Мишаня – это, все-таки, приятное исключение. Сам же он долго не мог уснуть, как часто бывает не в своей постели, и полночи подряд читал книгу Залеткина, которая у него все больше и больше вызывала щенячий восторг. Почему-то он даже не испытывал особой боли от того, что вождя Вани Жукова партии держали в тюрьме, а тем временем его боевая подруга Зоя была близка с Ваней, сцены любви были поданы очень подробно, даже слишком. Ольга Васильна на ходу бросила: какая это любовь! Но ее поколение ничего в этой сфере не понимало, они росли и жили без секса. В СССР секса не было. Ольга Васильна обещала рассказать Мишане про развал СССР, когда он спросил ее об этом по телефону, сидя в одиночестве в своей каморке в лагере. Она сказала, что разговор не телефонный и при встрече она ему расскажет. Может быть, если бы Мишаня читал эту книгу не второпях и днем, измена Зои вызвала бы у него сладкую боль воспоминания. Хотя Ваньке он тоже сочувствовал. Сладкую боль он чувствовал, потому что его первая любовь в Томске постоянно ему изменяла и даже сейчас собиралась за другого замуж, хотя последние полгода намекала Мишане, что если он вернется в Томск, она ждет предложения от него. Они учились вместе с пятого класса и в последнем классе стали близки. Восторгов была бездна, но и окружающих партнеров тоже хотелось перепробовать. Сначала начала изменять она, потом довольно быстро Мишаня. «Горечь, горечь, вечный привкус на губах твоих, о страсть, горечь, горечь… вечный искус окончательнее пасть», – как писала Марина Цветаева. После каждого все более окончательного падения они все-таки встречались, и их снова влекло друг к другу неудержимо. Почему на клубе у Ольги Васильны какой-то француз прочитал из Стендаля про то, что чем больше в любви физического наслаждения, тем больше в ней неверности? И кто такой вообще Стендаль? Как и когда он жил, в какие времена? Был ли счастлив? Вряд ли, впрочем, иначе не пошел бы в писатели.
Утром встали рано, чтобы не опоздать. С Катей и Мариной по телефону договорились встретиться в летнем павильоне, где будет первая встреча с писателями. Ольга Васильна загремела кастрюльками.
– Я с утра практически не ем! – запротестовал Мишаня.
– Но вы же голодаете в своем лагере! Вам же по норме положено всего 2 яйца в неделю, вы мне сами рассказывали. И 3 багета хлеба.
– Спасибо, Ольга Васильна. Не хлебом единым… Ладно, из ваших рук приму даже яд, – голосом рано состарившегося подростка пробормотал Мишаня. – А какой вопрос вы хотели задать мне вчера, Ольга Васильна?
– Вопрос состоит в следующем. Я подозреваю, что моя Катерина слишком привязана к Вике. В этом есть нечто ненормальное. Я их даже один раз в этой ванне вдвоем застала у нас. Лежали в пене и плескались. А вдруг это не та ориентация? – сказала Ольга, параллельно ощущая надежду: «Сейчас скажет: ничего такого я не заметил, бросьте вы».
– Ольга Васильна! Да в этом возрасте они все через подобные вещи проходят. Для них это способ выразить свою нежность, которая их просто душит. Ведь не с кроликом же в ванной барахтаться. Способ обрести близость с другом или подружкой, какая разница, зато детей от таких нежностей не будет, это безопасный секс, – приободрившимся голосом адвоката всех голубых всего мира сказал Мишаня.