Франция. 300 жалоб на Париж

Каждый месяц я должна была приходить в роддом на проверки, которые заключались в УЗИ, – у меня не брали никаких анализов и отпускали со словами, что все в порядке. Еще я должна была выбрать акушерку. Акушерки здесь не привязаны к роддомам, они привязаны к тебе лично и приезжают на роды вместе с тобой – за отдельный гонорар и в теории. На практике одна моя знакомая выбрала акушерку, но роды пришлись на воскресенье и врач не приехала, ответила эсэмэской: прости, я на шашлыках и гриле. Поэтому я никого решила не выбирать – в роддоме же есть какие-то акушеры? Я вообще игнорировала всю эту светскую жизнь: вечерние занятия по дыханию с элементами йоги, вечерние лекции по католическому воспитанию с монашками, вечерние встречи с психологом о том, как изменится моя жизнь.

Врачи в католическом роддоме Святой Анны (или, допустим, Святой Евгении) были преимущественно мужчинами. Я не помню, как звали моего, но он явно был идиотом. На седьмом месяце мне нужно было лететь оформлять документы в Вильнюс, потому что во Франции я жила по литовской визе. Мой дядя дал мне разрешение на перелет с пересадкой, не колеблясь, даже не взяв анализы (опять).

В Вильнюс я прилетела поздно вечером и первым делом пошла в ресторан есть борщ и пельмени. Чувствовала я себя не очень, но думала, что еда вернет меня к жизни. Из ресторана я прикатилась в отель довольным колобком, но почему-то с неясной ломотой в спине. Через полчаса в отель вызвали скорую, потом, как в тумане: приемный покой одной больницы, давление под 200, бокс, скорая, приемный покой другой больницы, палата, срочное кесарево и два месяца в отделении, которое перевернуло мое представление о больницах, среди людей, которые перевернули мое представление о людях. Тогда-то мне и стало понятно: жизнь не делает ни одного лишнего движения. Случись это во Франции, я бы, может, и не говорила с вами сейчас. А если бы и говорила, то продав одну почку за пребывание в больнице, за которую бы я никогда не расплатилась. Я нигде никогда не встречала столько вежливых, добрых, понимающих, хороших людей, как за эти два месяца в стране, где я не знала до этого дня ни одной живой души.

Эта история с тегом #успех, но французских врачей с тех пор я как-то побаиваюсь. И каждый поход к ним лишь подтверждает, что более некомпетентных специалистов трудно найти. Я знаю много печальных примеров столкновения с местной медициной, я и сама не раз оказывалась в ситуации, когда три разных врача ставят три разных диагноза и лишь четвертый называет верный. Но как каждый раз находить именно этого, четвертого врача?

О том, чтобы вызвать врача домой, если у ребенка температура, не может быть и речи. В платную скорую (вызов – 200 евро) даже не дозвониться, днем нужно ехать к врачу общей практики (23–50 евро, часто бессмысленное занятие), ночью – в приемный покой больницы (100 евро, бессмысленное занятие). Ночных аптек в городе примерно три, каждую ночь дежурят разные. Лекарств в приемном покое не даст никто, езжай на другой конец города да купи. К обычному врачу на выходных и по праздникам не попадаешь – никто не работает. Многие эмигранты ездят лечиться домой – это называется «медицинский трип». Приезжаешь сам, привозишь детей и обходишь всех врачей впрок, закупаешь гору отечественных лекарств и отправляешься обратно – в эмиграцию. У каждого русского здесь – русская аптечка величиной со шкаф.

Но справедливости ради я как любительница плацебо скажу: французская гомеопатия – эти белые шарики от всего за 20 евро пачка – действительно работает. Можете пользоваться. Главное – верить.

Однако не болейте, будьте здоровы и держите себя в руках, как обычно говорит психиатр Бильжо. Чин-чин!

Глава девятая Не хватает длинноногих

Ладно мифы про красивую французскую жизнь, но миф о красивых французских женщинах, блин, было действительно жаль. Нет, даже не так: о стильных женщинах, которые живут в колыбели моды и красоты. То, что французские женщины в целом от природы не красотки, было понятно давно (посмотрите фильмы), многие из них мне действительно нравятся – они естественны, небрежны, как будто только что встали с кровати, даже не причесавшись у трюмо, очень смелы (короткие юбки и шорты, голые ноги, внизу сапоги, один черт – на улице зима или лето), красиво стареют, никакими вишнями себя не украшая. В этом чувствуется свобода, легкость, приятное высокомерие. Типа ты же можешь себе это позволить. «Лореаль».

Мне все это близко: я не красотка, чувствую себя уверенно в сером мешке, не причесываюсь (то есть вообще – с 14 лет у меня нет расчески), из косметики у меня есть тушь, и я могу пользоваться ею в течение года, потом она высыхает, но не заканчивается. Во Франции много таких, как я, для кого они делают всю ту косметику, которую делают, я не представляю, видимо, для россиянок с толстым кошельком из кожзама. За три года здесь я не видела ни одной женщины с накрашенными губами.

Однажды в Лозанне я выпивала с Фанни Ардан. Ну как выпивала – она пила вино, а я напросилась на интервью, задала четыре тупых вопроса и записала ответы на мобильный телефон. Снизу. Потому что она была на каблуках, а я нет. Хотя я все равно была очень красивой по своим меркам: белая полупрозрачная блузка с глубоким вырезом, строгие брюки и цокающие ботинки. Еще у меня был выбрит висок. Никита Сергеевич Михалков даже прекратил пить водку и пригласил меня поболтать первой из всех журналистов, вот что красота нечеловеческая делает с людьми. Так вот, мы стояли с Фанни, и, во-первых, ей по барабану было, что я снимаю ее с неудачного ракурса – ракурс снизу удачен разве что для «Москва-Сити». А во-вторых, я ее просила сравнить Париж и Москву, хотела, чтобы она сказала, что в Париже все круче, зеленее, демократичнее, доступнее и цивилизованнее (я тогда еще не жила во Франции, а то бы я спросила ее, почему она не закажет себе российский паспорт, как Депардье).

Но она сказала:

– В Париже слишком много кретинов, честно говоря. И вам оно не надо – чтобы Москва была такой, как Париж.

А еще она была не накрашена. Точнее, не так чтобы это было заметно с расстояния в 40 сантиметров.

И вот через год я поехала жить во Францию. Искренне веря, что уж с чем-чем, а с модой и красотой там точно все нормально. Как у нас. Все эти салоны красоты «Мажирель», «Роб нуар», «Паризьен» и «Бэль». В Питере есть даже «Марсель» – хозяин заведения точно никогда там не был. Я хочу сказать, что иногда салон красоты – это очень важно. Тот салон, к которому ты привык: маникюрша Лерочка, педикюрша Анечка, мастер по бровям Регина из подвальчика «135 услуг», эпиляция нитью, эпиляция воском, чай вам или кофе? А фильм включить? Это про стабильность и вечное.

Короче, во Франции я с ужасом обнаружила, что никаких салонов красоты здесь нет. Все эти «Мажирели» и «Французские бульвары» существуют только в нашем воображении. Как и международный праздник 8 Марта. Здесь есть парикмахерские (на каждом шагу) и маникюрни (одна на район), которые в переводе на русский называются просто «ногтевые». В свой первый месяц в эмиграции я решила пригласить в наш лес маникюршу по вызову – по объявлению в местной газете.

Приехала дамочка (в лес на шпильках), притащила с собой салон: стол, лампу, сушилку, три чемодана разноцветных баночек с лаками (так я думала), 8 тазов ацетона, 23 пилки и 10 кисточек. В общем, ничто не предвещало. Я четко сказала ей, что, пожалуйста, не гель. И, будьте любезны, никакого шеллака. Да-да, сказала маникюрша. Подпилила мне уже давеча подпиленные ногти (я как те хозяйки, которые моют пол перед приходом уборщицы) и сразу стала класть сверху какой-то мокрый порошок. Ну, думаю, мало ли, технология революционная.

Короче, через каких-то двадцать минут более всего я походила на проститутку с Ленинградки: на ногтях у меня кривыми, но крутыми горками лежало по три килограмма застывшей вулканической массы цыплячьего цвета, которую нельзя было ни смыть, ни спилить, ни растворить.

Конец ознакомительного фрагмента.