Франция. Убийственный Париж
Шрифт:
После похищения «Джоконды» инвентаризация выявила пропажу из Лувра трехсот экспонатов: пришла пора испугаться Пьере. Через редакцию газеты «Пари журналь» он вернул одну статуэтку и пустился в бега, причем Аполлинер, желая, чтобы Пьере исчез из его жизни навсегда, купил ему билет и проводил на вокзал. Сообщник, однако. Оставшиеся у Пикассо две статуэтки друзья решили (но не решились) утопить в Сене: повсюду им чудились «флики», следящие за каждым их движением. Проплутав полночи по набережным, они встретили рассвет в мастерской Пикассо за сумрачно истеричной игрой в карты, а наутро вернули статуэтки проверенным и распространенным способом — через газету. Тут-то их и взяли.
Националисты ликовали: мы же предупреждали, что все зло от «метеков» — «понаехавших метисов». Уже 25 августа Леон Доде (23) озаглавил передовицу в «Аксьон франсез» смелым неологизмом: «Лувр ожидел»: «Лувр стал филиалом гетто. Теперь туда допускают только обрезанных». Доде чеканил:
За Аполлинера вступились не менее видные, чем Доде, писатели Октав Мирбо, Элемир Бурж, Жан де Гурмон, Рауль Поншон; друзья установили в одном из кафе круглосуточное дежурство в его поддержку и защиту. Он провел в тюрьме Сантэ всего пять дней, но писал там столь отчаянные стихи, словно с минуты на минуту ждал приглашения на эшафот. «Здесь надо мной могильный свод, / Здесь умер я для всех». «В какой-то яме, как медведь, / Хожу вперед-назад». «Сорви же с меня терновый венец, / Не то он мне в мозг вопьется» [6] . Депрессию подстегивали воображение и страх, что его вышлют из милой Франции: гражданство Аполлинер получит только в 1916 году, пролив за вторую родину кровь на фронте. Да еще мозолила глаза выцарапанная над нарами надпись: «Деде — за убийство». Пикассо также не отличался стойкостью. По словам его подруги Фернанды Оливье, оба преступника на допросе плакали так горько, что следователю Дриу стоило неимоверных усилий сохранять серьезную мину. Уже 9 сентября Дриу получил из Франкфурта от измученного угрызениями совести Пьере (в 1912 году его заочно осудят на десять лет) письмо, снявшее с Аполлинера подозрения, а 12-го поэта освободили.
6
Перевод М. Кудимова. Цит. по: Аполлинер Г.Стихи. М.: Наука, 1967. С. 82, 84,85.
На память о приключении друзьям осталась мания преследования. В течение нескольких лет оба пребывали в уверенности, что находятся под колпаком. Пикассо покидал дом только в сумерках, передвигался исключительно на такси и несколько раз переодевался, чтобы запутать шпиков.
До декабря 1911-го место «Джоконды» пустовало: Франц Кафка описал нервическое паломничество парижан к опустевшей стене. Искусствовед Жером Куаньяр иронизирует: это была первая концептуальная акция в истории — выставка отсутствующей картины. Затем на ее место повесили «Портрет Бальдассаре Кастильоне» Рафаэля — Франция отчаялась вернуть шедевр. «Лэз анналь политик и литерэр» 31 декабря 1911 года похоронным тоном подвела итоги года: «Французы будут вечно носить траур по „Моне Лизе“». Писатель и оккультист-розенкрейцер Сар Меродан Жозефен Пеладен, обожатель и исследователь Леонардо, пророчествовал: «Через тысячу лет люди спросят нас: „Что вы сделали с Джокондой?“» Опустил руки Доде: «Король Франциск I подарил нам „Джоконду“, Республика лишила нас ее».
С восторженным садизмом газеты излагали версии — из самых надежных источников — гибели картины. В сентябре 1912 года «Джорнале д’Италия» разоблачила заговор музейщиков. Уволенный из Лувра фотограф отомстил, швырнув в «Джоконду» бутылку с кислотой. Безнадежно изуродованный шедевр пытались подменить копией, затем сочинили байку о краже. «Журналь дю Диманш» соглашался, что музейные работники — гнусное племя, хотя фотограф тут ни при чем: картину, полуза-губленную бездарными реставраторами, уронили, и красочный слой осыпался. Зато именно в эти злосчастные дни началось безудержное тиражирование «Джоконды», именно тогда ее исхитрились использовать в рекламе чего угодно — от сигарет до корсетов.
Вора поймали только в декабре 1913 года. Как ни смешно, им таки оказался «метек», гастарбайтер — итальянский плотник, маляр и стекольщик Винченцо Перуджа (1881–1947), задумавший отомстить неприветливой стране, где его обзывали макаронником: бедолаге приходилось выдавать себя во Франции за корсиканца. По возвращении на родину, в декабре 1913 года, ему хватило ума предложить картину, которую он все это время прятал то ли под матрасом, то ли в чемоданчике под кроватью, флорентийскому антиквару Альфредо Гери. Именуя себя в письмах,
адресованных Гери, Леонардо, он просил за нее пятьсот тысяч лир (сто тысяч долларов). Гери, навидавшийся на своем веку жуликов, пригласил на встречу с «Леонардо» директора галереи Уффици Джованни Поджо, идентифицировавшего картину. Уговорив Перуджу оставить ее в Уффици, пока не решится денежный вопрос, эксперты сдали его полиции 11 декабря.Когда Гери и Поджо покидали с шедевром в руках гостиницу, где жил Перуджа, их самих задержали по подозрению в том, что они, на вид такие солидные синьоры, свистнули картину из какого-нибудь номера. Пустяк по сравнению с последующей обидой Гери на Францию: ему хотелось чего-то повесомее вселенской славы, а награда в двадцать пять тысяч казалась оскорбительным мизером. Вот если бы десять процентов от стоимости бесценной картины!
Каким же образом удалось украсть «Мону Лизу»? Перуджа то ли спрятался в Лувре накануне выходного, то ли его впустил в музей сторож, помнивший итальянца как одного из мастеров, работавших в музее. Именно он мастерил стеклянный короб для «Джоконды»: остеклить шедевры решили, вызвав негодование эстетов, в 1907 году — после целой серии актов вандализма. Кража произошла ну совсем как в фильме «Старики-разбойники». Перуджа в рабочем халате снял ее со стены и унес. Единственная заминка случилась, когда он попытался открыть дверь на служебную лестницу: в руке у вора осталась дверная ручка. Злоумышленнику хватило самообладания пожаловаться проходившему служителю: полюбуйтесь-ка, кто-то ручку отломал, ну что за люди. Тот посочувствовал и отпер дверь ключом. На допросах Перуджа рассказал, что до последней минуты сомневался, какую картину взять. У него душа лежала к «Венере и Марсу» Мантеньи, но решающим аргументом в пользу «Джоконды» оказались ее малые размеры: семьдесят семь на пятьдесят семь сантиметров.
Версия о размерах картины как решающем факторе противоречила версии, заявленной вором в письме к Гери: Перуджа — патриот, вернувший на родину шедевр, украденный Наполеоном. Он то ли не знал, то ли притворялся, что не знает: Наполеон ни при чем, «Джоконду» честно купил Франциск I.
Патриотическая версия, в свою очередь, не клеилась с романтической балладой в духе Эдгара По, которую Перуджа исполнил на суде. Он, дескать, был свидетелем ссоры в кафе, в ходе которой некий мужчина ранил ножом девушку с улыбкой Джоконды. Перуджа отнес ее к себе на руках, они полюбили друг друга, но раны свели бедняжку в могилу. Увидев в Лувре «Джоконду», маляр словно помешался: кража была попыткой вернуть потерянную возлюбленную.
Простодушный на первый взгляд Перуджа был не просто галантерейным красавчиком с мандолиной наперевес, запечатленным на первой полосе «Ле матэн». У него имелось какое-никакое, но криминальное прошлое. Во Франции он дважды попадал ненадолго за решетку: 22 июня 1908 года его заподозрили в попытке ограбления; 24 января 1909 года итальянцу, в полночь напавшему на проститутку на площади Республики, едва успели помешать пустить в ход запрещенный нож. Ну, какой же итальянец без ножа? Следовательно, еще с 1908 года его отпечатки имелись в полицейской картотеке, но проку от этого не было никакого. Да, по горячим следам похищения Перуджа допросили, даже заподозрили неладное, узнав, что в день кражи он запоздал на два часа на свою новую работу, но удовлетворились его объяснением: перебрал накануне, вот и опоздал. Дактилоскопии вор избежал, просто не явившись по повестке в префектуру.
Как бы там ни было, Италия чествовала патриота Перуджа и отказалась выдать его Франции. Суд дал ему всего год и пятнадцать дней, но отбыл он и того меньше: семь месяцев и девять дней. Вскоре мировая война поглотила все внимание европейцев. Перуджа — он же патриот — ушел на фронт, честно воевал. После войны — умом этого не понять — уехал в злую Францию и до самой своей смерти от отравления свинцом 8 октября 1925 года торговал в савойском городке Аннемассе красками.
«Джоконду» выставили во Флоренции, затем в Риме: 4 января 1914 года она вернулась в Лувр.
Леон Доде остался ее верным рыцарем. Когда в 1920 году дадаист Марсель Дюшан выставил свою знаменитую работу «L.H.O.O.Q.» — «Мону Лизу» с пририсованным усами, — вождь монархистов отчеканил: «Джоконда улыбается потому, что все, кто пририсовывал ей усы, умерли».
Соблазнительную версию изложил «желтый» американский журналист Карл Дреккер в «Сэтеди ивнинг пост» в 1932 году. Якобы еще до кражи шести супербогатым «Кащеям» поступило от аргентинского мошенника, «маркиза» Эдуардо де Вальфьерно предложение купить шедевр. Планируя кражу, он благоразумно предпочел договориться с покупателями заранее, а не лихорадочно искать их потом. Коллекционеры, естественно, согласились. Узнав о похищении, все шестеро не задумываясь приобрели копии, заранее изготовленные сообщником «маркиза» Ивом Шодроном, по цене оригинала. Каждый из них, конечно, считал себя единственным обладателем сокровища. Вальфьерно якобы рассказал об этом Дреккеру в январе 1914 года в Касабланке, взяв слово хранить тайну до смерти «маркиза».