Французская любовь. Как это бывает

– Это другое дело.

– Всегда другое дело. Так просто нас не вызывают. Только если других способов нака-зать нет. Мы последняя инстанция справедливости.

– А я?

– Ты что?

– Я?

– Про тебя особый разговор…. Подставила ты и меня и себя.

– Скорее себя.

– Себя точно.– Со вздохом произнес киллер.

– Откуда мне было знать.

– Наверно не счастливая у тебя планида голуба. Не счастливая. Некоторые родятся счастливыми – некоторые нет. Вот ты нет. Что теперь уж! Это теперь все равно.

Он достал спичку поковырял ею в зубах.

Вот ты говоришь я убийца. А как мусора? Они ведь тоже убивают? Они убийцы? Но никто их не осуждает. Они типа да! За справедливость. Но и я, если десять миллионов не отдал вон тот с собачкой, тоже наказываю. Слинять не успел. На съемной хате жил. Думал все шито-крыто. Все предусмотрел, от всего избавился и от квартиры и от машины и телефона, в другой район переехал, паспорт сменил и родственникам не сказал, где он может находиться.

Парень сделал паузу, вспоминая хронологию недавних событий.

Думал, его никто не найдет. Как же! Собачку с собой взял. По ней и вычислили. Любимая животинка. Пришел плановую прививку ставить в старую ветлечебницу. Тут-то наши и сели ему на хвост. Пришла расплата. Не по суду конечно, но за дело. По справедливости. Ты отдай не свое и живи, не скрывайся. Радуйся! Вот она жизнь! Что еще надо.

Он помолчал. Выпил еще. Лицо его побагровело, мимика лица стала замедленной, паузы между словами длинней.

– Вот зачем я так пью? После этого всегда напиваюсь, – со злостью в голосе и с недовольством проговорил парень.

– Ты много пьешь.

– Я знаю.

– Очень много, и почти не закусываешь, – проговорила она беззлобно и как бы констатируя факт.

– Хм! Заботливая.

– Да нет, я так. Пей, если тебе хочется.

– А мне не хочется совсем, – резко сказал парень.

– Видно.

– Ничего не видно.

– Вон погляди, сколько осталось в бутылке.

– Ты чё голуба! Воспитываешь?! Что-то мы засиделись с тобой. Перед смертью меня воспитываешь?

– Да прям.

– Мне в натуре не хочется ее. Потому что я хочу напиться. Напиться в хлам и все это, того… что тяжело.

– Это не выход.

– Знаю. Но так легче все пережить, – заключил он со вздохом, взял стакан и начал вертеть его в своей руке.

– Это временное облегчение.

– Скоты конечно, а тоже люди человеки.

– Возможно, среди них есть и нормальные? – Сказала Настя.

– Нормальных не заказывают.– Отрубил парень.

– Бывают наверно обстоятельства или ты в это не веришь? – предположила она.

– Верю. Если только сам чел их и не создает.

– Не специально?

– В том то и дело что специально. Рискует. Может, пройдет, а может, нет.

– Это глупо.

– Иногда проходит. Даже очень часто проходит.

– Все равно не понимаю.

– Далеко не каждый решится. Смиряются. Прощают или денег жалко, а может они и последние были. Это же еще лишние затраты. Риск, что все вскроется. С трупа ничего не возьмешь, как правило. А они на это и рассчитывают. И все ради чего?

– И ради чего? – переспросила Настя.

– Потешить свое самолюбие.– Безапелляционно сказал он.

– Ты думаешь?

– А что еще.

– Что-то другое, – засомневалась девушка.

– Конкретно?

– Не могу сказать. Разве ты тешил самолюбие, когда убивал его. Он ведь твоего отца, мать, всю вашу семью покалечил. Если есть у тебя самолюбие, ты убиваешь, если нет то пусть живет. Так что ли?

– Не знаю.

– А не думаешь что это месть. А самолюбие это другое.

– Фиг его знает! Платят деньги и лучше в это не вникать.

– До-о-оро-огое удовольствие. Оно того стоит? – Сказала Настя, растягивая слова.

– Не знаю. Я никогда не заказывал никого, – ответил он.

– Не считая генерального?

– Я его приговорил. Там другое дело.

– Для них наверно тоже «другое дело».

– Ну, может быть ты и права.– Неохотно согласился парень.

– Думаю права.

– А все одно, если даже ты уверен и прав на сто процентов, а так точно не бывает, с этим жить потом всю жизнь, – со вздохом сказал он.

– Это точно.

– Куда уж точней. Сам того не хочешь и вспоминаешь. Иногда забываешь и неделю не вспоминаешь, а то и десять дней, две недели, потом все равно начинает скрести. Я уже приспособился. Как начинают глюки душить меня, надо сразу на что-то другое заморочиться, отвлечься. Знаешь, как маленьких детей отвлекают, когда они начинают реветь. Переключают внимание и они забывают, что хотели плакать.

– Помогает?

– А что. Все то же самое. Если продолжать думать и себя накручивать то вообще так хреново будет, что прям, не знаешь, куда и бежать.

– Сегодня тоже разгрузочный вечер?

– Типа того. Получился.

– А завтра как?

– Когда с этим переспишь …на утро как-то полегче, – сказал парень.

– А я не верю, что заказывают только негодяев и подонков. Люди они и есть люди. Кто-то и их любит, для кого-то и они стараются.

– Они стараются для себя.

– Конечно прежде всего для себя, но не только. Мне кажется даже у самого плохого человека, есть какая-то отдушина, – проговорила девушка.

– Фиг его знает! Может и есть, – согласился парень. Я же не священник. Мне об их душе совсем ничего знать не хочется. Тут главный принцип «ничего личного». Я не стреляю в спины. Это тоже принцип. Я им всегда, перед тем как нажать на курок, так и говорю: «Извини брат. Ничего личного. Работа у меня такая».

– Ты думаешь, они успевают тебя понять?

– Надеюсь да.

– А я думаю, нет! Две, три секунды.

– Извини. За секунду я с обрыва помню, падал на машине, столько в сознании картинок пролетело, кажется, вся жизнь прошла.

– Обошлось?

– Даже не перевернулся.

– Повезло?

– В тот раз да! Определенно подфатрило.

– Пьяный был? Пьяным везет.

– Нет. Ни грамма. Я раньше почти вообще не бухал. Еще три года назад был почти трезвенником. Вот думаю идиоты, на что свою жизнь разменивают. И не тянуло. Ты мне веришь?

– Верю.

– Слабо веришь?

– А какой резон тебе врать.

– Был мальчик паинька. Правильный. Теперь нет. Теперь другой стал. Мне все одно крышка. Недолго осталось. Раньше не было у меня такого предчувствия, а сейчас есть. Думаешь, люди могут предчувствовать свою смерть.