Французский дворянин

– Вы говорите, что в этом доме небезопасно? – сказала она отрывисто, снова опуская факел.

– Вы ведь уже испробовали один дом в Блуа? – возразил я с прежней резкостью.

– В таком случае, ее необходимо увезти отсюда, – продолжала Фаншетта, покачивая головой с лукавым видом. – Я берусь уговорить ее. Посылайте за вашими людьми и будьте здесь через полчаса.

– Так ступайте же! – быстро сказал я, схватив ее за рукав и оттащив подальше от двери. – Если вы сможете уговорить ее, то уговорите и сделать все, что я хочу… Слушайте же, друг мой, – продолжил я еще более понижая голос. – Если она согласится явиться к королю, хотя бы только на 10 минут, и сказать ему то, что она знает, я дам вам…

– Что-о? – внезапно спросила Фаншетта жестким тоном, высвобождая свою руку из моей.

– Пятьдесят крон, – ответил я, назвав в отчаянии сумму, которая должна была показаться целым состоянием для женщины в ее положении. – Пятьдесят крон, немедленно после того, как свидание состоится.

– И вы думали, что за эти деньги я соглашусь продать вам ее? – воскликнула Фаншетта с внезапным порывом страсти, который поразил меня, как удар грома. – Стыдитесь, сударь! Вы уже уговорили ее оставить свой дом, своих друзей и страну, где все ее знали, а теперь хотите, чтобы я продала вам ее? Стыдитесь, господин де Марсак! Ступайте! – вдруг презрительно сказала она. – Ступайте и зовите ваших людей! Король, говорите вы, король! Повторяю вам, я не пожертвую даже пальчиком ее руки, чтобы спасти всех ваших королей!

С этими словами она вышла из комнаты. Я также удалился, совершенно подавленный, размышляя о той преданности, которою Провидение, без сомнения для блага знатного дворянства, а пожалуй, и для общего блага, наделило простолюдинов. Увидев Симона, с которым у меня едва хватило духу разговаривать, я отправил его к Мэньяну с приказанием прибыть ко мне с его людьми; а до их прибытия я решил сам сторожить дом. Взойдя наверх, я увидел, что Фаншетта действительно сдержала слово. Мадемуазель, хотя и с гневной гримаской на лице и с красными пятнами на обеих щеках, согласилась сойти вниз. В сопровождении меня и двух человек с факелами, заготовленными Мэньяном, она благополучно дошла до моей квартиры, где я отвел ее в заранее приготовленные комнаты, непосредственно под моими. У самых дверей она обернулась и кивнула мне, причем раскрасневшееся лицо ее было освещено светом факелов, а грудь порывисто вздымалась.

– До сих пор, сударь, – сказала она, переводя дыхание, – ваши замыслы удавались. Но не думайте, что так ваши дела будут идти и дальше, даже если бы вам удалось подкупить мою служанку.

ГЛАВА V Последний из Валуа

Несколько минут я стоял на лестнице, недоумевая, что мне делать, ввиду настоятельности сегодняшнего письма маркиза. Не будь этой спешки, я спокойно мог бы подождать до утра, надеясь, что найду девушку более рассудительной и разумной. Но при данном положении дел я не смел решиться на дальнейшую отсрочку: мне оставалось одно средство – немедленно идти к Рамбулье и откровенно объяснить ему положение дел.

Мэньян поставил одного из своих людей у открытой двери на улицу, а сам расположился на верхней площадке лестницы, откуда мог видеть всех входивших, не будучи видим сам. Вполне довольный его распоряжением, я оставил ему в помощь одного из людей Рамбулье и взял с собой Симона Флейкса, безупречность которого в отношении девушки возбуждала во мне серьезные сомнения. Ночь была холодная. Небо, где оно было видно между крыш, было ясно и усеяно звездами. Дул пронизывающий ветер, заставивший нас плотнее укутаться в плащи и ускорить шаг, что, впрочем, вполне согласовалось с моим возбужденным настроением. Будучи уверен, что согласись только мадемуазель, – и я мог бы считать свое поручение оконченным, я не мог не злиться на женщину, которая из-за минутного каприза готова была играть государственными тайнами, как пешками, и ставить на карту плоды работы целой недели. Но еще больше досадовал я на себя за слабость и уступчивость, за эту возню с ней. Напрасно я презрительно повторял себе, что она – женщина, а женщины ведь не могут быть ответственны за свои поступки. Я сознавал, что настоящая разгадка моей снисходительности заключается не в этом, а в том подозрении, которое подтверждалось ее намеком на подарок при моем отъезде из Рони: в сущности, я сам был причиной ее внезапной раздражительности. Следуя далее такому течению мыслей, я мог бы прийти к подобающим заключениям. Но когда я дошел до квартиры Рамбулье, внимание мое было привлечено необычайной тишиной в доме, где обыкновенно можно было видеть на лестнице с полдюжины болтающих слуг. Все двери были заперты; ни одной свечи не было видно в окнах. Когда я постучался, в ответ раздался печальный отзвук пустых комнат. И не лакей бросился отворять дверь, а послышались шлепающие шаги, старого привратника, пришедшего, наконец, с фонарем. Когда он отворил и, узнав меня, начал извиняться за промедление, я нетерпеливо перебил его, спрашивая, в чем дело.

– И где маркиз? – добавил я, входя в комнату, чтобы укрыться от ветра, и уронив при этом свой плащ.

– Разве вы ничего не слышали, сударь? – спросил меня худой, дряхлый старик, поднося фонарь к самому моему лицу. – Боюсь, что на сей раз это уж будет конец.

– Какой конец? Конец чему? – сердито спросил я. – В чем дело? Терпеть не могу недомолвок и загадок!

– Да разве вы не слышали последней новости, сударь? Вам неизвестно еще, что герцог Меркер и маршал Рец со всей своей свитой, уехали сегодня из Блуа?

– Нет, куда же они поехали?

– Говорят, в Париж, чтобы соединиться с Лигой.

– Но должно ли это, по вашему мнению, означать, что они оставили службу короля?

– Именно так, сударь.

– Но не герцог же Меркер: ведь он зять короля и всем обязан ему!

– И все-таки ушел от него. Маркиз сам получил это известие около четырех часов или немного позже. Он немедленно собрал всех своих людей и постарался убедить их возвратиться. По крайней мере так рассказывают.

Ну, подумал я, если уж такие люди, как Меркер, у которого было полное основание стоять за короля, и Рец, которого давно подозревали в недовольстве, уходят от двора, значит, опасность действительно близка. Следовательно, король уже должен сознавать, что его трон колеблется, и должен стремиться ухватиться за любое средство, лишь бы поддержать его. При таких обстоятельствах я счел своей обязанностью поспешить к нему и, несмотря ни на что, заставить его выслушать меня, чтобы именно я, а не Брюль, Невер или Тюрен воспользовался проявлением у него первого признака чувства самосохранения. Приказав привратнику запереть дверь, я поспешил в замок и здесь окончательно утвердился в своем решении. Дворец оказался почти в таком же состоянии, как дом Рамбулье. Правда, у ворот стояли по два часовых, которые пропустили меня лишь после подробного допроса и обыска; но двор перед дворцом, который именно в этот час должен был быть освещен массой факелов и кишеть лакеями и конюхами, представлял теперь жалкую пустыню, освещенную полдюжиной слабо мерцающих огней. В самом дворце приемная была пуста и плохо освещена; на лестнице стояло несколько кучек шушукающихся слуг, проводивших меня испытующими взорами; передние были почти пусты или же заняты стражниками швейцарской гвардии в серых мундирах. Там, где я ожидал увидеть придворных, собравшихся встретить своего повелителя и принести ему изъявление верноподданнических чувств, оказались только мрачные лица, подозрительные взоры и коварно молчащие уста. На всем царил дух какой-то принужденности и чего-то зловещего. Одинокие шаги глухо отдавались по зале. В длинных коридорах, которые еще так недавно оглашались веселым смехом и звуком бросаемых костей, царило запустение, как по отъезде двора. Среди разговоров мне удалось расслышать имя Гиза: мне показалось, будто его могучая тень царила над этим местом и тяготела как проклятие.

Войдя в комнату, я увидел, что и здесь положение было немногим лучше. Ни самого короля, ни кого-нибудь из придворных дам не было. У алькова стояли только несколько мужчин, в числе которых я разглядел одного из секретарей короля, Револя, При моем появлении все присутствующие устремили на меня жадные взоры, ожидая интересных новостей; но, разглядев, кто я, отвернулись с видимой досадой. Герцог Невер, заложив руки за спину, нетерпеливо ходил взад и вперед перед окном, а Бирон и Крильон, примиренные сознанием общей опасности, громко разговаривали, стоя перед камином. Будучи еще слишком недавно при дворе, чтобы чувствовать себя без стеснения, я несколько минут стоял в нерешительности. Наконец, собравшись с духом, я смело подошел к Крильону и просил его содействия, чтобы устроить мне немедленную аудиенцию у короля.

– Аудиенцию? Так. Вы желаете видеть его наедине? – спросил Крильон, нахмурив брови и многозначительно поглядывая на Бирона.

– Да, я прошу вас именно об этом, – твердо ответил я, хотя сердце мое мучительно сжалось. – Я явился сюда по поручению маркиза Рамбулье, мне необходимо немедленно видеть его величество.

– Ладно! Это называется говорить прямо, – сказал он, ударив меня по плечу. – Вы увидите короля. Вы поступили совершенно правильно, обратившись с этим к Крильону. Револь! – продолжал он, обращаясь к секретарю и указывая на меня. – Этот господин привез письмо королю от Рамбулье. Проводите его немедленно в кабинет к его величеству и доложите о нем. Я отвечаю за него.

Секретарь только пожал плечами.

– Это невозможно, месье де Крильон, – возразил он внушительным тоном. – В настоящую минуту совершенно невозможно.

– Невозможно? – резко воскликнул Крильон. – Сейчас же проводите его к королю! А если из этого выйдет какая-либо неприятность, я всю вину принимаю на себя. Слышите?

– Но его величество…

– Ну?

– Он в настоящее время изволит молиться, – не сдавался секретарь.

– К черту его молитвы! – воскликнул Крильон так громко, что все вздрогнули, а Невер даже язвительно усмехнулся. – Слышите вы? – продолжал провансалец, и лицо его покраснело еще больше, а голос стал еще громче. – Или прикажете прочистить вам немного уши, друг мой? Отведите этого господина в кабинет короля, и если его величество будет гневаться, скажите, что вы поступили по моему приказанию. Повторяю вам: он от Рамбулье.

Не знаю, угроза или имя Рамбулье подействовали на секретаря, но он после минутного колебания согласился и, с недовольным видом сделав мне знак следовать за собой, направился к занавеске, которой была завешена дверь в кабинет короля. Пробормотав впопыхах несколько слов благодарности Крильону, я последовал за секретарем и подошел уже к самой двери, как вдруг услышал, что кто-то вошел в комнату. Не успел я обернуться и увидеть, что это был Брюль, с досадой и недоумением взглянувший на меня, как Револь, приподняв занавес, сделал мне знак войти. Я рассчитывал, что пройду прямо к королю, но очутился в крошечной комнатке, скорее даже в коридоре, закрытом с обоих концов тяжелыми занавесями. Двое стражей, принадлежавших к шайке Сорока Пяти, при моем появлении встали и устремили на меня подозрительные взоры. Самая комнатка, тускло освещенная лампой с красным стеклом, показалась мне совсем мрачной, несмотря на занавеси, бархатную скамью и тяжелую матерчатую обивку стен, которая не пропускала ни одной струи чистого воздуха: она имела какой-то зловещий вид. Но у меня не было времени производить наблюдения: Револь, быстро опередив меня, приподнял занавеску противоположной двери и, прижав плащ к губам, сделал мне знак войти.