Французский дворянин

– Но, сударь, ведь мы с вами вовсе не ссорились.

– Опять то же! – ворчливо возразил он. – Если это все, что вы имеете сказать, так давайте драться.

– Нет, это не все, – ответил я решительно, вкладывая шпагу в ножны. – Я не только не ссорился с вами, господин Крильон, но в последний раз, когда мы виделись с вами, вы оказали мне даже значительную услугу.

– Ну так теперь, значит, как раз время отплатить за нее, – весело ответил Крильон, словно таким образом дело улаживалось само собой.

– У меня все-таки есть еще одно извинение, – сказал я этому страстному вояке, едва удерживаясь от смеха. – Я едва оправился от болезни и чувствую себя очень слабым.

Впрочем, я все-таки не отказался бы от поединка, но уступить первенство Крильону мог бы и лучший боец, чем я, ничуть не роняя этим своего достоинства.

– О, если вы так заговорили, то довольно, – ответил Крильон с разочарованным видом. – Впрочем, уже темно. Это да послужит мне утешением! Но вы не откажетесь распить со мной стаканчик вина? Голос ваш мне знаком, хотя не помню, где я вас видел и какую мог оказать услугу. Во всяком случае, на будущее можете вполне рассчитывать на меня. Я люблю людей смелых и скромных и не знаю лучшего друга, чем солдат.

Я ответил ему в том же роде. Толпа, которая сначала готова была разорвать меня, теперь смотрела с почтением. Вдруг господин в маске, из спутников Крильона, подошел ко мне и поклонился самым изысканным образом.

– Поздравляю вас, сударь, – сказал он, свысока обращаясь ко мне. – Вы владеете шпагой на редкость ловко и, можно сказать, сражаетесь не только рукой, но и головой. Если вы когда-нибудь будете иметь нужду в друге, то окажете мне большую честь, вспомнив о виконте Тюрене.

Я низко поклонился, стараясь скрыть свое изумление. Обладай я даже воображением Брантома, я не мог бы придумать ничего чудеснее и занятнее нашей встречи: я и виконт де Тюрен, оба в масках, и вместо взаимных упреков и угроз обмениваемся любезностями и обещаем друг другу помощь и содействие! Не зная точно, дрожать ли мне от страха или смеяться по поводу столь любопытного стечения обстоятельств, я ответил уклончиво, прося у виконта не обижаться за то, что я должен сохранить свою таинственность. Тут меня охватил новый страх: а ну как Крильон узнает меня и назовет по имени! Это побуждало меня ускользнуть отсюда поскорее. Но виконт продолжал говорить – я не мог уйти уже из вежливости к нему.

– Вы, кажется, направляетесь на север, как и все остальные? – спросил он, глядя на меня с любопытством. – Осмелюсь спросить, едете ли вы в Медон, где в настоящее время находится король Наваррский, или ко двору в Сен-Клу?

Я ответил, что еду в Медон. Беспокойство мое все усиливалось от его пронзительного взгляда.

– В таком случае, если вы ничего не имеете против моего общества, я к вашим услугам, – сказал виконт, снова кланяясь мне с утонченной вежливостью. – Я также еду в Медон и думаю двинуться в девять утра.

По счастью, он принял мое молчание за согласие и отошел, прежде чем я успел поблагодарить его.

Гораздо большего труда стоило мне отделаться от Крильона. Он, казалось, почувствовал ко мне внезапное влечение, кроме того, его интересовал также вопрос, кто я такой. Но мне уже успели наскучить разные назойливые предложения со всех сторон – я поспешил потихоньку ускользнуть и пробрался в конюшню. Здесь я отыскал моего Сида и растянулся возле него на соломе, то перебирая в памяти прошедшее, то строя планы на будущее. Сон скоро застиг меня на мысли о том, как бы добраться до Медона раньше виконта, чтобы воспользоваться его отсутствием: только таким путем я мог избежать опасности, которой добровольно пошел навстречу.

ГЛАВА XV В Медоне

Мы выехали, когда в гостинице все еще спали, и прибыли в Медон на следующий же день около полудня. Не стану утруждать читателя рассказом о том, что переживали мы с мадемуазель в этот последний день нашего путешествия, какие клятвы давали друг другу и как почти раскаивались в том, что решились на такой шаг. Мадам Брюль относилась к нам с нежной предупредительностью, постоянно оставляла нас вдвоем, а сама ехала на некотором расстоянии с Фаншеттой. Мысль о предстоящей разлуке так удручала нас, что мы забывали обо всем остальном и лишь изредка обменивались словами.

Мы ехали рядом, держась за руки и почти не спуская глаз друг с друга, полные мрачных предчувствий. Сначала ехали спокойно, но недалеко от города, когда вдали уже показался замок, над которым развевался флаг с гербом Бурбонов, мы попали в толпу, обычно сопровождающую армию. Толпы стояли и на перекрестках. Нагруженные телеги и навьюченные мулы загромождали мосты; то и дело какой-нибудь всадник проносился мимо нас галопом; не то кучка солдат в беспорядке, с пением и криком проходила по дороге. Там и сям, как бы для предостережения, стояли виселицы с болтавшимися на них трупами; мимо нас проезжали экипажи с разряженными дамами и молодыми франтами, возвращающимися с прогулки. При таком стечении народа мы проехали незамеченными и, вступив в город, остановились разведать, где остановилась принцесса Наваррская. Узнав, что она помещается в городе, брат ее – в замке, а король Франции – в Сен-Клу, я со своим отрядом решил расположиться шагов на сто дальше, на одном проселке, и, соскочив с коня, поспешил к своей милой.

– Мадемуазель! – сказал я важно и так громко, чтобы слышали все мои люди. – Время настало: я не могу далее сопровождать вас. А посему прошу вас засвидетельствовать, что как я увез вас, так и вернул с вашего же согласия. Прошу дать мне такое удостоверение: оно может мне пригодиться.

Она наклонила голову и, взяв меня за руку, заговорила дрожащим голосом:

– Сударь, я не дам вам никакого свидетельства, пока жива. – Тут она сняла маску: слезы текли по ее лицу. – Да хранит вас Бог, месье де Марсак! – продолжала она, наклонившись так, что лицо ее почти коснулось моего. – Да поможет Он вам достигнуть желанной цели! Если же вам придется слишком дорого заплатить за все то, что вы для меня сделали, я не выйду замуж никогда. Пусть все эти люди будут мне свидетелями!

Я не мог вымолвить слова от волнения и, преклонив колено, поцеловал ее руку. Затем я дал знак продолжать путь. И они, в сопровождении Флейкса и Мэньяна, отправились. Мадемуазель долго оглядывалась и кивала мне, пока наконец они не скрылись за поворотом дороги.

Я тоже повернулся и с тяжестью в сердце пошел к своему Сиду, который стоял е понуренной головой. Я вскочил в седло и шажком поехал в замок. Путь был недалек: скоро я очутился на дорожке, ведущей к воротам, у которых уже собралась толпа. Народ входил и выходил; некоторые располагались в тени у стен; конюхи прогуливали лошадей. Солнце ярко освещало замок и весь двор; каски гвардейцев блестели. Я ехал, ничего не замечая, равнодушный ко всему окружавшему, и на время даже забыл все свои сомнения, как вдруг кто-то быстро подошел ко мне и взглянул мне прямо в лицо. Я продолжал свой путь; но незнакомец побежал за мной и тихо позвал меня по имени. Я остановил Сида и взглянул на него.

– Да, – машинально произнес я. – Я де Марсак, но я вас не знаю.

– Все равно: я жду вас вот уже три дня. Рони получил ваше послание, и вот что мне поручено передать вам, – сказал он, подавая клочок бумаги.

– От кого это?

– От Мэньяна, – коротко отвечал он, осматриваясь кругом, и пошел своей дорогой.

Я взял записку и, зная, что Мэньян не умел писать, не удивился, что она была без подписи. Краткость содержания записки вполне согласовалась со сдержанностью ее подателя: «Ради всего святого, вернитесь и ждите! Ваш враг здесь: доброжелатели ваши бессильны». Однако даже такую записку и при таких обстоятельствах я прочел равнодушно. В самом деле, не затем же я предпринял столь длинное путешествие, не затем провел Тюрена, чтобы в конце концов проиграть дело и обмануть себя самого! К тому же отдаленная пальба, указывавшая, что по ту сторону замка происходило сражение, побуждала меня продолжать путь: теперь или никогда я своим мечом мог заслужить прощение. Только ради Рони (я был уверен, что записка от него) я решился действовать как можно осторожнее и ни в коем случае не упоминать его имени, не обращаться к нему. Я приближался к воротам. Народ расступался и почтительно давал мне дорогу: все были поражены появлением знатного незнакомца одного, без свиты. Я узнал многих из тех, кого видел шесть месяцев тому назад при дворе; но меня никто не узнал благодаря моему переодеванию. Я спросил ближайшего соседа, в замке ли король Наваррский.

– Он поехал к Французскому королю в Сен-Клу. Его ждут через час.

Рассудив, что у меня еще достаточно времени до приезда Тюрена, я слез с коня и, взяв его за поводья, прошелся вдоль стены. Число прибывающих увеличивалось. Более высокопоставленные лица, подъезжая к воротам, слезали с лошадей и оставляли их на попечение лакеев, а сами шли в замок. Офицеры в ярких мундирах и блестящих латах, покрытые пылью, проезжали в ворота. Вестовой прискакал с письмами и в один миг был окружен толпой любопытных, которые оставили его в покое только для того, чтоб обратить внимание на новых пришельцев. То была кучка горожан; их мрачные лица и боязливые взгляды не предвещали ничего доброго. Занятый сначала наблюдением, я мало-помалу начинал терять терпение и испытывал всю неловкость ложного положения. Я ясно сознавал, что подвергнусь оскорблениям, представившись королю среди народа, но ничего другого не оставалось. Я не мог отважиться войти в замок: тогда пришлось бы открыть свое имя, и я совсем не увидел бы короля Наваррского. Но оставаясь здесь, я чуть не погубил себя. Вдруг я увидал одного дворянина и был узнан им. Он подъехал к воротам, весьма важно сошел с коня и отдал поводья конюху. То был Форжэ, секретарь короля, которому я передал прошение в Сен-Жане. Он с удивлением посмотрел на меня и издали поклонился, не решаясь заговорить. Но затем подошел и снова поклонился очень сухо и неприветливо.