Французский легион на службе Гитлеру. 1941-1944.
Шрифт:
С национальной точки зрения, французские добровольцы желали «застолбить» за представителями своей нации место в нацистской Европе, дабы они, как фронтовики, могли требовать свою «долю» от вклада в разгром СССР и получать социальные блага. Подобные настроения были достаточно широко распространены; так, в 1943 г. в книге «Мировая борьба Рейха» («Dcr Weltkampf des Reiches»), выпущенной НСДАП, были такие слова: «Те, кто не участвуют в Новом Порядке Европы, не могут претендовать на то, что их голос будет услышан после окончательной победы»{100}. Под «участием» здесь стоит понимать и «установление» этого порядка. Например, лейтенант ЛФД Урдан писал: «Борьба против большевизма необходима. Учитывая ее европейский характер, становится важным участвовать в ней, присутствие французской экспедиционной силы в России становится одной из
Наконец, была и личная мотивация в виде получения социального статуса, заработной платы и льгот. Так, например, некоторым скандинавским добровольцам СС немцы обещали земельные наделы и политические посты на оккупированных территориях{102}.
Особую, пусть и небольшую, категорию в числе идеологически мотивированных легионеров составили добровольцы не французского происхождения, как, например, белоэмигранты и выходцы из бывшей Российской империи (грузины, русские, украинцы). Многие из них воевали на стороне белых армий в Гражданской войне в России, а в годы эмиграции служили во Французском иностранном легионе; некоторые даже участвовали в Гражданской войне в Испании на стороне франкистов. Накопленный ими обширный боевой опыт и знание языков превращал их в ценные кадры. Для многих из них главным мотивом для записи в ЛФД было желание продолжить неоконченную борьбу с коммунизмом, советской властью и большевистским государством, которое выросло и окрепло за 20 лет{103}. Также среди иностранцев можно выделить группу североафриканских арабов и негров; удивительно, но некоторые из этих «неарийцев» были ультраправыми. Была также группа бретонцев (Бретань — область на северо-западе Франции, когда-то бывшая независимой) и несколько волонтеров иных национальностей.
Сами офицеры ЛФД впоследствии давали разные оценки мотивации легионеров. Так, французский лейтенант Урдан в своем отчете отмечал, что большинство из тех, кого он видел и кем руководил, были людьми гражданских профессий или безработными, которые пошли в ЛФД за «длинным франком», а не по идейным мотивам. Он приводит статистику (цифры относятся к его взводу, которым он командовал): 85% — пришли в ЛФД из-за денег; 10% — исходя из материальных и идейных побуждений; 5% — только по идейным побуждениям. Легион в целом он рассматривает так: 75% пришли в пего по семейным причинам (проще говоря, для них это был «побег на войну»); 25% записались по ряду неясных причин, которые они сами себе не могли объяснить{104}.
Один из командиров I батальона, майор Жан Ксавье Симони, который был очень критичен по отношению к своим подчиненным, в 1943 г. писал, что большая часть бойцов его батальона рассматривает свое пребывание в России как возможность питаться лучше, чем во Франции, и иногда расслабляться в обществе женщин и водки{105}.
Несомненно, подобный критический подход, пусть и высказанный офицерами самого легиона, не всегда и не во веем соответствовал реальности. Скорее всего, как всегда в жизни, существовало все вместе и сразу: как политические, так и прозаические (финансовые, личные, семейные и другие) причины, сподвигшие французов записаться в ЛФД.
Политика, несомненно, имела место в ряду мотивационных моментов французских легионеров. Так, согласно одному источнику, 30% не имели никакой политической привязанности, но в целом одобряли политику Петэна; 20% были активистами НФП; 20% были активистами СРД; 5% были «франсистами»; 5% были членами ННО или другой политической партии; 5% были профессиональными солдатами; оставшиеся 15% вообще не имели политических убеждений{106}.
15 сентября Гальдер вновь отмечал в своем дневнике: «Из французских добровольцев может быть скомплектовано не более двух батальонов. Хороший личный состав. Эти батальоны могут быть переброшены сюда не ранее ноября»{107}.
В Дебице уже все было готово для приема французов: персонал лагеря составляли 213 офицеров и иных чинов германской армии, под командованием майора Ялмара Хам- мершмидта{108}. 61 франкоговорящий немец был ответственен за непосредственную военную подготовку легионеров.
5 октября, в 10 часов утра, первые два батальона принесли присягу Адольфу Гитлеру, но не как рейхсканцлеру, а как «главнокомандующему Вермахта»{109}. Немцы разъясняли, что это всего лишь обычная военная процедура присяги главе европейской армии,
и что она не на всю жизнь, как у немцев, а лишь на время операций{110}. Церемония началась с выступлений (слово держал Дорио), которые плавно перетекли в двойное богослужение, протестантское и католическое. Последнее проводил капеллан ЛФД, монсеньор Жан Майоль де Люпэ, который, как пишет историк Джексон, завершал воскресную мессу выкриком: «Хайль Гитлер!»{111} Оп прибыл в лагерь двумя днями ранее и, но его словам, «Господь сохранит защитников христианской цивилизации». После богослужения выступил командир полка Лабонн. Он подчеркивал в своей речи, что Германия сражается за цивилизацию и «Новую Европу» против «восточной угрозы». Завершил он свое выступление словами: «Легионеры, да здравствует Германия и да здравствует Франция!» На церемонии также присутствовал немецкий генерал Ганс Хальм, командующий VIII военным округом.Настал момент произнесения текста: когда Лабонн присягал, его левая рука лежала на шпаге, которую держал генерал Хальм. Лабонн поднял правую руку вверх и произнес: «Я клянусь перед Богом беспрекословно подчиняться главе германских и союзных армий, Адольфу Гитлеру, в борьбе против большевизма и готов в любое время, как храбрый солдат, пожертвовать свою жизнь». Легионеры, которые также стояли с поднятыми правыми руками, хором отвечали: «Я клянусь»{112}. Французский ветеран Лаба запомнил лишь некоторые слова из присяги: «Я клянусь беспрекословно подчиняться Адольфу Гитлеру, главнокомандующему вермахта, и быть верным солдатом в борьбе против большевизма»{113}.
После принесения присяги слово взял генерал Хальм: «Солдаты французского легиона. Сплоченные священной клятвой, которую вы только что принесли, глядя на знамена германских полков и на ваше собственное знамя, как братья по оружию, мы пойдем в бой плечом к плечу, веря, что эти знамена приведут нас к окончательной победе. Да здравствует Франция! Да здравствует Германия! Да здравствует Фюрер, главнокомандующий германской армии, Адольф Гитлер! Зиг хайль!»{114}
Были и те, которые почувствовали себя преданными и отказались приносить присягу: после избиения их отправили в тюрьму, где некоторые из них погибли{115}.
Некоторых легионеров по-настоящему взволновала сама присяга, и не то чтобы в хорошем смысле. Урдан писал, явно чувствуя что-то недоброе: «Принесенная Гитлеру присяга сделала из легионера настоящего германского солдата. Следовательно, если рассматривать только мой пример, я теперь оберлейтенант в германской армии, такой же, как и любой другой оберлейтенант немецкой пехоты. Мое положение, в случае если вновь вспыхнут боевые действия между Германией и Францией, будет просто неразрешимым. С одной стороны, я француз и обязан выполнять свой долг ради Франции, с другой стороны, я связан клятвой верности лично рейхсканцлеру. Что же делать в подобной ситуации, у которой, конечно же, очень малый шанс на появление?»{116}
Другой легионер говорил о неосознанности выбора: «Я не считаю, что приносил присягу, потому что когда я поднял руку, я не думал»{117}.
8 октября из Франции выехала третья группа добровольцев{118}. 12 октября, 21 офицер, 125 унтер-офицеров и 498 бойцов во главе с полковником Альбером Дюкро прибыли в Дебицу. Эти добровольцы составили основу для двух «тяжелых» рот (13-й, 14-й) и штабного подразделения ЛФД. Служба безопасности начала проверку добровольцев: выяснилось, что в их ряды затесались нежелательные элементы, саботажники и коммунисты. Некоторые из них уже успели установить связь с польским Сопротивлением, однако действовали достаточно неуклюже.
18 октября во французской коллаборационистской газете Марселя Деа «L’Oeuvre» опубликовали слова одного из добровольцев: «Наше путешествие закончено, мы на пороге непокоренной страны, на границе двух неуловимых реальностей: арийской цивилизации и семитского варварства. По ту сторону этой границы существует другой парод, идеал, противоположный нашему: разрушение общества. Мы пришли, чтобы помочь раздавить чудовище»{119}.