Франкский демон

Каким бы безбожным вралём ни был лекарь, всё же слова его относительно скорого падения власти Комнинов приятно согревали душу. Понимал князь без княжества, рыцарь без коня, что в известной мере обязан своим нынешним положением политике Мануила да бывшего родственничка, ныне уже покойного правителя Иерусалима, идеального короля Бальдуэна.

— Ладно, Рамдала, — примирительным тоном начал Ренольд. — Иди к нам поближе. Мы вовсе не хотели обидеть тебя недоверием. Дьявол с ним, с Мануилом. Даст Господь, твои предсказания исполнятся. Скажи-ка мне теперь лучше, каков собой Саладин?

Немедленно забыв о своей обиде, Абдаллах придвинулся поближе к франкам и заговорил:

— Вот уж чего никогда не скажу, так это неправды! Если не знаю чего, так и признаюсь, что не знаю, а не выдумываю, как иные, чего ни попадя. Одно ведаю, сей муж сердит и запнет своего господина, и не только самого его, а и весь род его. Клятвы дому его с себя сложит и примется пожирать область за областью, княжество за княжеством, царство за царством. Я за то и попал сюда, что по простоте души своей и благорасположению моему к людям, которым служу, открыл им правду. Сказал я им, что за саратаном Махмудом идёт асад Юсуф. Поелику прилив не остановить, и как ночь сменяет день, а день ночь, как один месяц сменяет другой и год идёт за годом, так одно дерево растёт и наливается соком, а другое иссыхает; как ребёнок становится на ноги, вырастает и, сделавшись мужем, дав плоды, старится и умирает, так и один народ, пережив славу сильного, в свой черёд уступает место другому. А кто правит им, один царь или другой, то от Всевышнего, он, как капитан на судне, ставит кормчим того, кто потребен к случаю. Неспособному или неопытному не доверит он руль в бурю, если только не намерился погубить корабль... — Врачеватель и звездочёт неожиданно прервал свою речь на самой высокой ноте и добавил уже совсем иным тоном: — Так-то вот я и сказал им... [17]

17

За саратаном (знак рака) действительно следует лев — асад. Что до Салах ед-Дина, то он вполне мог родиться под знаком льва — месяц зу-ль-каада 531 года лунной хиджры. Однако Нур ед-Дин, появившийся на свет в десятый месяц 511 лунной хиджры (в 1118 г. н. э.), — года собаки и, как можно с большой долей уверенности предположить, под знаком хут (рыбы), — не мог с полным правом называться саратаном. Скорее тут всё дело в образности выражений рассказчика.

Теперь об именах. Нур ед-Дин в отличие от своего знаменитого отца, атабека Мосула Имад ед-Дина Зенги, никогда не величался сверх меры. Более того, как говорили некоторые из современников, могущественный правитель был не просто скромен, но даже и весьма склонен к самоуничижению. Например, он сам себя называл просто этот Махмудка или — тут явно сделала своё дело «астрологическая собака» — этот пёс Махмудка. Где-то мы уже что-то подобное слышали, не правда ли? Был один такой весьма знаменитый политический деятель, называл себя — Ивашка, удельный князишка Московский, грозный именем и страшный деяниями «великий магистр ордена кромешников».

— Так и сказал? — переспросил Ренольд. — И что же они?

— Эмиру Гюмюштекину донесли мои слова, — со вздохом произнёс Абдаллах. — Он усмотрел в этом призыв сдать город визирю Египта и бросил меня в темницу. Хотел казнить, но юный наследник Малик ас-Салих попросил его пощадить меня. Я же утешил обоих, сказав, что курдскому выскочке никогда не войти в этот город.

— Ты, наверное, соврал им? — спросил князь. — Ты же говорил, он будет пожирать царство за царством?

— Я никогда не говорю неправды! Даже самый прожорливый человек не может проглотить всю землю. Он или, в какой-то момент насытившись, умерит свой аппетит, или, поперхнувшись костью, отрыгнёт съеденное.

— Значит, ты утверждаешь, что Саладин не возьмёт этот город? — решил уточнить Жослен.

— Никогда! — воскликнул Абдаллах и добавил как бы между прочим: — При жизни великого эмира Гюмюштекина и благословенного Малика ас-Салиха Исмаила. Впрочем, я не собираюсь сидеть и дожидаться их смерти, потому что так вернее всего дождусь своей.

Оба франка посмотрели на своего товарища по несчастью с подозрением: он, надо думать, чего-то недосказывал, ибо что ещё могли означать последние его слова, как ни намёк на попытку покинуть узилище помимо воли тех, кто поместил его сюда?

Поскольку Абдаллах молчал, Ренольд спросил:

— Ты что, хочешь сбежать?

— Сбежать? — переспросил врачеватель и звездочёт. — Помилуй меня Аллах! Я собираюсь уйти отсюда. А поскольку я уже выбрал себе господина, то хотел бы покинуть сию гостеприимную обитель вместе с ним.

— А я?! — воскликнул юный оруженосец, забыв о том, что ещё совсем недавно и не сомневался относительно полного отсутствия перспектив побега. — Как же я?

— Ты, похоже, также нашёл себе господина, — покачал головой Абдаллах. — Придётся взять и тебя, хотя и не следовало бы из-за твоего непочтения к старшим.

Ренольд тоже встрепенулся. О, надежда! Даже казнимого на плахе она покидает не прежде, чем топор палача обрушится на его шею.

— Но как ты собираешься проделать это?! — не вытерпел рыцарь. — Мы не можем уйти дальше, чем позволят эти проклятые цепи!

Видя, какое впечатление произвели его слова, Абдаллах преисполнился гордостью — как же, такой знатный человек готов слушать простого звездочёта, открыв рот, как мальчишка, ловить каждое слово.

— Я знаю средство, перед которым не устоят ни одни кандалы на свете, — задирая длинную бороду, заявил лекарь со всей надменностью, на какую только был способен. Пробравшись к замаскированному в соломе сундучку, он достал оттуда какую-то довольно крупную склянку очень тёмного стекла и, показав её замершим в ожидании франкам, торжественно произнёс: — Оно здесь. Бедняга Хасан ещё пожалеет о своей доброте.

Оба товарища врачевателя и звездочёта пропустили мимо ушей упоминание о стражнике, доставившем в подземелье снадобья Абдаллаха, — ясно же, что при побеге Хасана и его товарищей придётся прирезать, — куда больше их волновало, как с помощью какого-то вещества, заключённого в склянке, можно расковать тяжёлые узы?

— Что в этой бутылке? — спросил несказанно удивлённый Жослен и сам же высказал предположение: — Всемогущий джин? Я слышал о таких, но, признаться, никогда не думал, что они существуют. Как же они помещаются в таких маленьких бутылях?

Врачеватель и звездочёт снисходительно засмеялся, а потом произнёс:

— Джин? М-да... Что-то вроде этого. Теперь надо только дождаться, когда войска султана Египта встанут под стенами города. Уверен, ждать осталось недолго.

IV

Ждать и верно оставалось недолго.

Год 570 лунной хиджры стал для тридцатисемилетнего сына простого курдского шейха годом начала второй фазы восхождения к вершинам власти. В начале первого месяца зимы 1174 года от Рождества Христова Салах ед-Дин выступил из Дамаска на север [18] .

18

Год в Утремере начинался не с 1 января, а со дня празднования Рождества. Иногда к номеру года добавляли ещё число лет, прошедших со дня освобождения Иерусалима (15 июля, июльских ид 1099, дня взятия города крестоносцами). Скажем так, MCLXXIV anno ab incamatione Domini, или просто A.D. (1174) до 14 июля включительно являлся LXXV семьдесят пятым годом a capitone Jerusalem, а с 15-го и до своего окончания, то есть до сочельника, — LXXVI. Князья Антиохийские, особенно Боэмунд Заика, ставили год от основания княжества; поскольку Антиохия стала христианской июня 1098 г., то там 1174 г. был LXXVI и LXXVII. Иногда особо отмечали годы правления какого-нибудь из правителей. Пользовались также римскими индиктами, тут 1174 г. был седьмым индиктом.

По мусульманскому календарю 1 января 1174 г. приходилось на 25 день джумада аль-уля (пятого месяца) 569 года, соответственно 1 января 1175 г. — 5 джумада аль-ахира (шестого месяца) 570. Период с 1 января (или в нашем случае с 25 декабря 1173 г.) по 31 августа 1174 г. соответствовал 6682 году византийской эры; с 1 сентября по 31 декабря — 6683-му.

9 декабря он вошёл в Хомс. Хотя город сдался, цитадель ещё держалась, и повелитель Египта, оставив часть войск для завершения осады, двинулся дальше. Пройдя через Хаму, он в последних числах декабря встал лагерем у Алеппо. 30-го Саад ед-Дин Гюмюштекин, правивший там именем юного ас-Салиха, захлопнул ворота перед самым носом Салах ед-Дина.

Трудно сказать, как повели бы себя жители — едва ли не половина их была настроена отворить ворота Салах ед-Дину, — если бы не поступок наследника Нур ед-Дина. Отрок сам вышел к толпе и умолял горожан защитить его, оградить от злобы завоевателя. Растроганные словами мальчика, который ничего не приказывал им, а просил, жители Алеппо все как один принялись готовиться к ожесточённой обороне. Эмир Гюмюштекин нарядил гонцов к соседям: в Мосул, где правил Сайф ед-Дин, племянник покойного отца ас-Салиха, в Масьяф, столицу владений ассасинов, и к франкам.

Тем временем бальи Иерусалимского королевства, прокуратор Святого Города, граф-регент Раймунд Третий Триполисский, одержав блестящую победу над политическими оппонентами, счёл уместным оставить молодого короля на попечение коннетабля Онфруа де Торона. Канун праздника Рождества Христова застал графа в Акре, где бальи задержался на несколько дней и где был застигнут известием о прибытии в Триполи посольства из Алеппо. Принёс весть графу его собственный вассал — рыцарь Раурт, державший маленький денежный фьеф в Триполи и носивший прозвище «Вестоносец» [19] .

19

«Comes Tripolitani et totus regni procurator» — так на латыни, использовавшейся в королевстве в XII веке при составлении государственных актов, писался титул Раймунда.

Новость пришла днём, и Раймунд, отправив в Триполи двух ноблей с приказом готовить дружину к походу, решил задержаться на день-другой, дабы набрать вспомогательное войско из охочих до драки и добычи мужей. Вечером, чтобы не скучать, граф устроил небольшой пир для самых приближённых, и прежде всего для братьев Ибелинов, старшего — Бальдуэна, сеньора Рамлы, и младшего — Балиана. Они, как орден госпитальеров и старик Онфруа де Торон, переживший на посту коннетабля двух королей и похоронивший сына, являлись главной опорой Раймунда в его притязаниях на регентство.