Франкский демон

— Я тебя послушаю! — зловеще улыбаясь, пообещал Ренольд. — Только я ведь предлагал тебе уйти подобру-поздорову, а вот теперь точно вздёрну! Но прежде уважу просьбу. Говори, да покороче!

— Что ж! — Ватранг поднялся и показал на толпу приобретённых в Каире пленников, которые, исподлобья глядя на разгневанного господина, ожидали окончания перепалки. — Я привёл тебе викингов. Они не только самые лучшие моряки на всём белом свете, но и плотники. У тебя в лесах Моабитских растёт лес, вполне годный для строительства кораблей. Эти люди срубят суда и станут на них экипажами. Ни один раб, прикованный к веслу, не может грести так же быстро, как свободный викинг. Мы обрушимся на неверных, как гром среди ясного неба! В прежние времена, как я слышал от воинов, конунги и ярды на нескольких драккарах брали великие крепости. Даже Париж покорился им. На моей родине конунг Гардарики Хэльгу сумел захватить даже Киев, город размерами больший, чем Алеппо и Дамаск, взятые вместе. О том сложили песни, и по сей день поют их старцы-гусляры.

Страстная речь Ивенса поразила князя, он, как оказалось, и не знал этого человека. Тем не менее сеньор Горной Аравии не спешил менять гнев на милость.

— Так ты говоришь, они — доблестные воины? — спросил он, показывая на хмурых ватрангов. — Как же тогда эти собачьи дети ухитрились угодить в плен?

Тут бы кому-нибудь и напомнить Ренольду Шатийонскому, что и сам он, несмотря на храбрость и ратную удаль, сделался узником донжона в Алеппо. Однако, как нетрудно догадаться, никто не стал проводить подобных параллелей. Ивенсу такое и в голову не пришло, а привезённые им бородачи не знали французского языка и едва ли понимали, о чём шла речь. Впрочем, Ренольд так думал, но, как выяснилось, ошибся. Один из викингов, немолодой и далеко не самый крупный, вышел вперёд и на вполне понятном для любого жителя Утремера наречии проговорил:

— Славный и храбрый государь. Прости меня, но я скажу, мы — не собачьи дети. А уж кому и как довелось потерять свободу, на то всё воля Господа. Я сам попал в плен раненным, как и многие иные из тех, кого ты видишь тут. Другие были взяты тонущими или найдены полуживыми после того, как буря выбросила их на вражеский берег. Тут ты не встретишь труса. А потому не пожалеешь и о деньгах, потраченных на богоугодное дело. Всевышний вернёт тебе сторицей из имущества врагов. Своё дело мы знаем.

Речь моряка пришлась Ренольду по душе, он спросил:

— Кто ты? Какой веры? Откуда знаешь наш язык?

— Зовут меня Хакон Корабельщик, или, как прозывают некоторые, Джакомо. Отец мой — Олаф-викинг молился Христу, а служил английским королям. Людей, подобных мне и моему отцу, называют на Острове норманнами, хотя так же зовутся и другие, те, что живут в Валланде и не ходят по морю. На их-то языке и говорят англичане [52] . Я же долго жил среди них, ведь на Острове батюшка мой встретил мою мать. С детства я изведал, что такое море. На нём, почитай, родился, на нём и умру.

52

Хакон, датское (в данном случае датский значит вообще скандинавский) имя которого превратилось в христианское Джакомо (Иоахим), говорит о французских норманнах (офранцузившихся викингах), захвативших в 1066 г. Англию. С тех пор знать в этой стране, так же как и в Сицилии, и Южной Италии говорила на нормандском диалекте. Валланд — Франция.

— Да что вы всё о смерти? — сердясь уже более притворно, чем всерьёз, поинтересовался князь. — Заладили тоже!

Джакомо пожал плечами:

— От неё не убежишь. Ты — рыцарь, тебе на коне свою смерть встречать, нам на палубе.

— Вот о ней-то и хочу спросить тебя, Корабельщик. — Нахмурился Ренольд. — Правда ли, вы такие же воины, как и мастера? Сможете ли построить корабли?

Джакомо обернулся к товарищам и посмотрел на них, а потом, ничего у них не спрашивая, ответил:

— Дай, государь, секиру добрую. Ею срубим тебе корабли, ею снесём головы твоим врагам!

— Добро. Леса у меня много, велю вам строить мне суда. Но для начала вы сделаете другое — покажете себя на суше. Король неверных язычников Саладин грозит походом на Святой Город. Коль скоро вы христиане, то для вас нет выше чести, чем отдать жизнь за Гроб Господень и Истинный Крест, на котором принял муки Спаситель.

Ренольд уже давно заметил, что некоторые из викингов со вниманием прислушивались к разговору — тех, кто понимал французский, оказалось немало, а уж имя главного противника христиан и значение слов «Vraye Croix» знали все.

— За Святой Крест! — закричали они. — Покажем королю неверных! Проучим его! Будет знать, как грозить христианам!

Хотя отцы, деды и даже прадеды большинства из морских разбойников, подобно прочим европейцам, молились Христу, призывавшему возлюбить ближних, в тот момент об этом как-то забывалось и, скорее, казалось, что возносят они хвалы древнему богу войны. Так и думалось, что вот-вот закричат они: «Вотан! Воден! Один!», призывая на помощь того, которому дали множество имён. Как бы ни называли они его, просили всегда одного: «Великий Небесный Воин, помоги нам победить в битве! Даруй нам, воинам морским, счастья напиться крови врагов, а мы обещаем тебе за то принести достойную жертву!»

Стала дворцом из сказки Валгалла, ушли в прошлое пиры в чертогах Одина, и дочери его, валькирии, не прислуживают больше за праздничным столом храбрецам, павшим с мечом в руке. Всем, отдавшим жизнь в сражениях за Христову веру, открыта дорога в царство милосердного Бога, принявшего венец мученика. Что с того, если путь к трону Его будет, как и прежде, освещать воинам дьявольский огонь языческого божества? Коль скоро воюют они за правое дело — как же, ведь Крест Господень величайшая из святынь, так учит церковь, можно ли сомневаться? — стало быть, станут теперь не демонами войны, но ангелами битвы, святой битвы против неверных.

— Да здравствует ярл Райнхольд! Ура хёвдингу Петраланда! — ревели две сотни глоток. — Веди нас, государь!

Когда ликование чуть поутихло, Ивенс спросил:

— Так что, государь, ты прощаешь меня?

Ренольд покрутил длинный ус — все слышали вопрос и ждали ответа господина.

— Прощаю, — сказал он. — Чаю, не зря потратил ты казну. Вижу, добрых воинов вызволил из неволи. Но помните — по вашим делам вас жаловать стану, а не по речам!

VII

Не имея возможности наказать воинов сеньора Петры, Салах ед-Дин сорвал зло на простых паломниках. Как раз случилось так, что несколько их кораблей, будучи застигнуты штормом, причалили в порту Дамиетты. Султан схватил и бросил в тюрьму полторы тысячи пилигримов, ни в чём не повинных людей, даже и не слышавших о том, что мир на Востоке нарушен. Тем временем Фарухшах ограбил деревни на склонах горы Фавор, приведя в Дамаск двенадцать тысяч голов скота и тысячу пленников.

В пятый день месяца мухаррама нового 578 года лунной хиджры Салах ед-Дин выступил из Египта [53] . Ренольд убедил короля двинуться с войсками, чтобы преградить султану дорогу, пролегавшую по землям к югу от Мёртвого моря. Однако новым солдатам сеньора Керака, бывшим невольникам, не довелось отомстить врагам, сойдясь с ними в сражении на суше. Таинственным и необъяснимым образом мусульмане смогли обойти франков и, избежав встречи с ними, без боя проскочить в Сирию. 10 июля 1182 года от Рождества Христова, спустя два месяца после начала похода, соединённые силы Салах ед-Дина и его племянника вторглись в Палестину южнее Галилейского моря.

53

11 мая 1182 г. Когда султан проезжал по улицам Каира, кто-то в толпе крикнул: «Запомни же, как пахли волоокие красавицы Неджда, более тебе уже не видать их никогда». Пророчество сбылось, Салах ед-Дин так до конца жизни больше и не вернулся в Египет.

Бальдуэн ле Мезель поспешил туда из Трансиордании, призвав на помощь патриарха, который присоединился к королю, прихватив с собой из Иерусалима главную христианскую святыню, чтобы воодушевлять войска. Латиняне встретили противника у замка госпитальеров Бельвуар. Франки сдержали яростные атаки врага, но и ответные удары рыцарей не смогли смешать рядов ветеранов султана. В конечном итоге обе армии разошлись, и, как часто бывает при ничейном исходе встречи, каждая сторона объявила победителем себя.