Франкский демон

Поравнявшись с «трибуной», Вестоносец гордо посмотрел на расположившихся в сёдлах ноблей. Большинство из них, особенно такие, как Жак де Майи, искренне радовались победе Раурта, но некоторые, например, княжичи Галилейские, сыновья Эскивы де Бюр, отводили глаза — они искренне переживали за отчима, чью вину перед королём Иерусалимским подтверждали результаты поединка.

Ликование буквально переполняло Раурта. Он даже не остановился возле побеждённого Амбруаза, так как хотел непременно растянуть момент триумфа и собирался, проехав несколько туазов, развернуть коня и, возвратившись к поверженному врагу, спешиться. Сжимая шенкелями бока жеребца, он начал медленно, даже торжественно поворачиваться, как вдруг внимание его привлёк вспыхнувший зелёным дьявольским глазом крупный смарагд на руке одного из одетых в простой шерстяной плащ монахов, стоявшего возле коня какого-то важного церковного иерарха.

Вестоносец не мог не узнать этого перстня.

«Жюльен? Но почему ты здесь?»

«Отгадай!» — прозвучало в голове.

Не успел Раурт осознать, что ответ Жюльена всего лишь пригрезился ему, как конь под седлом победителя тревожно заржал и начал становиться на дыбы. Всадник вцепился в поводья. Ему удалось не свалиться на землю, однако время радоваться ещё не настало. В жеребца словно бы вселился бес. Он громко заржал, затанцевал под хозяином, а потом ни с того ни с сего поскакал, точно пришпоренный, вдоль барьера. Могло показаться, что животное заметило призрака и решило, не дожидаясь решения всадника, самостоятельно атаковать его. Однако хуже всего было то, что жеребец никак не реагировал на попытки хозяина подчинить его своей воле, а с каждым мгновением набирал и набирал скорость. Глина, пыль и мелкие камушки веером летели из-под копыт.

И вот уже промелькнул сбоку шатёр Амбруаза де Басоша, осталось позади ристалище и зрители. Конь, казалось, летел, как будто бы у него в единый миг отросли крылья. Он совершенно не замечал тяжести облачённого в железо седока, более того, к собственному неописуемому ужасу, Раурт и сам почти не чувствовал собственного веса.

«Как муж Мелисанды! — вспыхнуло в мозгу Вестоносца. — Как рыжий король Фульке! За что, Жюльен? За что?!»

Долго такая скачка продолжаться не могла. Конь споткнулся, и, вылетая из седла, несчастный сын корчмаря из Антиохии ещё раз мысленно воззвал к Господу. Но Бог не услышал его мольбы.

Последнее, что увидел в своей жизни рыцарь Раурт из Тарса, была жёсткая каменистая земля; в следующее мгновение Вестоносец ударился головой об огромный валун и, дёрнувшись, подобно побеждённому противнику, затих навсегда.

XI

Как уже говорилось выше, в конце 1181 года скончался восемнадцатилетний наследник Нур ед-Дина Малик ас-Салих Исмаил, и по смерти его Алеппо завладели наследники Кудб ед-Дина Маудуда, младшего сына Имад ед-Дина Зенги. Скоро они осуществили своеобразную рокировку: старший из них, Изз ед-Дин атабек Мосула, отдал младшему, Имад ед-Дину, атабеку Синджара, Алеппо в обмен на прежний удел, то есть на Синджар, богатый город в междуречье Тигра и Евфрата.

Подобный вариант не устроил одного весьма важного и влиятельного господина, некоего Кукбури, командовавшего вооружёнными силами белой столицы атабеков. Чтобы отделаться от назойливого военачальника, ему пожаловали во владение Харран, город, расположенный на реке Балих, притоке Евфрата.

Имея в своём распоряжении богатый удел, Кукбури получил прекрасную возможность «отплатить» господам за благодеяния и с удвоенными силами принялся строить против них козни и интриги. Он склонил на свою сторону Ортокидов; так, на севере началась ожесточённая война мусульман против мусульман. Как нетрудно предположить, единственным, кто по-настоящему выгадал в результате этой заварушки, оказался Салах ед-Дин. Он прибрал к рукам почти всю Месопотамию, захватил Эдессу, а также и парочку-другую городов, расположенных поблизости от неё. Штурмом взял Синджар. Завоевал расположенный на реке Тигр город Диарбекир, который вместе со всем добром, включая одну из лучших библиотек исламского мира, пожаловал союзнику, князю Хизн-Кайфы, находившейся милях в шестидесяти пяти вниз по течению Тигра.

Салах ед-Дина немного отвлекла смерть племянника Фарухшаха в Дамаске и вторжения франков поздней осенью-зимой того же года, однако в следующем, 1183 году от Рождества Христова султан Египта и Сирии наконец присоединил к своим обширным владениям вотчину покойного господина — непокорную белую столицу атабеков. 17 июня по календарю франков, или 23 числа месяца раби аль-авваль 579 года лунной хиджры, Имад ед-Дин под смешки бывших подданных отправился в свой родной Синджар, любезно пожалованный ему Салах ед-Дином, который на следующий день осуществил торжественный въезд в город.

Спустя немногим более двух месяцев султан вернулся в Дамаск. Теперь вчерашний курдский выскочка стал самым настоящим императором, чьи владения простирались от Киренаики до самого Тигра. Уже скоро в письмах к римскому понтифику Салах ед-Дин начнёт величать себя: «rex omnium regum Orientalium» — повелитель всего Востока. Но это позже, а пока ему удалось как следует нагнать страху на своих; Изз ед-Дин Мосульский, не помышляя больше о войне со столь могущественным властителем, в страхе затаился за высокими стенами своей столицы. Султан Анатолии искал дружбы с султаном Египта и Сирии, князья-сельджуки хотели бы, но не имели сил бросить ему вызов. Византия, в которой после кровавых убийств коронованных особ воцарился сластолюбивый старец, шестидесятичетырёхлетний Андроник Комнин, больше ни для кого не представляла угрозы [73] .

73

После смерти Мануила на престол был возведён его сын, одиннадцатилетний отрок Алексей II, императрица Мария Антиохийская стала регентшей, а племянник покойного базилевса, протосеваст Алексей Комнин, её любовником. Порфирородная Мария, дочь Мануила, и её муж Райньеро де Монтферрат составили заговор против юного императора. Заговор провалился, и его участники бросились искать убежища в Святой Софии. Святотатственная попытка подручников регентши ворваться туда возмутила народ столицы, потребовавший простить заговорщиков. Несмотря на прощение, партия Марии не снискала благорасположения в горожанах, ненавидевших латинян в первую очередь из-за торговых льгот, которые имели в Константинополе итальянские коммуны. Тут патриотично настроенные представители знати вспомнили о престарелом Андронике Комнине, кузене Мануила, жившем в изгнании в Понте (Северо-Восточная Анатолия, южное побережье Чёрного моря).

При приближении войска Андроника ромеи вырезали купцов-латинян, лишь немногим из которых посчастливилось уцелеть. Протосеваст Алексей, любовник базилиссы Марии, был брошен в тюрьму и ослеплён. Таинственным образом оказались убиты и порфирородная Мария с мужем Райньеро. Саму императрицу удавили, предварительно вынудив её тринадцатилетнего сына подписать приказ о казни собственной матери. Андроник объявил себя соимператором, а спустя два месяца, в ноябре 1182 г., после убийства отрока Алексея, самодержцем и правителем самого большого на Земле христианского города. Спустя менее чем три года народ, так бурно радовавшийся приходу к власти своего базилевса, врага латинян, вскоре, несмотря ни на какой патриотизм, разорвал Андроника на площади.

Патриотизм, как мы убеждаемся, может оказаться опасен в том числе и для самих патриотов. В общем, получилось так: нашим же салом нам же и по сусалам. Императором стал ещё более патриотичный Исаак Ангел. Чехарда на троне Второго Рима продолжалась ещё почти двадцать лет и завершилась 13 апреля 1204 г., когда крестоносцы Четвёртого похода штурмом взяли Константинополь, на целых пятьдесят семь лет ставший столицей Франкской Романии.

Для Салах ед-Дина наступал момент обратить свой грозный взор на Запад, где на узкой полоске прибрежной земли от Александретты на севере и до Дарона на юге, да ещё и в Заиорданье, продолжали жить самые заклятые враги истинной веры, латиняне, наследники великих пилигримов Первого похода.

Не пробыв и месяца в своей столице, султан во главе армии, закалённой в боях с единоверцами, двинулся в Палестину и 29 сентября, форсировав Иордан немного южнее Галилейского моря, занял город Бейзан, чьи жители при первом известии о приближении неприятеля бежали под защиту стен Тивериады.

Регент Иерусалимского королевства, собрав войска, выступил навстречу неприятелю.

К 1 октября в лагерь, что приказал разбить под Сефорией граф Яффы и Аскалона Гвидо Лузиньянский, собрались все бароны земли и, конечно, самые главные из них: Ренольд де Шатийон, братья Ибелинские, Гольтьер Кесарийский и Ренольд Сидонский. На призыв откликнулся Раймунд Триполисский, а также и госпитальеры, прибывшие в Сефорию во главе с магистром Рожером. Пришли также и два знатных крестоносца из Европы — герцог Брабанта Годфруа и аквитанец Рауль де Молеон со своими дружинами [74] .

74

Согласно хронике Гвильома Тирского, всего было 1300 рыцарей и 15000 пехоты. Однако едва ли это верно, так как даже при Хаттине у христиан было 1200 рыцарей и не более 10000 пехоты.

Спешил в Галилею и Онфруа де Торон. Однако пасынку сеньора Петры не повезло, он, можно сказать, провалил своё первое самостоятельное задание: не доходя до места сбора войск на склонах горы Гелвуй, солдаты Салах ед-Дина устроили юному наследнику князя-волка засаду. Самому Онфруа посчастливилось избежать плена, но большая часть его отряда была перебита или захвачена противником.

Тем временем из Сефории лагерь переместился к Голиафовым прудам. Здесь превосходящие силы мусульман атаковали авангард, возглавляемый братом Гвидо, Амориком, и едва не обратили франков в бегство, однако своевременная поддержка, оказанная коннетаблю тестем, Бальдуэном Рамлехским, и его братом Балианом, помогла спасти ситуацию.

Салах ед-Дин растянул фланги своей армии, словно бы собирался окружить латинян, однако решительных действий не предпринимал. Пять дней ни одна, ни другая сторона не отваживались атаковать. В лагере христиан начался голод, и наёмники-итальянцы стали роптать, пока некоторые из дружинников сеньора Трансиордании не надоумили товарищей заняться рыбалкой. Рыбы в прудах оказалось достаточно, и угроза голодного бунта миновала. Теперь франки могли находиться на удачно выбранной позиции сколь угодно долго.