Фредерик Дуглас
Шрифт:
Эмилия, как всегда, читала газеты от корки до корки, боясь наткнуться там на имя Фредерика Дугласа. Один раз все-таки это случилось, но улыбка тут же осветила ее лицо. В газете было напечатано забавное высказывание губернатора Виргинии Уайза против Фредерика Дугласа, выскользнувшего, по его словам, из рук властей. «Есть сведения, — заявил он, — что Дуглас сел на пароход и в настоящее время находится на пути в Англию. Если бы я мог захватить это судно, я бы этого Дугласа достал оттуда любой ценой».
В жестокий мороз пароход «Шотландия» обогнул Лабрадор и со скрипом, напрягая всю свою мощь, вышел в бурный океан. Эта борьба с разбушевавшейся стихией доставляла какое-то жестокое наслаждение одному из пассажиров. Шагая по обледенелой
А в Америке, в Конкорде, кроткий Торо бил в городской колокол и кричал на улицах: «Джон Браун умер! Джон Браун будет вечно жить!»
Когда Дуглас высадился, наконец, в Ливерпуле, Англия была не менее возбуждена событиями в Харперс-Ферри, чем Соединенные Штаты. Дугласа наперебой приглашали в Шотландию и Ирландию, все хотели услышать о смельчаках, которые сделали отчаянную попытку освободить рабов и поплатились за это жизнью.
Дуглас принял приглашение выступить в Париже, и ему понадобился иностранный паспорт. В это время французы по какой-то причине подозревали, будто в Англии затевается покушение на жизнь Наполеона III, и власти стали строже относиться к паспортам. Чтобы не задерживать дела, Дуглас написал послу Соединенных Штатов в Англии Джорджу Далласу. Сей джентльмен, однако, отказался выдать паспорт по той причине, что Дуглас не является гражданином Соединенных Штатов. Английские друзья смотрели, не веря своим глазам, на письмо из посольства. А «человек без родины» только пожал плечами.
— Видно, у меня короткая память, — сказал он. — Что ж, попробую написать французскому послу.
Через несколько дней Дугласу пришел ответ со «специальным разрешением» посетить любую часть Франции, причем срок пребывания не ограничивался. Дуглас уложил вещи и уже собрался ехать, как вдруг ему подали телеграмму.
Из дому сообщали, что умерла Анни. Внезапная смерть маленькой дочки переполнила чашу страданий и горя, пережитых за последние месяцы. Не думая об опасности, Дуглас сел на первый же пароход, который отправлялся в Портленд, штат Мэн.
Пробыв в океане семнадцать мучительных суток, Дуглас решил по дороге домой заехать еще в одно место. Кроме могилы дочери, надо было поклониться праху Джона Брауна. Покойная Анни тоже любила старика. Она не обиделась бы на отца, узнав, что он прямо с парохода направился в Адирондакские горы.
Никто не встречал изможденного негра, когда он сошел с поезда на станции Норт-Эльба. Не нашлось даже свободного извозчика, но, к счастью, он сумел нанять в одной конюшне верховую лошадь. Держа путь через Индейское ущелье — высокий сумрачный скалистый коридор, он въехал под облака, туда, где вершины сиреневых гор тонули в светлой дымке. Возле тихого зеленого пруда, в котором отражались горы, Дуглас увидел дом и заброшенную лесопилку.
Вдова Брауна не удивилась, когда Дуглас предстал перед нею. Память о Джоне Брауне давала ей силы жить. Теперь и он и сыновья принадлежали не ей одной, а всему человечеству. Она улыбнулась Фредерику Дугласу.
— Я ждала вас, мой друг. Прошу вас, пожалуйста, в дом!
Тихим голосом она пересказала Дугласу последние слова Джона Брауна, его предсмертные распоряжения. Потом она поднялась со своего места.
— Он кое-что оставил и вам.
— Бедный Джон! — непроизвольно вырвалось у Дугласа. До сих пор он только слушал, не перебивая и не сводя глаз с выразительного лица женщины.
По ее знаку он последовал за ней наверх в комнату, служившую ей и ее мужу спальней. Косая крыша низко спускалась по бокам, и Дугласу пришлось пригнуться, когда она провела его в угол и указала на выцветший истрепанный флаг и заржавленный мушкет. Не в силах заговорить, она только кивнула головой.
— Это мне? — хриплым шепотом спросил
Дуглас.— Он хотел, чтоб это хранилось у вас.
Она открыла ящик комода и протянула ему конверт.
— А это я получила в одном из его писем. Он просил передать вам, когда вы вернетесь.
Дрожащими руками Дуглас достал из конверта лист белой бумаги. Все письмо заключалось в трех строках:
«Я знаю, что, пока вы живы, я не побежден. Шагайте вперед, настанет день, и вы водрузите мой флаг в стране свободных людей. Прощайте».
Внизу торопливой рукой было подписано: «Джон Браун».
Дуглас увез с собой мушкет. И флаг тоже, аккуратно свернув его и положив себе на плечо. Жене Брауна часто приходилось провожать с этого порога уезжавшего из дому мужа. Тот не имел привычки оглядываться. Но человек, которого она провожала в этот вечер, въехал на гребень холма и, остановив коня, долго смотрел назад на расстилавшуюся перед ним долину, пока не нашел глазами то место, где покоился Джон Браун рядом с сыновьями. Издали женщине не было видно, как шевелились его губы, не слышно было и слов, которые подхватил горный ветер и унес с собой:
— Обещаю вам, Джон Браун! Жизнью клянусь, что я сдержу свое слово!
На сей раз возвращение домой было печальным. Но в горах Норт-Эльбы Дуглас обрел новые силы. Для убитой горем жены и старших детей он находил какие-то слова утешения. Впервые он оказался домоседом и проводил все свое время с тремя славными сыновьями. Розетту он нашел очень миловидной и сказал ей, что она напоминает мать, когда та носила свадебное платье цвета спелых слив. Горе еще теснее сплотило семью, посторонних они избегали. Поэтому о приезде Дугласа стало известно лишь почти через месяц. Гаррисон вызвал его письмом.
«Конгресс решил распустить свою комиссию по расследованию, — сообщал он. — Шпионская сеть, раскинутая по стране, не принесла результатов. Как вам известно, капитан Браун не назвал никаких имен. До самого конца он утверждал, что он и он один отвечает за все, что произошло, что у него было много друзей, но никаких подстрекателей. Все попытки что-либо узнать закончились провалом, поэтому расследователи сами попросили о роспуске своей комиссии. По моему мнению, эти лица, проводившие расследование, собираются сами вскорости поднять мятеж, только не в защиту свободы, как Джон Браун, а, наоборот, в защиту рабства. Возможно, они понимают, что, используя свое звание сенаторов в поисках бунтовщиков, они точат нож для собственного горла. Так или иначе, но страна в скором времени избавится от сенатского капкана, и уже ничто не будет угрожать вашей свободе. Мы собираемся устроить в Бостоне вечер памяти великого старца и хотим, чтобы вы выступили. Я знаю, что вы приедете».
Дуглас поспешил в Бостон. Многолюдный массовый митинг вышел далеко за пределы «траурного». Это был общественно-политический конклав. Споры и разногласия были забыты. Присутствующие приняли единый план действий. Дуглас понял, что он вернулся в Соединенные Штаты вовремя: его участие в борьбе было крайне необходимо.
«Это дало мне возможность включиться в самую памятную и значительную предвыборную кампанию, какую когда-либо наблюдали у себя Соединенные Штаты, — вспоминал впоследствии Дуглас в своей книге «Жизнь и эпоха Фредерика Дугласа», — и потрудиться ради избрания того, кому силой последующих событий довелось принести больше пользы своей стране и всему человечеству в целом, чем любому человеку, занимавшему до него пост президента. Для меня оказалось великой честью то, что и мне позволили принять в этом скромное участие. Добиться независимости американских колоний, когда население составляло три миллиона, было великим делом, но еще важнее казалось спасти страну от раскола и гибели, когда нас стало уже тридцать миллионов. Из всех наших президентов только он сумел добиться отмены рабства и вернуть облик человеческий миллионам своих соотечественников, которых держали в оковах и числили рабочим скотом».