Фредерик Дуглас

Дуглас был великолепным оратором. Он не спрашивал, не задавался мыслью, в чем причина его огромного успеха во всех городах, куда бы он ни приезжал. Он не подозревал, что здесь играют роль эгоистические интересы. Когда жители Рочестера избрали его представлять их город на Национальном съезде лоялистов в Филадельфии, Дуглас принял это как знак уважения к негритянскому народу. В Рочестере в это время было свыше шестидесяти тысяч жителей, из них только душ двести негров. Поэтому темнокожий человек мог считать для себя честью избрание его единственным делегатом от «белого» города.

Выборы осенью 1866 года должны были показать, признает ли конгресс Южные штаты в том виде, в каком их реконструировал Эндрью Джонсон. Выборы были не президентские, а только в конгресс и в законодательные органы штатов.

Национальный съезд лоялистов был созван теми элементами Севера и Запада, которые хотели поторговаться с Югом, пользуясь негласным положением о том, что каждому штату будет дано конституционное право самостоятельно решать, какие группы населения могут быть допущены к участию в выборах. На этом съезде собирались поставить вопрос о желательности избирать в конгресс тех лиц, которые приняли бы в свои ряды всех «лояльных» представителей Юга. Дельцы Рочестера избрали своим делегатом Фредерика Дугласа, дабы усыпить бдительность своих противников и скрыть от них истинную цель этого съезда.

Хотя Дугласа избрали белые, но все оказалось не так-то гладко. Неприятности начались уже в поезде, который вез делегатов в Филадельфию. В Гаррисбурге состав был прицеплен к другому специальному составу, шедшему с юго-запада. Южане изумились, увидев в вагоне негра. Скрывая свой гнев, они сумели, однако, убедить других делегатов, что нет необходимости допускать чернокожего на съезд. Свой протест они мотивировали тем, что призыв «к социальному равенству» негров подорвет шансы республиканской партии. Делегаты с Севера согласились с этой точкой зрения. Передать их решение ничего не подозревающей жертве поручили велеречивому и обходительному джентльмену из Нового Орлеана. «Надо отдать ему должное: у него были превосходные манеры и ораторское дарование», — рассказывал Дуглас.

Свою речь этот джентльмен начал с того, что продемонстрировал свое знакомство с историей жизни Дугласа и его литературной деятельностью, затем заявил, что испытывает к нему высочайшее уважение. Он заверил делегата города Рочестера, что джентльмены, направившие его вести переговоры, а также те, кто сейчас сопровождает его, восторгаются достопочтенным мистером Дугласом и не имеют ни малейших помыслов отстранить его от участия в съезде. Здесь он сделал паузу, жеманно вытирая пальцы белоснежным носовым платком. Засунув его обратно в карман, он эффектным жестом простер к Дугласу руки и изогнул свой стан, вопрошая: «Разве не считаем мы необходимым отбросить все личные желания ради общей цели?» Не давая Дугласу ответить, он передернул плечами и продолжал говорить. По его словам, важно было только одно: «Полезно это для партии или нет?» Мистеру Дугласу, несомненно, известно, что сильное и глубокое предубеждение против его народа существует не только на Юге, но и на Севере. Поднимется крик, что-де республиканская партия ратует за социальное и политическое равенство негров, если знаменитый Дуглас будет присутствовать на Национальном съезде лоялистов.

В голосе джентльмена слышались слезы, когда он говорил: «Чем не приходится жертвовать во имя осуществления задач республиканской партии?» Но надо помнить, подчеркнул он, что в штате Индиана имеется несколько округов, где существует такое равновесие между республиканцами и демократами, что любая мелочь может перетянуть чашу весов, а если республиканские кандидаты будут там забаллотированы, то партия может не набрать в конгрессе двух третей голосов, нужных для проведения столь настоятельно необходимых законов.

— Милостивый бог дает крест, — закончил он набожно, вздымая очи к потолку, — и дает силу нести его!

Дуглас молча, внимательно слушал эту речь. Оратор откинулся на спинку кресла. Подошедшие с ним трое делегатов, стоявшие в проходе, повернулись, чтобы уйти. Но они застыли на месте, услышав голос Дугласа. Это был звучный голос, и то, что он говорил, было слышно всем пассажирам в вагоне:

— Джентльмены, при всем моем уважении к вам, скажу вам следующее: ваше требование, чтобы я отказался участвовать в съезде, делегатом которого я был законно избран, для меня равносильно тому, что вы предложили бы мне пустить себе пулю в лоб!

Физиономия южанина застыла. Один из сопровождавших его делегатов выругался — правда, не сразу.

Дуглас продолжал говорить убеждающим тоном:

— Какая выгода будет вам, джентльмены, если вы не допустите меня на съезд? Разве обвинение в трусости, которое будет непременно вам предъявлено, для вас не опаснее, нежели обвинение в излишней близости с неграми? Разве не назовет вас вся Америка трусливыми лицемерами, разглагольствующими о принципах, которые вы нисколько не намерены осуществлять в жизни? С точки зрения политики и необходимости разумнее будет допустить меня. Ведь известно же, что я по всем правилам избран жителями Рочестера делегатом на съезд. Этот факт был широко освещен и комментировался по всей стране. Если меня теперь исключат, народ будет спрашивать: «Где же Дуглас, почему его не видно на съезде?»

Слушатели не шелохнулись. По их холодным физиономиям было видно, что он не переубедил их. Дуглас вздохнул. Затем его лицо приняло такое же холодное выражение. Он встал.

— Итак, отбрасывая полностью вопрос о политическом благоразумии, я буду непременно присутствовать на съезде. Если я этого не сделаю, это будет противоречить принципам и практике всей моей жизни.

Южане вышли. Благовоспитанный джентльмен из Нового Орлеана забыл даже попрощаться.

Больше об этом ничего не говорилось. Фредерик Дуглас не был исключен, но в течение всего первого утреннего заседания ему давали понять, что его игнорируют.

На этот же день была назначена уличная процессия. Вся дорога от Индепенденс-холла была увешана флагами и знаменами, толпы людей запрудили улицы. Дуглас пришел вовремя. «Почти все, кого я там встретил, не то боялись, не то стыдились моего присутствия. Меня предупредили, что мне не разрешат пройти по городу в этой процессии; кое-кто говорил мне, что мое участие может настолько возбудить предубежденных жителей Филадельфии, что демонстрация, еще чего доброго, кончится беспорядками».

И все-таки Дуглас принял участие в процессии, и беспорядков не было. Но работа съезда, по сути дела, протекала без него. Он посещал заседания, не зная, что происходит за кулисами. Тем не менее он убеждал себя, что присутствие негра на общеамериканском политическом съезде необходимо.

14-я поправка в том виде, в каком она была представлена конгрессу, явилась компромиссом. Самнер, Стивенс и прочие радикалы оказались не в состоянии провести текст, гарантирующий неграм избирательное право. Первая часть поправки обеспечивала права гражданства всем лицам, родившимся в Соединенных Штатах или принявшим американское подданство. Эта часть явно превращала бывших рабов в граждан страны, но вторая часть столь же явно говорила о том, что каждый штат вправе не допускать негров к участию в выборах, и в таком случае норма их представительства в конгрессе должна быть соответственно уменьшена.

Тадеуш Стивенс понимал, что победа еще не достигнута. Тогда он начал атаку с другого конца. В марте 1867 года он внес в конгресс законопроект, предусматривающий конфискацию земель южных плантаторов. Стивенс указывал, что 70 тысяч крупных плантаторов Юга владеют землей в количестве 394 миллионов акров, кроме того 21 миллион акров принадлежит фермерам, каждый из которых имеет во владении менее чем 200 акров. Стивенс предлагал оставить мелким хозяевам их фермы, но превратить в собственность государства земли крупных плантаторов. Каждая из миллиона семей бывших рабов должна была по его плану получить ферму с наделом в 40 акров и 50 долларов деньгами; остальную землю предлагалось распродать по цене 10 долларов за акр, а суммы, вырученные от этой продажи, употребить для уплаты национального долга.