Фреон
Шрифт:
— А если не смогу, пристрелишь?
— Без проблем, — кивнул я вполне серьёзно. — Или просто брошу здесь. Достал ты уже меня конкретно своими закидонами. Цепляй рюкзак, пошли.
Пускать Философа вперёд здесь не следовало. Трава высокая, кочкарник, и здесь уже в отличие от того же Кордона встречались настоящие, первосортные подлянки. Например, «смерть-круги», которые только на Болотах и были. Вон, слева два остались, по правую руку ещё три видны… просто едва заметные пятна на траве. Везде буровато-рыжее с редкими зелёными прожилками, а пятно это просто жёлтое, мёртвое совсем, ни травинки зелёной. Бывает, и крысы дохлые внутри лежат, мухи, а то и целый слепой пёс — разлагаются медленно, месяцами. Приборы не засекают аномалию, и не видна она никак вообще, если на бетоне или асфальте разлеглась, и на болты тоже не реагирует. Только вот так, косвенно, и определишь по траве да кустам… потому и вёл я группу не по
А места чем дальше, тем гнилее. Под ботинком уже не чавкало изредка, а бурлило при каждом шаге, не осталось даже гнилушек, только бесконечный больной ивняк прозрачными кустиками, да желтоватый туман с резким, неприятным запахом. Пару раз встречались трухлявые столбы с висящими до земли обрывками проводов, и поваленный, насквозь проржавевший трансформатор. А ведь по этим местам Хип своего мужика к Доктору на себе тащила… факт, по этим. И как только справилась, девушка-то она была не сказать чтоб атлетическая, скорее даже наоборот, тоненькая. Понятно, что Лунь к тому времени уже на скелет был похож, но… всё равно тяжко для девки. Сионист нашёл её уже тут, на Болотах, говорил, волокушу сделала Хип и тащила. Сколько километров от бывшего Бара прошла вот так… из больнички-то институтской вышвырнули тогда сталкера, сказали, не жилец, пускай помирает, но только чтоб не у нас. Главврач там редкой гнидой был, к бумажкам прицепился и ни уговоров, ни просьб самого Зотова слушать не стал — долой, и всё тут. Да и «ботаникам» сталкер, Зоной битый, тоже, в сущности, ни к чему — отработанный материал, смертник, никто. Хип в Бар прибежала в слезах, мужики, мол, помогите до Болотного Доктора дотащить. И — тишина. Все жрут, пьют, Саранча вообще сказал: «Забей, девка, не жилец он», и кто-то спросил, мол, сколько заплатишь. А с деньгами, как Лунь слёг, тяжко у них было, всё ушло на оплату лепилам, которые спасти — не спасли, и не особенно, кстати, старались, зато купюры с Хип стригли исправно. Главврач, именно тогда и приказал выбросить сталкера, когда у девушки деньги закончились. Призналась она, что с финансами голяк, и… опять все жрать и пить начали, и ноль внимания. Посмотрела она так на нас на всех, процедила «суки» и ушла. Не было в Баре людей в то время. Барин в разъездах был, Лихо в дальней ходке, Сионист только назавтра должен был вернуться. И интересно мне до сих пор, заметила она меня, возле дальнего столика стоящего, или нет? Хочется думать, что нет, потом-то они со мной нормально общались. А на следующий день Сионист из Зоны вернулся, и поведал я ему про эти дела. Посмотрел он на меня так внимательно и минут через десять ушёл, даже хабар Барину не сдал. Рассказывал потом, что от Периметра успела Хип за сутки оттащить Луня на четыре километра в Болота. Говорил, что оба лежали в грязи, Лунь на волокуше из ивняка, кончался уже, считай, а она рядом, обнимала его, и тоже уже никакая, кровь из носа лилась. Ладно, у Сиониста «глаз» с собой был, кровь унял он ей, чуть силы «каменным сердцем» восстановил, и вдвоём они уже оставшиеся десять километров до Болотного Доктора осилили. Послушал я, что Сионист рассказал, и какое-то беспокойство в душе поселилось. В Зоне всякое случается, разных чудес я тут насмотрелся, но чтоб вот такое… не верилось мне. Неужели потащила? Причём понятно любому, что эта её затея совершенно точно безнадёжной была, самоубийственной, четырнадцать с лишним километров по самым жутким местам взрослого мужика волоком переть, считай, на себе. Неужели… решилась? Ведь бредом собачьим я всё это раньше считал, верность, сказочки про любовь и прочую чушь. Думал я, уверен был крепко, что бабы — все как есть продажные твари, вертихвостки, что им верить нельзя, и тут… в общем, поселилось во мне сомнение. Стал я присматриваться к этим двоим. И… сомнение это со временем горьким, невыносимым стыдом стало. До сих пор слышу, как Хип цедит сквозь зубы то самое короткое, шипящее слово: «Суки». Не забуду, факт. Потому что она это мне сказала, мне одному, хотя даже и не заметила в затемнённом уголке Бара.
— Ты чего плечи опустил, сталкер? — негромко спросил Фельдшер.
— Да так. — Ишь ты, беспокоится. Но это он зря — как бы я ни задумывался, а Зону всё равно сканирую, это уже на автомате, с инстинктами въелось. — Вон железяка валяется, видишь? Приметное местечко… значит, скоро будем под крышей.
От поваленного трансформатора до бывшей метеостанции километра полтора по такому вот кисляку топать. К ночи успеем, а там и переночуем в одном из
домов-вагончиков. Сохранились они хорошо, достаточно крепкие, и, если по очереди, спать можно. Главное, чтоб Выброса в эту ночь не случилось… эх, отрубили наши ПМК от институтских серверов, а «свободовским» спецам я пока не доверял. Опять наудачу прёшь по Зоне, сталкер. Сколько раз говорил себе не надеяться на «авось»…— Слышь, Фельдшер… тут такое дело. Видишь трясины справа? Короче, если что, сразу не стреляй. На этих местах мерещится… заметишь что странное, головой мотни резко или глаза на секунду закрой, оно и пропадёт.
— А если не пропадёт?
— Не пропадёт — тогда стреляй. Значит, не кажется.
— Ясно…
— А меня уже здесь типа нет? — буркнул Ересь.
— А к тебе типа лишний раз обращаться не хочется. Ты у нас вежливый, как я заметил.
Тонкий, жалобный плач… тень в тумане, похожая на человека, прямо сквозь кусты… ни треска, ни шороха, только тихонько так запищало в ушах. Начинается…
«Здорова, Фреон! — голос Барина, умершего больше года назад, да так натурально, так похоже, словно стоит он вон за тем покосившимся столбом, прячется в волнах тумана. — Иди сюда, чего стоишь? Иди!» И хоть понимаю я, что это глюк, что это просто память моя в этом месте чудит, а всё равно жутко делается. А слева словно набросили на серую хмарь повешенного на парашютной стропе Бивня, и вижу я боковым зрением, как дёргаются его ноги. Моргнуть, резко крутануть головой… пропало…
— Ох ты ж… блин… — выдохнул Фельдшер. — Это от испарений глючит?
— Нет… какое-то пси-поле после Третьей осталось. Здесь, на Болотах, таких мест хватает.
Ересь вдруг тоненько завыл.
— Там… там Хип стоит. Рукой машет…
— Глаза закрой, пройдёт…
— Да нет же, вон она. — Ересь упорно показывал в пустой прогал между кустами. — Ё… ох…
— Не смотри туда, дурак, сказали же. — Фельдшер несильно ткнул костяшками пальцев в затылок Философа.
Ересь отвернулся, рассеянно посмотрел на меня, его зрачки расширились, рот открылся, и он, дико взвизгнув, ломанул в сторону от тропы. Прямо в один из «смерть-кругов».
— Стой, придурок! — Я в несколько прыжков нагнал Философа, ухватил за шиворот и сильным рывком швырнул на землю, в холодную болотную жижу. Ещё бы три шага и… так, мол, и так, товарищи «долговцы», нет больше вашего «оправданного».
— Т-та-та-ам м… э… ты-ыыыы а-аа эта… мма-ать… ах… — Ересь рванулся, вылупившись на меня диким, совершенно безумным взглядом.
— Обожди… щас… — К нам подбежал Фельдшер, и, оттеснив меня, влепил Философу хлёсткую пощёчину. — Успокойся! Всё! Успокойся, я сказал!
Это подействовало. Ересь съежился, потёр покрасневшую щёку, и взгляд его стал немного более осмысленным.
— Сказали тебе — это глюки, понял! Чё увидел — отвернись… ух, ё… ну и напарник у тебя, вообще финиш. И, кстати, ты откуда Хип знаешь, чудик?
— Долгая история, — ответил я вместо Ереси. — На привале расскажу, а пока идти надо.
Метеостанция выплыла из тумана почти одновременно с тем, как затих тонкий писк в ушах и прекратились галлюцинации. Относительно чистое тут место, безопасное и Зоной не слишком порченное — с зелёных вагончиков станции даже не облезла краска, разве что потемнел крытый шифером сарай, и стала рыжей от ржавчины сетка на заборе.
Внутри крайнего вагончика было темно и прохладно. Сталкеры, временами заглядывавшие в это укрытие, соорудили из разного хлама подобие лежанок, посреди «помещения» стоял большой пень со столешницей, примотанной проволокой.
— Я по этим местам и не ходил раньше. — Рослый Фельдшер пригнулся, входя в овальный дверной — Глянь-ка, целая хаза… даже кровати имеются.
— Покойного Малика схрон. — Я уселся на крайнюю лежанку, подтащил рюкзак. — Он по этим турлам любил лазить, считай, жил в этом вагоне, а потом просто не вернулся с Болот. Где и как сгинул — никто не в курсе.
— Может, и не сгинул. — Фельдшер сел рядом, выложил на «стол» две банки тушёнки. — Мог и упорхнуть из Зоны. Знаешь, оно не всем по душе подолгу здесь жить. Некоторые уходят.
— Ага. На тот свет… к Периметру просто так не выйдешь, не говоря уже о том, чтоб перелезть. За полкилометра будешь гарантированный труп, причём в кусковом исполнении. Сам знаешь, какая там стена и пушки.
— Ну, стенка, положим, такая не везде, только возле крупных объектов вроде Чернобыля-7. А на других местах…
— А на других — восемь спиралей «гюрзы» на двухметровой стене, внизу «путанка» и сенсорные мины, а через пятьсот метров вышки с боевыми модулями. Хана со знаком качества…
— Да я не про то… может, он под землёй за Периметр утёк?
— Может быть…
Услышав мой ответ, Фельдшер вытащил карту и, подсвечивая диодным фонариком, начал изучать участки Болота вокруг отметки с надписью «какие-то стрёмные бункеры», мурча под нос: «Очень… очень даже… очень даже может быть, да-да-да…»