Фрейлина

Гвинет тогда была рада уехать. Она росла под присмотром добрых нянюшек, но они находились под суровым контролем Энгуса Маклауда, и хотя он не был злым, только мрачным, но всегда завистливо ворчал по поводу решения присвоить ей титул отца, хотя обычно закон присуждал и земли, и титул ближайшему наследнику-мужчине. Из-за того, что отец Гвинет погиб, сражаясь за Якова V, королева-мать, которая была регентшей после смерти мужа, своим указом передала титул Гвинет, и та стала леди так же, как дочь королевы-матери — королевой, в очень раннем детстве.

Здание на острове, словно выраставшее из скал, на мгновение сверкнуло под солнцем, как бы приветствуя Гвинет. «А может, это не приветствие, а предостережение», — подумала она и заставила себя очнуться. Она чувствовала нестерпимую боль, как и все в доме. Судьба оказалась немилосердна к такой нежной и доброй женщине, как Кэтрин. Теперь она покинула этот мир, смерть наконец призвала ее. Больше Кэтрин не будет ни страдать, ни испытывать страх. «Хотя день ясный, в этот день нас всех окутывает тьма», — подумала Гвинет.

Солнце село. Гвинет почувствовала, что становится холодно. Она вдруг поняла, что находится на вершине высокого холма почти в полной темноте.

— Идем, девочка, — скомандовала она своей лошади, следя, чтобы в ее голосе не было ни нотки тревоги, которая вдруг охватила ее. — Пора возвращаться.

Несмотря на все старания своей хозяйки, лошадь почувствовала ее беспокойство. Когда Гвинет осторожно ехала назад по тропе, ее кобыла заволновалась и встала на дыбы.

— Нельзя вставать на дыбы на такой почве, — сказала ей Гвинет, но ее слова не подействовали, и всадница твердо заявила: — Милая моя, я не собираюсь снова выпадать из седла.

Они спустились по склону и оказались в долине. Овец здесь уже не было. Гвинет не знала, куда пастухи угнали их. В темноте все неровности этой суровой земли выглядели одинаково. Гвинет ослабила поводья, давая лошади возможность самой искать дорогу. Когда та повернула назад и пошла через поле, девушка услышала крик совы и от неожиданности охнула. Лошадь испугалась и отпрянула в сторону, но Гвинет удержалась в седле.

— Домой, девочка, домой! — тихо повторила она, заставляя лошадь снова идти вперед.

Гвинет долго ехала по мягкой земле через поле, не встретив ни одного человека. Лишь через несколько часов она наконец поняла, что едет в никуда. Лошадь то ли двигалась по кругу, то ли шла на север, в то время как надо было на юго-восток. Гвинет остановила ее и в отчаянии попыталась догадаться, в какой стороне находится море, чтобы сориентироваться. Она решила, что легкий ветерок, который делал ночь еще холоднее, дул с северо-запада, и, определившись с направлением, снова натянула поводья.

Куда делись все деревенские дома, которые она видела раньше? Она не заметила ни одного с тех пор, как спустилась с холма. Гвинет бранила себя за то, что так глупо заблудилась, хотя и понимала, что ругательства — пи мысленные, ни произнесенные вслух, — разумеется, ничем ей не помогут.

Наконец она решила отыскать какую-нибудь маленькую рощу, где, по крайней мере, можно найти место для отдыха, а когда настанет утро, продолжить поиски дороги к замку. В самом конце долины она увидела в лунном свете очертания небольшого густого леса и решила, что сможет отыскать там место, укрытое от дождя и ветра, кучу сосновых иголок, из которых можно сделать постель, и обязательно — воду в каком-нибудь ручье.

Бояться почти нечего, раз она за столько часов не встретила ни одного человека.

Лорд Рован в эту ночь, разумеется, не заметит ее отсутствия. Ей нет причины беспокоиться, что она встревожит его. И все же…

Ее снова охватило отчаяние: Энни и Лайза, конечно, заметили, что она не вернулась, и подняли тревогу. Тристан, по всей видимости, уже послал кого-нибудь искать ее, не отрывая Рована от ночного бдения у тела его любимой Кэтрин.

Она направилась к более темному пятну среди черной ночи, дрожа и ругая себя за глупость.

И тут Гвинет увидела свет среди деревьев.

Она остановила лошадь и прищурилась, но смогла разглядеть только горящий костер. Девушка задумалась, приближаться к нему или нет, но ненадолго. Горцы, конечно, известны тем, что живут по собственным законам, но ей здесь никто не причинит вреда: она служит королеве и находится под защитой лорда Рована из замка Грей.

Кобыла хотела повернуться и ускакать прочь, но Гвинет заставила ее идти вперед. Потом она горько раскаивалась в том, что не позволила себе благоразумно довериться инстинкту лошади.

Пока Гвинет ехала к костру, темнота внезапно наполнилась шорохами и шуршанием. Лес вокруг как будто ожил.

Кобыла испуганно прыгнула в сторону. Гвинет попыталась повернуть ее и ускакать, но поняла, что бежать уже поздно.

Рован много часов просидел, опустив голову, возле постели своей жены. Он не смотрел на прекрасное лицо Кэтрин: он знал, что смерть придала ему спокойное выражение, которого он так давно — слишком давно — на нем не видел. Казалось, что Кэтрин просто спит и ей очень уютно.

Он хотел мучиться. Мысленно Рован звал: пусть придет боль. Но не чувствовал ничего. Ничего, что вытеснило бы из души тяжелый груз — чувство вины.

Лорд Грэм стиснул зубы. Он никогда не давал другой женщине то, что дал Кэтрин. Когда-то очень давно она зажгла огонь любви и верности в его душе, и этими чувствами был полон каждый его вздох. Они смеялись вместе, вели серьезные беседы о положении дел в королевстве, о лошадях, даже об улучшениях, которые нужно сделать в замке.

Когда-то…

Теперь ему казалось, что это было очень давно. И после несчастного случая с ней он слишком часто и слишком сильно желал уехать прочь из этого замка. Он был благодарен своим обязанностям за то, что они уводили его прочь от жестокого зрелища — того, чем стала нынешняя Кэтрин по сравнению с прежней.

А когда он вернулся на этот раз…

Она не только не узнала его, она тосковала по ласке незнакомки.

А потом, всего за несколько часов до смерти, она вдруг узнала его. Чувствуя, что конец близок, она попросила отвезти ее на холм, чтобы в последний раз полюбоваться землей и небом.