Фридрих Барбаросса

И все же имперский канцлер Райнальд Дассельский, он же архиепископ Кельнский, он же эрцканцлер Италии, мог быть доволен собой. Его рука чувствуется в тексте решений Павийского собора. Именно он председательствовал на заседаниях, направляя в нужное русло дискуссии, начинавшие уходить в дебри религиозной догматики. Так церковный собор превратился в мирской суд над противниками Барбароссы. Император утвердил решения собора, используя весь авторитет Империи для поддержки Виктора IV. Спор за папский престол вышел из церковной области, став центральным вопросом большой политики. Признание императором Виктора IV означало конец независимого положения папы римского. Если бы и другие страны последовали примеру Империи, то в персоне заместителя апостола Петра на земле отныне можно было бы видеть примаса имперской церкви. Однако монархи большинства европейских стран продолжали придерживаться идеи свободы церкви, олицетворением которой стал отныне папа Александр III.

Для императора же назад пути не было. Предстояло добиваться повсеместного признания решений собора в Павии, и Райнальд, готовый на все, принялся за дело. Заключительный протокол разослали церквам и дворам Европы в качестве императорского послания. Под ним теперь стояли подписи не только участников собора, в том числе и тех, кто не подписался или обусловил подпись оговорками, но и всех, кто вместо себя прислал представителя. Поскольку к числу подписавшихся добавили и епископов, не участвовавших в соборе, набралось внушительное количество епископских подписей — более полутора сотен, не считая аббатов и «прочих благочестивых мужей». Было упомянуто и о якобы полученном одобрении со стороны всех королей.

Александр III незамедлительно дал свои опровержения, смазавшие первое впечатление, произведенное императорским посланием. Вслед за тем он уведомил христианский мир о том, что 24 марта 1160 года Барбаросса и его ближайшие советники отлучены от церкви, а все его подданные освобождаются от принесенной ему присяги на верность. В то время как в самой Германии не придали этому большого значения и даже осудили папскую анафему как акт мести, во Франции и Англии подобная решительность понтифика была встречена ликованием. «Кто поставил немцев судьями над народами? — восклицал английский богослов и писатель Иоанн Солсберийский. — Кто дал этим неотесанным варварам право царить среди христианских правителей?»

Однако сколь ни велико было влияние английской и особенно французской церкви на своих королей, проблемы большой политики давили на тех с не меньшей силой. Генрих II и Людовик VII питали друг к другу глубокое недоверие, но оба были едины в своей решимости отстаивать собственную самостоятельность по отношению к Империи. Совместное признание Виктора IV обеспечивало им дружескую поддержку императора, признание же Александра III толкало на борьбу с Барбароссой, выстоять в которой они могли, только поддерживая друг друга.

Во главе большого посольства, в состав которого входил и легат «императорского» папы, епископ Кремы Гвидо, двоюродный брат французского короля, Райнальд лично отправился во Францию, дабы склонить Людовика VII на сторону Виктора IV. Он был принят со всеми подобающими его чину почестями, но по делу, ради которого прибыл, ничего не добился. Король был замкнут и сдержан, давая понять, что может принять решение только в согласии с английским правителем. А от того поступил столь же уклончивый ответ: не связывая себя никакими обязательствами, Генрих II заявил о необходимости принять во внимание мнение английского клира. Райнальд ухватился за это предложение и уговорил также и Людовика провести подобный опрос.

Оба короля пригласили к себе своих прелатов. Совещания проходили в один и тот же день на соседних английской и французской территориях, так что Райнальд успел поучаствовать в обоих. Результаты оказались неутешительными для него: Виктора IV отвергли, зато признали Александра III. С таким ответом Райнальд не мог возвращаться, надо было что-то предпринять. И, похоже, он сумел преуспеть, по крайней мере отчасти. Спустя какое-то время многие обратили внимание на то, что король Англии Генрих II, несмотря на отчетливо выраженную позицию своей церкви, демонстративно оказал знаки своей особой милости легатам Виктора, согласившись лишь на короткую аудиенцию с посланцами Александра, уже длительное время находившимися во Франции. Вскоре между обоими королями состоялось серьезное выяснение отношений, поскольку Людовик VII заподозрил, что Генрих II интригует против него. Затеянная Райнальдом провокация удалась. И все же, опасаясь попасть из-за возникшего между ними раздора в зависимость от Империи, короли примирились и постановили созвать в Тулузе новый церковный собор для окончательного разрешения спора о папе римском.

Возможно, Виктору IV, следуя примеру своего соперника, имело смысл проигнорировать собор, созывавшийся в Тулузе, однако подобного рода соображение даже не пришло ему в голову. То ли он переоценивал собственное влияние на французского короля, то ли был убежден в неоспоримости принятых в Павии решений, но на собор в Тулузе он направил своим представителем епископа Кремы Гвидо, дав ему наказ как можно решительнее обвинять Александра III перед собравшимися отцами церкви. В свою очередь, Александр, понимая, что на карту поставлена его судьба, на сей раз согласился прислать своих легатов.

Надменно восседая на коне, в окружении императорских штандартов Гвидо вступил в Тулузу, куда для участия в соборе уже прибыло свыше сотни прелатов английской и французской церквей. Это было блестящее собрание, по представительности не уступавшее собору в Павии. Присутствовали даже короли Генрих II и Людовик VII. На глазах у всех они протянули друг другу руку примирения, словно желая показать, сколь полны решимости отстоять свою самостоятельность по отношению к императору.

Первым взял слово легат Виктора. Опираясь на доказательства, полученные на соборе в Павии, он принялся рьяно обвинять Александра и его сторонников. Еще раз были перечислены их прегрешения, а на их головы обрушена анафема в надежде на горячее одобрение со стороны собравшихся. Однако речь Гвидо была встречена холодным молчанием. Предоставили слово легатам Александра. Они возражали спокойно и деловито, не оставив камня на камне от сформулированных в Павии обвинений. Вызвав своих свидетелей, они сумели убедительно доказать, что облачение Александра пурпурной мантией уже началось, когда ворвались вооруженные сторонники Виктора и помешали завершить обряд. Не менее важным представлялось и то, что Александр раньше Виктора и в полном соответствии с каноном был подвергнут священному обряду помазания. Что же касается подписанного в Павии протокола, то он был, по их утверждению, сплошным обманом: лишь немногие из стоявших под ним подписей соответствовали действительности, да и те были поставлены под нажимом императора. В заключение они призвали высокое собрание решить, кто достоин предания анафеме — воистину христианский пастырь Александр III или нечестивец Виктор IV.

И собор признал справедливым, что Александр III, мужественный борец за свободу церкви, по Божьей воле является папой; проклятие ада должно было обрушиться на всякого, кто станет оспаривать это, а тем более сам посягать на папское достоинство. Вновь был исполнен обряд предания анафеме — только на этот раз в отношении Виктора IV; были принесены зажженные свечи, архиепископы, епископы и аббаты, а также короли Людовик VII и Генрих II со своими свитами поднялись, бросили свечи на землю и затоптали их пламя, проклиная императорского папу.

Гвидо с сопровождавшими его лицами покидал Тулузу под защитой императорских штандартов — гораздо скромнее, чем тогда, когда он вступал в город. И все же он не чувствовал себя побежденным. В церкви осталось два папы римских. Александра III признали, помимо Англии, Франции и Сицилии, также Венгрия, Арагон и Кастилия, а спустя год и Святая земля. В сферу влияния Виктора IV попала также Богемия и Дания, но, главное, за ним стояли Империя и сам Фридрих Барбаросса.

Вскоре созванный в Лоди новый церковный собор осудил принятые в Тулузе решения, дабы еще раз продемонстрировать миру несокрушимое единство имперской церкви. Виктор IV в своем пастырском послании объявил, что отныне император обладает правом по собственному усмотрению назначать и смешать епископов и аббатов, и никакой римский легат не может воспрепятствовать ему в этом. Но на деле все оказалось не так просто. Неповиновение обнаружилось там, где его меньше всего ждали. Мало того что епископ Хальберштадтский, однажды уже наказанный императором за строптивость, стал на сторону Александра. После долгих и трудных раздумий архиепископ Эберхард Зальцбургский также признал враждебного Барбароссе папу, увлекши за собой епископства, монастыри и церковные приходы своей епархии.

Это не осталось незамеченным при дворе императора. Беспорядки в Хальберштадте Фридрих подавил в зародыше, немедленно устранив строптивого епископа. Архиепископа же Зальцбургского он решил оставить в покое, предоставив ему свободу действий. Эберхард, как и все другие имперские князья, полностью проигнорировал объявленное Александром отлучение императора от церкви и даже заявил протест по поводу освобождения его подданных от принесенной присяги на верность. Все усилия врагов Империи склонить его к измене императору оказались напрасными. Его верность не подлежала сомнению — и это было для Фридриха важнее всего. Он не усматривал в позиции Эберхарда ни малейшего вреда для себя, поскольку она мотивировалась исключительно религиозными соображениями. Более того, он считал даже полезным иметь в самой Империи средоточие единомышленников Александра. Благодаря этому не обрывалась полностью нить, связующая его с противной стороной, и мирное урегулирование конфликта, которое он не хотел исключать полностью, в нужный момент было бы легче осуществить.