Фронтир

Джон замолчал, судорожно хватая ртом воздух.

— Рэд. Ты талантливый человек, прирожденный боец… да вот только, кроме талантов, у человека должна быть цель, прости меня, что я так и не сумел за все эти годы подсказать. Рэдди, тебя давно так никто не называл, пойми, душа может перевоплотиться, только если похоронено тело. Я понял это после гибели Юли. Сколько ни сражайся с врагом, которого нет, ты будешь воевать только с собой. Используя все свои таланты. А нужна-то какая-то малость, проститься с прошлым.

Ощутив на «коже» своего биосьюта холодную, покрытую кровавой коростой ладонь Джона, я невольно вздрогнул. Оказалось, я уже долгую минуту смотрю куда-то в сторону.

— Дай мне ту эрвэграфию, Рэд. Дай мне её сюда.

Могучая, но неразумная сила молодого планетарного интеллекта поставила эксперимент, он удался, сорр! Капитан, во имя всего того, что ты сам помнишь, уничтожь её. Прямо сейчас, я знаю, она всегда у тебя с собой.

Он это сказал?!! Да нет же, он молчал. Лишь хватал ртом воздух да напряженно старался удержать расползающееся сознание.

Нет, мне показалось! Показалось же!!!

Я содрогнулся. Оля. Моя Оля. Оленька…

Я так люблю любоваться тобой пустыми вечерами.

Я так люблю тебя. До сих пор.

— Ты сходишь с ума, Рэд.

— Не могу. Джон, честное слово, не могу, — тихо сказал я.

— Ради меня, ради нашей дружбы.

— Нет.

— Ради самого себя!!! — я отвел глаза.

— Тогда ради неё. Скажи, она хотела бы остаться такой, продолжать жить вот так?

Моя рука дрожала, словно от огромного напряжения, я неловко достал из нагрудного контейнера тонкую пластинку, казавшуюся всегда совершенно чужой в этих огромных сверкающих броневых ладонях.

Медленнее, чем хотел, но так быстро, как только мог, я поднес эрвэграфию к глазам. До последней черточки знакомое лицо. Она грустно улыбалась. Как всегда. «Будь ты проклят…» — отчетливо подумал я. К кому я обращался? Не понимаю до сих пор. Сейчас я сказал бы, что к Первому, но тогда…

Не помню.

— Вы всю жизнь мстили, Капитан Ковальский, за очередную планету, за Олю, за Юлю, за Пентарру, за Исили, за ребят, за Капитанов, за Легион, за Альфу, даже иногда за всё Человечество разом. Не желаете прекратить тратить свою жизнь на бесполезные метания?

Горький упрёк… В этом горячечном шёпоте он был еле слышен, но бил сильнее всего.

— Месть разрушает душу, Рэд, такова человеческая природа, так построено наше сознание. Без исключений. Хотя есть одно единственное — ты не желаешь отомстить самому себе?

— Себе?

Я ничего не понимал тогда, дурак, но всё же…

— Да, себе.

— За что?!! За кого?

— Да за себя же. Ты знаешь, Юля… она была умница, она ещё тогда, после Элдории всё поняла. И тоже хотела убежать по-своему, но тоже не сумела, несмотря на всю ту радость, на семейное счастье, несмотря на принятые решения. А я её тогда не понял. Глупый был. Теперь стал умнее. Да вот, её нет. И я…

— Джон…

— Подожди, ты ещё успеешь поспорить… сам с собой. Больше уж будет не с кем… Я скажу последнее. Как ты думаешь, Оля смогла бы любить тебя вот таким? Посмотри на себя сегодняшнего.

И всё же я сделал тогда правильный выбор. Если бы не проклятая судьба, я выполнил бы его последнее пожелание. Не его вина, он был человек. А я — ещё нет.

Он всё смотрел мне в глаза. Пристально-пристально. А у меня в голове сверкали блицами какие-то странные воспоминания… белки-эйси, дом в лесу, а ещё — озеро. Откуда такие?

В наступившей тишине сверкнула в ладони искра голубого пламени, уничтожив то, что там было. Без следа.

Но ничего я не понял, только почувствовал вдруг, что поступил правильно. Всё-таки правильно.

— Ты всё-таки решился. Я рад за тебя.

Почему голос Джона вдруг сделался таким слабым?

— Отрядный знает, как там дела? — он кивнул в сторону грузной фигуры десантного «защитника», старательно, раз за разом, оглядывающего окрестности.

— Нет. Он тоже без связи. И сетки нет.

— Жаль, — голос Джона стихал, он терял последние силы. Я почувствовал, что он уходит, наклонился над ним, коснулся ладонью его щеки. Я только позже понял, что плачу. — Будь счастлив, Рэд, не поминай лихом. И вот что… передай Лиане, что её отец в последний момент сильно поумнел. И запомни… бросай службу… если вернёшься… не опозд…

Внутренний его свет гас и гас, а потом глаза Джона стали как стекло — спокойные и неживые. В обеих Галактиках у меня оставался только один по-настоящему близкий человек. И теперь его не стало. Не стало. Новое слово. Кажется, впервые я думаю о смерти, как об исчезновении.

Забыв, что на меня смотрит Отрядный, я впервые после своей первой смерти на Пентарре сумел по-настоящему расплакаться. А казалось, совсем разучился.

Сотни тысяч людей, запертые в одной космической жестянке.

Консервная банка сублимированных мыслей, чувств, воспоминаний и устремлений.

Ксил Эру-Ильтан не выносили подобного соседства.

Комфортнее всего им было оставаться в насквозь прожаренных далёкими квазарами безднах космической пустоты, где даже малейшие следы далёкого человечества беспомощно терялись на фоне грандиозных красот мёртвой материи.

Их Создатель вёл своё происхождение из раней Вселенной, так что привычка к её простоте и её опасностям Ксил была свойственна так же естественно, как привычен человек к тёплым закатам и дождливым вечерам. Человек, как странно, Ксил тоже была человеком.

Ну, почти.

Если забыть о стоящей за её плечом тени грозного космического ничто, если выбросить из головы его тревожные предостережения, если перестать слышать все эти голоса вокруг.

Каждый раз, возвращаясь в человеческое общество, Ксил словно заново училась жить, не проваливаясь в это болото, не растворяясь в этом океане, не сгорая в этом пожаре.

Даже от привычных к подобному окружению Ксил человеческие сообщества требовали невероятных усилий только лишь для того, чтобы оставаться собой — не удивительно, что Создатель тем более старался держаться от них подальше. Затем они и были ему нужны, молчаливые посланники, ничтожные эффекторы, едва осознающие себя рабы на кончиках его призрачных пальцев, простёртых в пространство на тысячи парсек. Служить фильтрами, резонаторами, глазами и ушами Создателя.