Фронтмен

— Я думал они из любопытства интересуются, — елейным голоском оправдывался малодушный паренек, стараясь прикрыть срамное место, еще и сморщившееся от страха, от бесстыжих глаз усмехающихся девиц легкого поведения.

— А чего ж они тогда тебе туфельки приволокли в подарок? — уже не глядя на глупца, казавшегося Гараеву жалким подобием человека, продолжал свой допрос олигарх. — Я что, мало тебе плачу? Ты же жрал с моего стола! Телок этих пачками жахал! Чего тебе не хватало? Собаки намного вернее людей, но с ними почему-то не церемонятся… А я чего с тобой вожусь, коль ты хуже собаки?…

— Так они, это, туфли заранее подарили… Я подумал, что для них это все равно, что на пачку сигарет раскошелиться, как знак уважения к нашему брату, — нашелся парень, — И только потом, как бы между прочим, по-приятельски спросили, чего это хозяин, Вы то есть, Вадим Аркадьевич, так злитесь, прям рассвирепели, когда по телефону разговаривали.

— Ну, и ты сказал, конечно?… — незамысловатая хитрость паренька бесила Гараева больше его предательства…

— Ну, да…

— И ММС послал…

— ММС?

…Утечку вычислили все те же друзья Гараева из госнаркоконтроля, славящиеся своей несанкционированной прослушкой. Своей услугой они убивали двух зайцев сразу — давали понять Вадику, что он и его окружение на крючке, и одновременно то, что быть на крючке у госнаркоконтроля намного выгоднее и безопаснее, чем пребывать под опекой непредсказуемых фээсбэшников. Непредсказуемых как в размерах гонораров, так и в непроницаемых, почти обезличенных, персоналиях, которым было страшно предлагать эти самые гонорары.

— Ну да, со своего телефона, а потом стер исходящую картинку вместе с текстом… А ведь я фото этого урода, что кинул меня на четыре с половиной миллиона не для того вам всем приказал разослать, чтоб вы арабам его переслали, а для того, чтоб вора поймали… Ну что? Сколько градусов в бассейне?

— Кипяток, Вадим Аркадьевич! — отрапортовал банщик в войлочной киргизке на голове.

— Тогда опустите его прямо в обуви туда. По колени опустите. Член ему оставьте. Пригодится. А в остальном почти как я будет! Да, а ты старайся терпеть и не болтать ногами, а то яйца ошпаришь!

Люди Гараева привязали парня к канату и с помощью такого же бесхитростного, как ложь жертвы экзекуции, рычага с валиком подтянули к металлической перекладине над кипящим бассейном. Он приказал своим гоблинам опустить уволенного охранника в бурлящую воду. Две девицы в это время приступили по просьбе Вадима к оральной работе в полном соответствии со своей квалификацией. В этот момент Вадим Гараев понял, что испытывает двойное удовольствие. Он смотрел на корчащуюся от жгучей боли беззащитную жертву, на безразличных к чужому страданию алчных «куриц», и осознавал свое полное превосходство и безграничную власть над мелкими людишками. Это чувство показалось ему упоительным, и он, безусловно, захотел бы повторить оргазм от этих неповторимых ощущений еще не раз.

Истошный вопль услаждал слух лучше музыки. Пар и удовольствие слепили глаза. Он уже не видел, как подергивались шлюхи, когда до них долетали горячие брызги.

Поначалу они боялись обжечься, но скоро поняли, что брызги за время своей траектории успевают остыть. А значит, опасаться было нечего. Папочка же, их всемогущий повелитель, ничего не боялся. Его парализованные ноги, соприкасаясь с горячими каплями, оставались обездвиженными. Их нервные рецепторы уснули вместе с чувством сострадания и милосердия еще в девяностых. Эти чувства присущи великодушным королям, но он был королем животных. Одно из которых сварили по его команде.

* * *

Более других в «шереметьевской потасовке», о которой раструбили все СМИ, пострадал Владимир Ильич, 1973 года рождения, попавший в реанимацию центрального военно-клинического госпиталя имени Бурденко с тяжелым огнестрельным ранением в область живота.

Стрелял, скорее всего, кто-то из подельников рыжего. Валико этого уже не видел. В военный госпиталь он попал лишь потому, что в реанимационной машине скорой помощи кричал в бреду одну и ту же фразу: «Морская пехота не сдается!». Правда, отключился он после пяти кубиков обезболивающих, выронив напоследок нечто другое: «Черные береты, на берег!»…

Людям Гараева не составило труда найти моего раненого друга и пройти через контрольно-пропускной пункт военно-медицинского учреждения до зубов вооруженными. Это обошлось им всего в сто баксов. Военным и сторожам платят мало. А военным, подрабатывающим сторожами — еще меньше.

Валико в единственный раз в жизни был абсолютно беззащитным — он лежал под капельницей в неприглядной палате с протекающими стенами. Сердобольная медсестра приволокла в палату к пришедшему в сознание великану мобильный телефон и запылившийся в подсобке телевизор. Валико очень попросил ее об этом. Попросил сразу, как только очнулся — он считал меня звездой и не сомневался, что в «Новостях» обязательно покажут репортаж о его сбежавшем друге. А еще он помнил, что я должен ему позвонить, как только окажусь в безопасности, чтобы сообщить номер счета, куда следует переводить деньги.

Именно об этом мы договорились… Валико должен был переводить деньги не сразу. А постепенно, чтобы не привлечь внимания. С разных счетов. Многочисленными траншами. Оставив себе ровно полмиллиона. Такие деньги ему и не снились. Если б не моя неожиданная афера — он так и остался бы в телохранителях мясников. Хотя, под это дело он подписался бы и без гонорара. Ради дружбы. Но я настоял на хороших премиальных, убедив его, что это не совсем взаимовыручка. Это по-настоящему опасное предприятие, в котором мы выступали еще и как партнеры. Каждый в случае успеха должен получить долю куша, соответствующую доле риска. Я полагал, что в этой операции вознаграждение Валико было достойным и отражало мою искреннюю благодарность за его помощь. Но очень быстро выяснилось, что я недооценил помощь друга.

Валико привык выполнять свою часть договора до конца. Гипертрофированная педантичность не давала покоя. Гнетущая ответственность за выполнение порученного дела растревожила его сильнее беспокойства за собственную жизнь. Хотя за себя он уже не волновался, полагая, что идет на поправку. Он был уверен не только в том, что скоро оклемается, но и в том, что уже завтра постарается сбежать из больницы, чтоб разыскать свою многострадальную колымагу с миллионами в багажнике. Из аэропорта она могла попасть только на штраф-стоянку. А если ее угнали? Валико успокаивал себя мыслью, что самое плохое с ним уже произошло, когда он получил ранение в живот.

На тумбочке кроме пульта от древнего «панасоника» в треснувшей стеклянной вазочке лежала извлеченная меньше суток назад свинцовая пуля диаметром в девять миллиметров. Телефон валялся возле подушки.

Валико покрутил его в руке… Все-таки он был еще очень слаб. Это несвойственное бойцам состояние он победил мыслью о том, что пострадал за друга…

Когда я открывал дверь своего скромного убежища в колониальном стиле на омываемом Атлантикой скалистом берегу Гуанабо, дверь в палату Валико тоже открылась.