Фронтовичка

Все это было так необычно, так величественно и непонятно, что Валя даже приостановилась и, прижимая руки к груди, спросила:

— Он любил Кузнецова? Да? Или, может, был обязан чем-то ему?

Сержант усмехнулся и ответил обидно снисходительно и в то же время слегка раздраженно:

— Ну, Кузнецов, однако, не девка, чтоб за любовь его защищать. Он — командир. И скажу по-честному: правильный. А вот обязанный чем? Как тебе сказать… Мы вроде все ему обязаны. Вон в полках — как поиск, так полвзвода как не бывало. А у нас рота и «языков» таскает, и воюет, и потери у нас только в крайнем случае. А почему? А потому, что гвардии майор Онищенко и вот Кузнецов — люди с головами. Головой воюют. Вот мы и целые.

Они помолчали. Валя шла притихшая и немного растерянная: жизнь обратилась к ней своей потаенной, скрытой стороной, и она не могла сразу же, с ходу разобраться в ней. Она понимала свое бессилие и чувствовала себя беспомощной, маленькой и смешной. Как кутенок, который сердито лает на окружающих и, вероятно, думает, что он очень грозный и смелый пес. На него смотрят, добродушно усмехаются — не трусь, дескать, малыш, вырастешь, поумнеешь.

На дороге она молча попрощалась с сержантом, молча пришла домой и молча залезла на спасительную печку. Там в теплой, суховатой сумеречности было приятно поругать себя и наконец решить, что же нужно сделать, чтобы перестать быть никому не нужной, такой, которую все жалеют.

Но выругать себя как следует Валя не успела: в комнату влетела Лия и закричала:

— Вы знаете, девчонки, у нас на участке диверсанта поймали!

— А ты откуда знаешь? — спросила Женя.

— Мне знакомый офицер с узла связи сказал. Он сам слышал, как какой-то Осадчий докладывал.

— Осадчий… Осадчий, — послышался недовольный голос Ларисы. — А ведь это тот, что к нашей-то ходит.

— А она дома? — почему-то со страхом спросила Лия, и все замолчали.

Потом из дальней, передней, половины послышались шепот и невнятные восклицания.

Валя напряженно прислушивалась, но разобрать слов не могла. Ей было обидно оттого, что она как бы отторгнута от остальных девушек. Даже Лию и ту, хоть и ругая, принимали, а она стояла особняком. Но то новое, что открылось для нее в жизни, заставило немедленно осудить себя.

«А ты думала, что к тебе сразу все придут с распростертыми объятиями? Ах, какая замечательная! Ах, какая прекрасная! Нет, ты сумей добиться их дружбы, сумей, не теряя себя, стать близкой и им».

Но как она ни убеждала себя, все равно было невесело. В сущности, она очень одинока. Даже без подруг. Она вздохнула, легла на спину и, заложив руки под голову, вытянулась.

«Все-таки очень плохо: Осадчий все от меня скрывает, приучает хранить тайну, а какая-то девчонка растаскивает эту тайну по общежитиям. А может быть, мне просто не доверяют, а ей доверяют?»

Вечером очередной концерт проходил в автороте — тыловом подразделении. Выступал весь ансамбль. В перерыве Виктор сердито спросил:

— Что с тобой последнее время? Ты стала какой-то… чужой. Не только мне, конечно, — быстро поправился он и покраснел.

И потому, что Виктор сказал как раз то, о чем она так много думала, Валя сразу обмякла, отвернулась и зябко передернула плечами. Виктор понял это по-своему, осторожно обнял ее и зашептал:

— Не надо… слышишь. Ведь заметят.

Вале стало смешно. Виктор, кажется, всерьез решил, что она плачет. Плечи опять передернулись, на этот раз от сдержанного смеха. Виктор страдальчески протянул:

— Ну, перестань… перестань.

Вале опять стало не по себе — не этого ей хотелось от Виктора.

Пела она в этот вечер очень тихо и слишком грустно. Веселым ребятам — шоферам — она не понравилась.

После концерта они побродили с Виктором по селу, и Валя рассказала ему о себе. Втайне ей очень хотелось, чтобы он поругал ее и в то же время пожалел, может быть, даже приласкал, успокоил. Но чем больше рассказывала Валя, чем злее бичевала свои мнимые и подлинные недостатки, тем чаще, и уже не стесняясь, Виктор лазил под ушанку и тем шире открывались его большие и очень добрые глаза. Наконец он не выдержал и, срываясь с голоса, стал уговаривать Валю:

— Я не понимаю, решительно не понимаю, почему ты себя бичуешь? Да я, если хочешь, преклоняюсь перед тобой. Ведь если бы на мою долю выпала хотя бы сотая доля того, что ты перенесла и что сделала, я бы уже гордился собой.

Он говорил еще что-то в этом же роде, но Вале становилось все скучней и скучней. Впервые она поняла, что Виктор просто слабый человек. А ей нужны были сильные люди. Пусть дерзкие, пусть невоспитанные, грубые, как ее бывший командир, но сильные и смелые. Во всем. Всегда. Везде. А Виктор слаб. И расхваливая ее, он ее же и расслабляет.

Она сухо простилась с озадаченным, огорченным Виктором и ушла домой.

Утром сержант Осадчий не пришел. Валя напрасно прождала его целый день и первый раз в жизни отказалась идти на концерт. Виктор возмутился:

— Какое дело зрителям до твоих переживаний?

И голос и взгляд Виктора были непривычно жестоки и непримиримы, и Валя не могла понять, почему этот слабый человек вдруг стал таким.

Все требовало изучения, везде были загадки, которые Валя еще не могла разгадать. И хотя в этот вечер она так и не пошла на концерт — в ее состоянии от нее и в самом деле было бы мало толку, — она чувствовала себя не то что сломленной, а растерянной. Жизнь обернулась к ней новыми страницами, и она еще не понимала их.

14

Утром в девичью избу пришел начальник клуба и раздраженно крикнул:

— Радионова!

Валя не спеша вошла в переднюю комнату и с тоской подумала: «Ну вот, и начинается расплата за вчерашнюю слабость. Выгонит из ансамбля или только выругает?» — уже почти спокойно, с долей веселого интереса гадала она.

— Послушайте, вы! — закричал начальник клуба. — Если вы собрались уходить в строй, то извольте и вести себя, как строевик.

— Я не понимаю, — пожала плечами Валя.

— Нужно хотя бы докладывать о своем прибытии, — уже спокойно произнес начальник клуба и язвительно добавил: — Если уж вам так не нравятся наши актерские нравы.

— Виновата. — Валя вытянулась и доложила: — Товарищ старший лейтенант, рядовой Радионова явилась по вашему приказанию.

Начальник клуба, видимо, ожидал не этого. Он сердито посопел и отрывисто спросил:

— Почему не пошли вчера на концерт?

— Видите ли, у каждого человека бывает такое состояние, когда он не может веселиться. Даже по обязанности.

— Вы забыли, что вы солдат. И вы обязаны.

— Даже у разведчиков, прежде чем их послать на боевое задание, спрашивают, готовы ли они к его выполнению. А ведь я выступаю в роли актрисы.

— Вот именно в роли! — фыркнул старший лейтенант и вдруг заговорил горячо, обиженно и даже просяще: — Я вас совершенно не понимаю, Валюша. Ведь вы же талантливый человек. За каким вам чертом нужно идти в эту самую разведку? Влюбились? Ну что ж, бывает… Но разве ради этого можно бросать искусство? Ведь это… это измена. Неужели вы думаете, что вы, такая, какая вы есть, сможете быть настоящим разведчиком? — Он на мгновение осекся. — Но даже дело не в этом. Может быть, и станете. Но ведь не ваше это дело. Вы же артистка. Эстрадная артистка. Зачем же вам нужно это метание? Я ничего не понимаю! — почти с отчаянием закончил он.