Фрунзе
Шрифт:
Правда, полковники заслушались — речь была страстная, произносил ее человек, фанатически убежденный в правоте своих идей. Но обвести судей не удалось: каждому они инкриминировали серьезную вину. Фрунзе получил четыре года каторжных работ.
Вскоре выяснилось, что его блестящая речь оказала недобрую услугу. Временный военный суд провел, так сказать, генеральную «репетицию» перед главным процессом, чтобы собрать еще улики против большевику.
Сам Фрунзе уже почти забыл о февральских событиях 1907 года. Но не забыли те, кто решил набросить ему веревку на шею. И 22 сентября 1910 года снова стали слушать дело о покушении на Перлова.
Вместо Милкова председательствовал в военном суде генерал Кошелев. Ошую и одесную располагались
Были те же свидетели. В помощь присяжному поверенному Овчинникову сестры Фрунзе, Людмила и Клавдия, подключили адвоката Якулова. И по их просьбе приехал из Химок доктор Иванов.
Все шло так же, как и полтора года назад. Только случился казус с доктором Ивановым. Он запамятовал, какой пациент лежал у Пителевой четыре года назад.
И когда генерал Кошелев спросил его, может ли свидетель указать, кто из подсудимых пользовался его помощью, произошло замешательство. Выручил адвокат Якулов:
— Подзащитный Фрунзе, в зале темно, прошу вас встать!
Фрунзе выдвинулся вперед, и доктор признал его.
— Он самый!
Но ничто не поколебало судей: Михаил Фрунзе и Павел Гусев второй раз были приговорены к смертной казни через повешение.
Людмила на следующий день получила свидание с братом-смертником. Михаил был бледен, мрачен. И апатичен. Он передал сестре фотографию, которую изготовил тюремный врач, и сказал печально:
— Я устал, милая Люша! Не просите царя о помиловании. Поцелуй маму, Клаву, Лиду, Костю. А тебе спасибо, что пришла.
Люша заплакала: облик брата внушал ей опасения. Да и она сама извелась за эти годы, и за двойной решеткой стояла издерганная, похудевшая девушка и нервно теребила носовой платок.
— Миша, ты будешь жить! Клянусь тебе: я все переверну, но вызволю тебя из неволи!
— Верю, верю, милая сестренка! Верю твоим словам, твоим чувствам. Но ведь второй приговор, и — снова смертная казнь!..
Борис Михайлович Овчинников вспоминал об этих днях: «…Фрунзе был душевно нежен, если хотите, женственно тонок, мягок, деликатен… надо было его увидеть… чтобы понять, что в этом образе, в этой личности не было противоречий. Бесстрашное мужество Фрунзе было прежде всего спокойным… Маленький штрих: целых два месяца Фрунзе после второго смертного приговора просидел в камере смертников, ожидая, может быть, при каждом рассвете стука в дверь. Трудно было… передать через эти глухие стены утлую весть надежды и ободрение. И за эти два месяца Фрунзе не поседел, не сошел с ума, а… изучал итальянский язык. Притом с ограниченными пособиями: в камеру разрешили передать две библии — на русском и итальянском языке. Узник загрузил свое время и внимание сложным процессом сравнительного изучения, выводя из «священного текста», при знании уже латинского и французского, грамматические и синтаксические правила итальянского языка вместе с богатым знанием слов…»
Но каждую ночь уводили товарищей на казнь, И когда один из них сошел с ума и три дня рыдал так, что не было места для укрытия, нервы Фрунзе не выдержали.
Сам Михаил Васильевич рассказывал об этом с суровой простотой: «Осталось уже немного времени. Утром, часов около шести, как всегда это делалось в тюрьме, меня должны были повесить. Надежды на отмену приговора не было почти никакой. Бежать невозможно. И немедля, так как время приближалось к роковому концу, я решился хоть под конец уйти из рук палачей. По крайней мере повесить им себя не дам, сам повешусь, пускай найдут труп… И стал готовить из простыни веревку. К моему удовольствию, гвоздь оказался в углу печки, как раз то, что нужно. Но когда я занялся приготовлением веревки, загремел замок».
Это пришел не палач, а вестник жизни — присяжный поверенный Овчинников с сообщением об отмене приговора.
Хлопотали сестры: Людмила и Клавдия, рассылал письма во все концы страны Константин. Действовали
партийцы — в либеральной печати этот смертный приговор вызвал возмущение. Заговорили о нем гневно представители большевистской фракции в III Государственной думе. Адвокаты умело использовали обстановку для кассационной жалобы. И командующий войсками Московского военного округа генерал от кавалерии Плеве заменил смертный приговор ссылкою в каторжные работы: Фрунзе — на шесть лет, Гусеву — на восемь лет.Четыре года каторги уже были по процессу Иваново-Вознесенского союза РСДРП. Приплюсовали шесть по делу Перлова. И Фрунзе получил по совокупности десять лет каторжных работ. Исчислять срок начали с 10 февраля 1910 года.
— Все еще может измениться, Михаил Васильевич, и не придется вам ждать кануна масленой недели в 1920 году! — успокоил его Овчинников.
— Понимаю. Из самого худшего выхода это самый лучший!.. Вы знаете итальянский язык?
— Как у Пушкина в «Борисе Годунове»; смолоду знал, да разучился!
— А то есть хорошая итальянская поговорка: «Mettere la coda dove non va il capo». Просунуть хвост, где голова не лезет! Голову не оторвали, хвост убережем!.. Поживем в кандалах, а там увидим!.. Вам же спасибо за все!..
Пути Фрунзе и адвоката Овчинникова разошлись почти на одиннадцать лет. Своего бывшего защитника Фрунзе вызволил из Крыма, куда тот уехал по семейным обстоятельствам задолго до Великого Октября. И выдал ему «Аттестацию»:
«Дана сия тов. Овчинникову в том, что знал его почти в протяжении 12 лет на поприще юриста-адвоката, с успехом защищавшего в политических процессах обвиняемых царским правительством, в том числе и меня. Считаю, что наибольшую пользу тов. Овчинников может принести Республике лишь при использовании его труда по специальности. А посему всем военным и гражданским учреждениям предлагается бережное отношение к тов. Овчинникову и никаких репрессий и принудительных выселений и работ по отношению к нему не предпринимать.
Командующий всеми Вооруженными Силами Украины и Крыма и Уполномоченный РВСР M. Фрунзе».
Выдана эта бумага в Харькове 6 мая 1921 года.
Путь к свободе
Отбывал наказание во Владимирской центральной, в Николаевской центральной и в Александровской центральной (в Сибири) каторжных тюрьмах. В связи с применением скидки вышел на поселение в конце 1914 г. в Верхоленский уезд Иркутской губернии. Летом 1915 г. снова был арестован за создание организации. В августе 1915 г. бежал из тюрьмы и работал нелегально в Забайкальской области под фамилией В. Г. Василенко.
В конце 1915 г. совместно с несколькими товарищами создал большой еженедельный орган «Восточное обозрение» и был одним из редакторов его. Будучи обнаружен охранкой и по счастливому случаю спасшись от ареста, бежал в Россию. Под фамилией «Михайлов» попал на Западный фронт во Всероссийский земский союз. Работал здесь над созданием нелегальной революционной организации. К моменту Февральской революции стоял во главе подпольной революционной организации с центром в Минске и имевшей отделения в 10-й и 3-й армиях.
Однообразен, тернист и страшен был путь к воле. Арсений попал во Владимирский централ цветущим юношей — в двадцать два года. Расстался с ним — в двадцать семь лет: с язвой желудка, с туберкулезными очагами в легких.
Он пережил два смертных приговора и в минуту отчаяния в момент аффекта пытался наложить на себя руки.
Беспрерывно менялись люди в централе за эти годы. В каторгу и в ссылку разогнали близких товарищей, с которыми судили его за революционную деятельность в «Ситцевом крае». Только Павел Гусев был где-то рядом, в одиночке, в кандалах. И боевик Иван Станко (Уткин). Встреч с ними не бывало даже на прогулке: выводили гулять поодиночке и лишь на двадцать минут в сутки.